7. Французская пословица гласит: «Наше — это значит ничье». Сравните подъезд кооперативного дома с подъездом дома жэковского и вы убедитесь в истинности французской мудрости. То же происходит и с землей. Инфляцию и денежную эмиссию можно в какой-то мере победить или уж во всяком случае резко приостановить выпуском акций и продажей земли гражданам Союза ССР.

8. Как-то Хрущев сказал: «Вперед к коммунизму — значит назад, к Ленину». Позволю скорректировать Никиту Сергеевича. «Вперед к величию Родины — назад к Петру Великому, к Петру Столыпину, к НЭПУ!»

Пора принимать закон и переходить от увещеваний к реальным поступкам, как это принято в правовом государстве. В стране катастрофически не хватает валюты. Что может дать немедленный приток валюты? Туризм. Я наблюдал начало туристского бума в Испании — наперекор Франко и его камарильи «ветеранов», стоявших насмерть против того, чтобы открыть границы иностранцам, которые «принесут беспочвенность и цинизм и этим сотрясут основы Фаланги — истинно народного движения испанцев». Франкисты ушли в небытие, а туризм вывел Испанию из отсталости. Нашу Родину сейчас посещает не более миллиона «валютных» туристов. Болгарию — более шести миллионов, Испанию — не менее сорока миллионов. Бюрократия утверждает: «В стране не хватает отелей, нет школы сервиса». Верно, лет пятнадцать назад я написал: «Советский сервис не навязчив». Сейчас он такой же, только хамства прибавилось и кадры фарцовщиков наработали высочайшую квалификацию. Отелей в стране мало, они отменно плохи, но живут в Советском Союзе миллионы людей, которые с радостью примут иностранных туристов и угостят их так, как умеют у нас, — радушно, от всего сердца, щедро. Так почему же не открыть границы и не давать визу непосредственно в Выборге, Чопе, Ялте, — требуя от гостей лишь одно: обменять по льготному туристическому курсу не менее 500 долларов? По приблизительным подсчетам в страну приедет не менее 5 миллионов туристов. Умножим 500 на 5 миллионов. Получим два с половиной миллиарда долларов. Конечно, если начать таскать это предложение по ведомствам, согласовывать и утверждать (помните Маяковского, главначпупс — главный начальник по управлению согласованием), то, глядишь, в начале будущего века мы этот вопрос решим. Не слишком ли мы вольно обращаемся с таким грозным понятием, как время?! Воистине, «не думай о мгновеньях свысока»…

Где закон, который бы всенародно объявил об отмене сотен тысяч нормативных актов, которые по сей день висят дамокловым мечом над местными руководителями?! А ведь они — всей трагичной историей нашей — выращены пугливыми! Их же таинственно и закулисно назначали!

Я не ставлю сейчас вопрос, каким образом и как скоро нам следует освободиться от некомпетентных руководителей — сановных держиморд всех уровней, — безграмотные дураки, знающие только «тащить и не пущать», не могут управлять великой страной, но знаю, что правовое государство — без и вне экономической реформы, которая бы стимулировала, а не привычно, обирающе запрещала — невозможно, сие — фикция.

Право и экономика неразрывны. Подтягивать «бедных» до уровня «богатых», а не низводить «богатых» до уровня бедных — в этом смысл правового государства. Можно по-разному относиться к Столыпину, но его требование, чтобы законы создавались для сильных и трезвых, а не для слабых и пьяных, — справедливо… Мы получили шанс. И этот шанс — последний. Если история может повториться двояко, то наша — лишь Трагедией, размеры которой невозможно себе представить. Забвение этого постулата — преступно. Мы ждем новых законов, но прежде всего необходимо отменить те старые, которые кандалами висят на ногах общества.

…Папу слушали на встречах с читателями и аплодировали, папу взахлеб читали, Ярославский полиграфический комбинат единогласно выдвинул его в депутаты от своего округа (от депутатства отец скрепя сердце отказался — слишком много мечтал еще написать, цейтнот), не прислушивалась только власть. Михаил Сергеевич, округляя руками угловатые фразы, задушевно беседовал с народом и ничего не делал.

…Папа уехал в Мухалатку и написал последнюю свою, пророческую вещь «Синдром Гучкова», которой завершился цикл «Версий». Эта вещь поразила меня отсутствием перестрелок и погонь, к которым все так привыкли в книгах отца, и трагичным напряжением, в котором ему удается держать читателя без всех этих атрибутов. Повесть эта построена как цепь ретроспективных картин и размышлений героя о судьбе России. Гучков, в эмиграции уже, вновь и вновь возвращается к прожитому — началу революции, когда интриги двора, бюрократические склоки, разброд и шатание в Думе неуклонно подводили страну к кровавому краху. Вот как в произведении Гучков анализирует ситуацию, создавшуюся в стране накануне Октября (и идентичную ситуации конца 80-х — начала 90-х):

Отрывок из книги «Синдром Гучкова».

Государственный корабль потерял курс. Не внушая к себе ни доверия, ни симпатий, власть не может внушить даже страха. То злое, что она творит, она творит шарахаясь, без разума, какими-то рефлекторными, судорожными постановлениями и указами. Ныне в торжественных случаях произносятся старые, всем знакомые слова, но им не верят ни сами ораторы, ни слушатели. Развал центральной власти привел к дезорганизации властей на местах. Местная администрация довела произвол до невероятных размеров, переходя подчас в безумные озорства. Каков же исход того кризиса, через который мы проходим? Все сходятся на одном — грядет катастрофа. Сановники, озабоченные лишь собственной карьерой, готовят государственный переворот.

Далее герой задает себе мучительный вопрос о России. «Рок? Врожденное отторжение западной модели? Презрение к личности? Желание страдать? Верить в Патриарха? Понятие очищающего страдания тоже ведь у нас родилось. Несчастный мой народ, такой нежный, умный, добрый, совестливый. Отчего тебе именно выпала столь страшная божья кара?!»

…Всю жизнь папа перечитывал Салтыкова-Щедрина — творчество этого провидца потрясало его и он всерьез изучал его жизнь.

Из дневника 1963 года.

Трагикомедия получилась с великим, гениальным, лучше всех понимавшим все Салтыковым-Щедриным. (Прозорливость, по-моему, это хорошее знание того, что было и точное понимание происходящего. Это и есть два главных компонента прозорливости.) Работу о нем много лет готовил Каменев. После расстрела в 37-м году рукописями завладел с помощью Ежова Эльксберг — провокатор и одновременно лит. секретарь Каменева. Он и издал монографию о Салтыкове-Щедрине, написанную Каменевым, получил за нее звание доктора филологических наук, титул российского литератора и, кажется, премию Сталина. Такого оборота событий вряд ли мог предвидеть сам Салтыков-Щедрин, а коли мог бы, видимо, весело б посмеялся. Ему не нужны были кружки и жаркие споры о лучезарном будущем. Он все понимал, послужив в ссылке чиновником для особых поручений и вице-губернатором. А все поняв, жил один, ориентировался на себя и писал пророческие вещи, особенно ответ рецензенту по поводу «Истории города Глупова».

Отец тоже, безусловно, обладал даром политического провидения. Еще в 83-м году он сказал мне поразительную вещь:

— Скоро начнется раскачка. Если не действовать с умом, ситуация может стать неуправляемой.

— То есть? — не поняла я.

— Союз перестанет существовать. Сначала отвалятся прибалты, потом Грузия и Средняя Азия, за ними — все остальные.

— А как же Россия? — испуганно спросила я.

Отец тяжело помолчал и, громко хрустнув пальцами, ответил:

— Всегда есть альтернативы, но, боюсь, при нашем отсутствии законов и обилии запретов власти угоднее будет воровство. В этом случае Россию ждет превращение в страну третьего мира, некий аппендикс Европы…