Да, всё это так… Всё это так, конечно… Один вот только вопрос… А выдержишь ли, Александр Иваныч? Выдержишь?.. Выдержу… И это выдержу… Я всё выдержу… Мне недолго осталось… Я всё выдержу, клянусь…

Прозвенел звонок. Пора было уходить. Горт собрал книги стопкой, протёр платком запотевшие отчего-то очки, но перед тем, как окончательно подняться, всё же задержался взглядом на верхнем листке блокнота, так и пролежавшего без дела весь вечер у него перед глазами. На листке, как и несколько часов назад, было написано только два слова — те самые «засыпая» и «заметая», о которые он споткнулся ещё вчера и дальше которых потом так и не пошёл… Да, пропал вечер. Пропал… А впрочем, может быть, и не пропал… Нет, «засыпая» всё-таки точнее. Давай-ка, брат, это «заметая», чтобы больше уже не возвращаться к данному вопросу, зачеркнём… Так всё-таки хоть какой-нибудь, а результат… А? Как ты считаешь? Ведь есть же результат? Есть, конечно, есть… Скромный, конечно. Но всё же уже кое-что.

Когда он спускался вниз по мраморной лестнице, кто-то попрощался с ним, и опять он не успел сообразить — кто. Но на самой нижней ступеньке лестницы, уже почти перед контролем, его вдруг осенило: Лёля! И поздоровалась тогда, в начале вечера, с ним на лестнице тоже она. А он и тогда, и сейчас даже ответить-то толком не успел… Ах ты, Господи! Дожил, нечего сказать. Позор!.. Конечно, они давно уже редко общались друг с другом; так, подойдёт иногда к её столу, когда она дежурит, поговорят немного о разных пустяках, или же она, проходя по залу, где он сидит, приостановится у него за спиной, положит ему руку на плечо, улыбнётся, спросит, как дела… Что ж… Что было — то было. У неё теперь муж, семья, и, судя по тому, как она выглядит в свои почти пятьдесят, ей неплохо живётся… Но такого, чтобы он не заметил её, не поздоровался? Нет, этого ещё не было никогда… Ах, нехорошо, Александр Иваныч, нехорошо… Совсем нехорошо… И никакое это не оправдание — задумался, заботы, дела…

Пока он сидел в библиотеке, похолодало. Моховая и Манеж были покрыты свежим, только что выпавшим снегом, до того чистым, что на него больно было даже и смотреть. Лишь чёрные следы от машин, пересекавшие Манежную площадь из конца в конец, говорили о том, что асфальт под снегом ещё мокрый, что зима ещё как следует не легла, что только начинался декабрь. Всю дорогу, пока он шёл от Моховой до своей Неглинной, снег продолжал идти — густо, хлопьями, медленно кружась и оседая на спинах прохожих, на лицах, на изогнутых длинношеих фонарях…

Да, так будет лучше… Засыпая след времён… Засыпая всё, что было, что есть и что, может быть, будет, а может быть, и не будет никогда.

Был конец 1979 года. Начиналось десятилетие 80-х годов.