Немая сцена длилась около минуты. Первым пришел в себя Герман.
Герман. Парни, кто к нам пришел! Вот не ожидал! Ну что ж, низкий вам бонжур! Проходи, не стесняйся, как тебя там? Сильвин из Сильфона? Мы тут как раз шашлык приготовили — угощайся, бон аппетито! А хочешь, можно и водочки плеснуть граммульку.
Сильвин шагнул к столу, выбрал лучшую палку шашлыка и шепеляво свистнул. В комнату бесшумно проник ротвейлер, покосился на чужаков и поймал на лету брошенное ему лакомство. Через мгновение от шашлыка остались раскрошенные ошметки деревяного прута, заменившей шампур.
Герман. О, какие мы страшные, тля! Она нас не покусает?
Сильвин. Покусает? Он добрый. Если не злить его — не тронет. Спокойно, Сатана, свои!
Герман. И на том сенкью! А я вот тут все думал: куда ты делся? То ли погиб вместе со своими новыми хозяевами, то ли подался куда-нибудь? Честно говоря, мы тебя все это время искали.
Сильвин. Я знаю, что искали. Я был за городом.
Герман. Отсиживался? Умно. Я тоже решил не высовываться, пока все не утихнет. Ты кому-нибудь сейчас служишь?
Сильвин. Нет, теперь я сам по себе.
Герман. Сам по себе? Что-то новое в твоем лексиконе. А как твоя… м-м… подруга?
Сильвин. Ее больше нет. Она погибла при том взрыве на площади.
Герман. Извини. Кстати, спасибо, что ты меня тогда предупредил, когда меня хотели в «Атлантиде» арестовать.
Сильвин. Не за что.
Больше всего на свете сейчас Сильвин хотел бы обсушиться и поесть, но по-прежнему, пуританином стоял посреди развалин квартиры, твердо расставив ноги, и невозмутимо игнорировал запахи скудной, но изобретательной трапезы.
Герман, в свою очередь, отметив про себя такое чересчур самоуверенное поведение Сильвина, сплющил губы, выкатил вперед чугунный подбородок и навел на него прямой наводкой жерло бронебойного взгляда, надеясь этим каскадом гримас по старинке напугать бывшего своего квартиросъемщика и узника.
Герман. Что ж, молодец, что пришел. Знаешь что? Давай опять работать вместе, как раньше! Вернемся в особняк, наберем людей. Весь город заставим плясать под нашу дудку. Опять наколбасим деньжат три мешка. Ну? Хочешь, найдем тебе девку, в сто раз лучше? Я даже буду отпускать тебя в город. А еще буду платить тебе настоящую зарплату. Тысячу, нет, пять тысяч в месяц. Согласен?
Сильвин. Столичные платили больше.
Герман. Ты еще торгуешься, тля? Где сейчас твои столичные? На кладбище прописались, вместе со своим паршивым актеришкой-гастролером!
Сильвин. Они вернутся, их много.
Герман. Наплевать!
Сильвин едва заметно усмехнулся, но этого оказалось достаточно — Герман окончательно взбесился, выбежал из-за стола и стал размахивать перед носом Сильвина пистолетом, словно мачете.
Герман. Да ты, вообще, посмотри, на кого ты похож! Тебе в цирке выступать! Красная цена тебе — еда и ночлег! Кто ты без меня? Вспомни, сколько я для тебя сделал! И чем ты мне отплатил? Продал!..
В это время Сильвин краем глаза заметил в самом темном углу комнаты еще одного человека, престранного — бесцветного, расплывчатого. Тот сидел в кресле-качалке, вытянув ноги, в созерцательном одиночестве, и, будто в театре, безмятежно наблюдал за происходящим. Сильвин поправил очки, пытаясь его разглядеть, но Герман расценил это, как нарочитое невнимание к его словам, оскорбился и коротким ходом вонзил свой кулак-кувалду в его грудь. Терапия не про- шла бесследно — ребра хрустнули, дыхание перехватило и Сильвин почувствовал себя воспаряющим в пуантах к потолку. Он скорчился, но через десять секунд, мужественно перетерпев приступ боли, уже стоял перед Германом, как ни в чем не бывало, и смотрел на него, хотя и иероглифом, но без всякого трепета и подобострастия. К тому же за его спиной вырос ощетинившийся ротвейлер и предупредил глухим рычанием, что больше не потерпит побоев своего хозяина.
Сильвин. Нет проблем! Если захочешь, можешь еще ударить. Сатана, спокойно, лежать!
Герман. Вот так вот? Кем ты себя возомнил? Богом? А как работает эта штучка, помнишь?
И Герман иезуитским движением вкрутил Сильвину в щеку дуло пистолета, едва не просверлив дырку. Вскоре он все же одумался и опустил ствол к земле, но Сильвин неожиданно крепкой хваткой вцепился в его руку с оружием, упер ствол себе в ляжку и заставил палец Германа надавить курок. Раздался грохот, пуля прошла навылет, прострелив мягкие ткани, и вонзилась в пол. Ротвейлер взвизгнул и отскочил.
Сильвин. Тоже нет проблем. Можешь меня вообще застрелить, если тебе так будет легче. Не бойся, Сатана, все в порядке.
Герман выпученным взглядом посмотрел на забрызганную кровью брючину Сильвина, а затем обошел калеку вокруг, словно удостоверяя личность. Если бы он был пьян, то принял происшедшее за галлюцинацию, а с ним такое случалось, но пока он был трезв, и перед ним действительно стоял его бывший сосед, который только что хладнокровно вогнал пулю в собственную ногу.
Герман. Ты что, совсем не чувствуешь боли? Сильвин. Еще как чувствую. Просто теперь это не имеет значения.
Герман. Черт, что они с тобой сделали?!
Сильвин. Никто со мной ничего не делал.
Герман. Ладно, давай не будем ссориться. Так как насчет того, чтобы работать на меня?
Сильвин. Нет, теперь наоборот: ты будешь работать на меня.
Герман. Вот это новость! Похоже, ты обратился не по адресу, амиго, тебе надо в психушку. И чем скорее, тем лучше!
Сильвин. У тебя нет выбора. Без моей помощи ты пропадешь. Рано или поздно тебя поймают, и ты сгниешь в тюрьме. И никто тебе не поможет. Я — твой единственный шанс.
Герман. Ошибаешься, ублюдок! Если ты в курсе — мэр со мной заодно. Я просто дал ему время разобраться со всеми проблемами. Он прикажет милицейским шакалам оставить меня в покое, даст денег, вернет недвижимость, участки. Так что ты мне и даром не нужен! Я тебя в асфальт закатаю и буду по тебе каждый день ездить! Фирштейн?
Сильвин. На, звони. Под цифрой три я закодировал личный сотовый номер мэра.
С этими словами Сильвин извлек из кармана пластмассовый телефончик и протянул его Герману. Тот недоверчиво покрутил игрушку, оглянулся на друзей, окислившиеся лица которых выражали тревогу и растерянность, но кнопку все-таки нажал, а чуть позже включил и громкую связь, видимо, для бравады, рассчитывая на скорую и безоговорочную викторию.
Старикашка. Я слушаю.
Герман. Здравия желаю, узнали?
Старикашка. Кто говорит?
Герман. Май нэйм из Герман.
Старикашка. Герман? Какой Герман?
Герман. Тот самый, которого из честного предпринимателя превратили в крестного отца мафии и вот уже два месяца ищут по всей стране!
Старикашка. Это чья-то шутка? Откуда вы знаете этот номер?
Герман. Слушайте, не валяйте дурака! Вы должны мне помочь! Все мои беды из-за того, что я тогда поддержал вас и вашу партию…
Пока разговор набирал обороты, Сильвин вновь бросил взгляд в угол, в котором видел таинственный силуэт в кресле. Там никого не оказалось. Впрочем, в другой стороне, у очага, где было посветлее, он обнаружил человека-тень: на этот раз призрак не был безучастным наблюдателем, а стоял в полный рост и, размахивая руками, взволнованно подавал Сильвину какие-то знаки. Сильвин присмотрелся. Это был Капитан, бывший друг и соратник Германа, им же убитый. Капитан походил на имитацию (неясный, даже немного просвечивающий), но Сильвину удалось его разглядеть — почти голого, только с полотенцем на бедрах и в капитанской фуражке, точь-в-точь как перед собственной смертью в том видении из мозга Германа.
Получается, что это покойник? — не особо удивившись, подумал Сильвин. — Но тело Капитана давно должно было сгнить. Значит, это привидение. А я еще ко всему прочему и медиум. Заметив, наверное, что, в отличие от других, я его вижу, он пытается войти со мной в контакт…
Герман между тем спешил напомнить переизбранному на новый срок мэру Сильфона обо всех своих перед ним заслугах, однако тот упирался обеими ногами, не желая признавать своего недавнего генерального спонсора.