- Я пришла сказать, что я согласна.

В голосе женщины было что-то от того, вчерашнего тембра (этим и ограничивалось фамильное сходство обеих сестер). Самообладание стало понемногу возвращаться к Катафалаки: он вспомнил героя гоцциевской "Женщины-змеи", "Читру" Тагора и решил быть стойким. Прежде всего надо не показать своей невесте, что с глазами его творится неладное. Ведь достаточно обратного поворота оптического ключа и... не терять же из-за минутного испытания счастья всей жизни. Поэтому, выдавив максимум улыбки, он сказал:

- Сегодня вы особенно прекрасны.

Красные обрубки благодарно пожали его руку. Жених воспользовался этим, чтобы проститься, и опрометью бросился к выходу из парка. Через четверть часа он уже стучал в дверь к мсье Луи. Никто не отзывался. На смену осторожно стучащему пальцу - с размаху бьющий кулак. Молчание. Недоумевая, Катафалаки спустился вниз, к портье. Там ему сообщили, что мсье выехал на несколько дней в Дижон. Испытание затягивалось. К "Читре" докомпоновывался еще один акт. Катафалаки ждал, события не ждали: в церкви шли оглашения, швейная машинка дострачивала приданое, а обладатель оптического ключа все не возвращался. При свиданиях с своей нареченной Катафалаки пробовал иногда хитрить: старался сесть боком, незаметно отвернуться или отвести глаза, но длинный лоснящийся нос тянулся к нему, как магнитная игла к своему полюсу. В конце концов Катафалаки постепенно научился не пугаться и с известной резиньяцией выдерживать нежный взгляд узких кротовых щелочек своей невесты. В кармане у него уже лежала телеграмма от мсье Луи, обещающего скорый приезд и помощь, и он смотрел на лицо своей будущей жены с тем чувством, с каким больной накануне операции оглядывает свою предназначенную к удалению язву или опухоль. В сущности, днем раньше или позже, может быть, даже лучше позже... К борту Катафалакиного сюртука пришпилили флердоранж, а палец правой руки его попал в кольцо.

На следующий день после свадьбы приехал наконец мсье Луи. Он не успел еще снять дорожный костюм, как в комнату вбежал Катафалаки. Оглядев его, нейронастройщик покачал головой:

- Вы мало похожи на молодожена.

- Это зависит всецело от вас... Пускайте в работу вашу оптическую штуку или...

- Но еще не распакованы вещи.

- Я вам помогу.

Голос и фигура Катафалаки выражали крайнее нетерпение. Мнимый изобретатель не мог выдержать взгляда его горящих глаз:

- Видите ли, я боюсь, что аппарат в дороге несколько испортился, потерял точность, и если произойдут непредвиденности - аберрация, интерференция волн, двоение изображения на сетчатке - я не отвечаю.

Но пациент уже сидел в кресле, подставляя глаза и уши под повязку и пробки.

Когда манипуляции были окончены и Горгис вскочил, чтобы идти, экспериментатор придержал его за локоть.

- Мой ключ вернул вам красоту жены. Поверхность. Опыление крылышек. Ну а бабочка упорхнула к Мильдью. Так и знайте.

Две минуты спустя Катафалаки впрыгивал в авто. Еще несколько минут, и машина стала у дома, в котором жил Мильдью. Взбежав по лестнице, Катафалаки рванул ручку двери. Она легко поддалась и впустила его в переднюю. Вначале он не слышал ничего, кроме своего неровного дыхания. Затем из-за стены послышался перелив знакомого иволжьего смеха. Придерживая рукой раздергивавшееся сердце, Катафалаки заглянул в комнату: раскачиваясь на колене Гюи, как птица на ветке, голубея счастливыми глазами, сидела его сбросившая с себя уродство, а кстати и кофточку, Читра. Нет! лучше длинный потный нос и желтый выщерб зубов, чем вероломная красота! "Неблагодарная!" хотел закричать Катафалаки, но в это время женщина, поцеловав кончик завитого уса Гюи, сказала:

- Как я благодарна этому вашему Катафалаки за то, что он так глуп. Ведь если бы не он...

И крик застрял в горле Горгиса. Ловя ладонями стену, он вышел по лестнице и тихо прикрыл дверь. Что ему оставалось делать? В подъезде он почувствовал, что не в силах идти дальше. Автомобиль, не успевший еще отъехать от дома, по его знаку откинул дверцу и, приняв его на качающиеся подушки, помчал домой. В тяжелом раздумье отщелкнул Катафалаки замок своего опустевшего одинокого жилища. Но что за странность? Из спальной полоса света. Он остановился, вслушиваясь. Знакомый, в иволжьих переливах, голос напевал: "Chacun avec sa chacune"[74]. Мистический холодок тронул корни волос Горгису. Он хотел было назад, к двери, но в полутьме зацепил локтем вазу, брызнули осколки, и в освещенном квадрате двери появился, сверкая длинным фосфоресцирующим - как ему показалось - носом, двойник его жены.

Затем произошло объяснение. Испуганный не на шутку расстроенным и искаженным лицом своего мужа, двойник, роняя слезы с оконечины носа, признался во всем, обещая в обмен на забвение догробовую любовь. И Катафалаки простил: что ж, chacun avec sa chacune. Но веселая карусель парижских бульваров, круговорот пестрых галстуков и улыбающегося сквозь вуали кармина стали раздражать его. Всюду под круглыми канотье круглился смех, и бедному Катафалаки вдруг захотелось в город не столь веселых людей, где улыбки заткнуты сигарами, где дома и люди замотаны в туман, а жестикуляция дремлет в глубине шестнадцати миллионов карманов. К тому же кольцо на пальце правой руки напоминало пальцам о работе. Небольшая сумма, вырученная от продажи погодоугадывающей утвари покойного Витцлинга, приходила к концу. Приданого жены Горгис не хотел касаться. В одно из утр, порывшись в шкафу, он выволок пыльный ящик с набором зубных инструментов. Длинные, попугаевым клювом изогнутые щипцы, лежавшие сверху, успели уже проржаветь. Катафалаки, обмакнув замшу в наждак, принялся за чистку. Стоя на коленях над лязгающим ящиком, он представлял себе прогулки его игл, щипцов, крючков и щипчиков по прочным полукружиям британских челюстей; мечтательно сощурив глаза, он представлял себе множество десен, зацветающих - под влагой туманов и дождей - флюсами, костоедой, свищами, фистулами и пионами воспаленной надкостницы.

Через неделю Горгис Катафалаки, с женой и ящиком дантистских инструментов, пересек Ла-Манш.

9

Со дня превращения Катафалаки в лондонского жителя прошло четыре месяца. Хотя тридцать два, помноженное на восемь миллионов, дает двести пятьдесят шесть миллионов возможностей для начинающего дантиста, но на кожаное кресло, дожидавшееся звонков и пациентов в девятом этаже дома на Коммершэл-род, садилась только пыль. Полиция отнеслась слишком подозрительно к пробелу в документах приезжего врача, что же до пациентов, то после первой же неудачной попытки справиться с слоновьим клыком дюжего парня, загнанного болью на девятый этаж, врач сам не досчитался двух или трех своих передних зубов. Гонорар, сорвавшись со щипцов, так и не посещал пустых карманов Горгиса. Вскоре опустел и ящик с инструментами, проданный за полцены. Крючья вешалки торчали, как сучья безлистного дерева. Приданое быстро таяло. И в день, когда последние, жалобным дребезгом прощавшиеся ложечки были отнесены в комиссионную лавку, жена призналась Горгису, что она понесла. Бедняга схватился за голову. Жизнь с искусством опытного дантиста вытягивала из раскрытого зева карманов последнее пенни.

Надо было придумать выход. Целые дни бродил Катафалаки меж сверкающих витрин, воя газетчиков и резинового шороха шин. Восемь тысяч лондонских улиц играли в прятки с его запутывающимися шагами. На плакатах пароходных контор нарисованный синий дым предлагал выбирать любой меридиан. Маячащие сквозь туман буквы вывесок обещали кофе из Индии, ткани из Персии, замороженное мясо из Китая, фильмы из России, фрукты из Аргентины, философию из Германии, парфюмерию из Франции, джаз-банд - из Африки. Казалось, воздух всего мира, втянутый в этот гудящий гигантский вентилятор, хочет провертеться сквозь него. На грифелях бирж возникали шеренги цифр, а по асфальту, будто вдогонку за единицей, кружили нули колес. Все это было похоже на богатый пиршественный стол, вкруг которого обносят так быстро, что не успеваешь ничего взять. Надо было изловчиться и вовремя подставить свой прибор. Катафалаки попытался.