— Точно, Миха, подтверждаю! — и братец до кучи высказался. И протягивает Михе несколько таблеток.

Начинает зуммерить переговорная штуковина. Отзываюсь. Николаич немногословен — просит медиков прибыть наверх, много раненых. Спрашиваю — брать ли братца. Ответ лаконичен — если братец работоспособен, то обязательно…

Братец говорит Михе, что мы сейчас вернемся, тот чуть не плачет — а я как на грех и его отца из виду потерял. С трудом убеждаем раненого чуть подождать — под опекой водителя. Но выдвигаться с братцем не получается — хоть и агонирующий — но у нас еще раненый. Тот, в салоне расстрелянного УАЗа.

Умирающий еще дышит. Предварительно примотав ему нижнюю челюсть, чтоб при смерти и обернувшись, рта не раскрыл, относим и второго человека в «Хивус», где сразу становится тесно. Братец остается, мы с Надеждой возвращаемся к УАЗу. Ключи в замке.

— А может, стоило Мише промедола дать?

— Нет, у него и так дыхательная функция ослаблена, промедолом вообще обидеть ее можем до отключения.

— А трамал? У нас же тоже есть.

— Ну да, меньше угнетает. Но угнетает же. Обколоть бы местным анестетиком было б лучше. Но раз у нас ничего нету — придется ему потерпеть…

Машинка заводится сразу. Видно, что ухожена. Немного жесковатый руль, сидеть высоковато, ну да не до Москвы ехать. Въезжаем наверх, проскакиваем мимо Коттеджа, аккуратно объезжаю валяющийся на дороге труп в милицейском наряде — судя по вывороченным карманам и бумаженциям вокруг — уже обыскан.

На перекрестке — с десяток хаотично стоящих машин. Останавливаюсь недоезжая — и маячить не стоит и поперек дороги лежит нехилых размеров бревно. Видно тут братец и стал бодаться со стойкой. Второй УАЗ выделяется из кучи машин своей милиционерской принадлежностью. И вот рядом с ним кучка народа, довольно шумная.

Все-таки есть такие открытия, что, сколько бы веков ни прошло — а они не тускнеют. Вот как сортировка раненых, разработанная Пироговым. Сколько ни корячились остальные — а пришли к исполнению его постулатов. Потому как открытие это — как закон Ньютона. Или Архимеда. Ни убавить, ни прибавить.

Вот как бы я разбирался в куче раненых и на скору руку второпях перевязанных людей? А так все ясно и просто — сначала из кучи раненых выделить две категории, которые во враче не нуждаются — во-первых, легкораненых — а их половина — отправить подалее, чтоб не путались под ногами и не мешали. Во-вторых, если есть агонирующие — те, кого не спасти — тоже обеспечиваем покоем и не тратим время. Таких, по статистике каждый десятый раненый. И остается у нас две категории — нуждающихся в срочной помощи, и те, кому помощь можно отложить, но оказать надо обязательно.

Так, громче всех кричат баба с мужиком. У мужика вижу повязку на бедре, прямо поверх джинсов, кровь там, где внешняя поверхность. Сидит у милицейского УАЗа, ругается в голос, увидев нас с Надеждой, встает, сильно морщась, и ковыляет в нашу сторону. Баба измазана кровью — и руки и лицо, но перевязок нет. Две девчонки лет 10–12 воют навзрыд — у той, что помладше густо замотана кисть руки, на плече — наложенный жгут. Самый тихий из всей компании парень-милиционер. На плече тоже жгут, предплечье забинтовано, хотя кровь проступает через бинт, искромсанный рукав свисает лохмотьями.

Что я точно помню? А помню я что «громче всех ругаются матом и другими словами, а также воют и плачут легкораненые. У них на это есть силы. Тяжелораненые молчат!».

Значит надо заниматься бледным милиционером.

Надежда с ходу показывает мужику с бабой, что им надо идти вниз — к кораблю МЧС — который внизу стоит. Лихо, конечно, она этому агрегату под названием «Хивус» польстила.

Мужик продолжает ругаться, потому как считает себя самым пострадавшим и поэтому требует к своей персоне исключительного внимания. Ага, щщщаззззз… Я уже видел, как ты шустро ходишь — ранение явно по касательной, был бы задет серьезно мышечный массив или тем более кость — хрена бы ты так поднялся и пошел. А оставить его тут — достанет претензиями до глубин души — он ведь ранен и доктор обязан проявить гуманизм, а то, что за это время пока его царапину будут йодом мазать кто-то другой дуба врежет — так на это насрать. Люди эгоистичны в массе, а уж раненые — тем более.

Игнорирую мужика, но это не проханже — он меня сильно дергает за рукав и просто требует, чтобы я обратил внимание именно на него и никак иначе. Баба тож подвывает ему в тон.

— Слушай, страдалец — тебе помощь оказана, повязка наложена. Кровотечения нет, больно конечно, но потерпишь. Иди вниз — там в салоне врач и медикаменты. Я здесь занят — извини, но им моя помощь нужнее!

— Я ранен твою мать! Видишь, я ранен твою мать! Ты что на хер, твою мать, совсем края не сечешь?

— Ты, калека недоделанный! Ты оцарапан, а не ранен. Будешь мне мешать — я тебе сам прострелю ногу как следует — и тогда буду заниматься именно тобой! Вали отсюда вниз, болван чертов и не дергай меня за рукава! Я кому сказал? Вали давай!

— Сука ты, а не доктор!

— Я еще хуже — все — пошел — пошел! Не беси меня! Сейчас тебя еще дополнительно подстрелят — добьешься моего внимания! Забыл, что тут перестрелка? Иди, давай!

От нашей перебранки есть польза — девчонки голосить перестали. Видимо злой доктор Ойнеболит напугал.

Кстати — какого хрена на девчонке жгут?

— Надежда Николаевна! Уберите лишних отсюда — нам новых ранений только не хватает! А ты, принцесса — как тебя ранило?

— У мммення ппаллеец отсттреллилло… ик… ттуттт в ммешшочке воттт… ик…

— Больше ран нет?

— Этттой мммаллло… ик…?

— Этой хватит. Ну-ка — где палец?

— У Лилллльккки… ик…

Пока разговариваю, вижу, что жгут наложен безобразно — кисть руки опухла и посинела до безобразия же. Осматриваю девчонку — внешне состояние удовлетворительное, не ниже. Напугана, конечно, но ничего страшного. Потому жгут долой — толку от него нет — и прошу Надежду и эту парочку отправить вниз.

Теперь милиционер. Вот ему точно плохо. Белый, холодный пот на его лице глазом невооруженным видно.

— Кости ему надо совместить правильно! — авторитетно заявляет мне в затылок все еще пасущийся тут мужик.

— Вы кто по специальности?

— Я? Экспедитор!

— Медицинское образование есть?

— Нет, но я телевизоре видел.

— Слушайте, если вы немедленно не уйдете туда, где сейчас сборный пункт раненых — в судах МЧС — я вас буду лечить только урино- и копротерапией! И от других врачей добьюсь того же!

— Так я ж помочь хочу!

— Внизу — на берегу ваша помощь будет уместнее. Все — вниз, на посадку.

— Я…

— Тебя пристрелить, чтоб понял? — рявкает сзади Надежда мужику в ухо.

Мужик подпрыгивает и, наконец, сваливает вместе с девчонками.

— Ильяс, видишь группу из четырех человек?

— Вижу. Отработать?

— Нет, ты что, это спасенные. Двое ранены.

— Принято. Не отрабатывать.

— Сопроводи. Чтоб никто не обидел. Я имею в виду: не бегай туда сюда, а огневым прикрытием.

— Понял, не деревянный.

— Куда делись мужики — этот, сварщик и второй — из первого УАЗа.

— Сварщик рванул за нашими на холм, еще до того как вы туда поехали, а мужик с УАЗа — после того, как вы раненого сюда потащили — второго, с обвязанной головой — побежал к Центральному парку. Прямо вдоль берега.

— Куда ж его черти понесли?

— Вот уж извини, не в курсах…

— Ясно, связь кончаю…

— Буякши, хи — хи — хи..

Теперь что у парня с рукой. Надежда уже дерет ножницами рукав — аж треск стоит.

Парень прикрывает глаза и вроде собирается потерять сознание. Роюсь в сумке — одноразовый шприц. Ампула промедола. Теперь одно соединить с другим — и в ляжку. Готов. Будем надеяться, что шибко инфекции я ему не занес.

— Эй! Земляк! УАЗ на ходу?

— А?

— Ты тут не помирай — все равно не дадим — УАЗ на ходу?

— На ходу…

— Можем сейчас на нем вниз съехать?

— Можем… Бензина нету…

— Что, прям тут кончился?