Правила сервировки независимости

О причинах разрыва первых Пастернаков иногда удавалось продвинуть официальную версию Евгении Владимировны. «Осуждать тут нельзя. Призвание говорило сильнее, чем любовь, чем сознание долга; не было понимания несоразмерности их дарований. Так эти две дороги не слились воедино. Оба были людьми искусства. Оба нуждались в заботе, в освобождении от житейских тягот. И оба страдали».

КУНИНА Е. О встречах с Борисом Пастернаком // ПАСТЕРНАК Б.Л. Полн. собр. соч. Т. 11. Стр. 119. Говорило сильнее вовсе не призвание. Призванию была дана возможность высказаться в полный голос, когда Женю с деньгами, неограниченными (так казалось всем участникам истории по обе стороны государственных и семейственных границ), с ребенком (нельзя было оправдаться: я не могла уехать без сына) отправили за границу, в Германию. Отправили к свекру, который переставал быть свекром, но оставался дедом, отцом заклинающего о вечном неоставлении заботами сына и был вполне успешным и включенным в успешное жизнеустройство художником, как минимум со всеми связями, нужными Жене для воплощения призвания, становления человеком искусства и прочих беспрекословно почитаемых Борисом Пастернаком амбиций. Жене оставалось только воспользоваться всем этим – в Париж! в Париж! – призывал Борис, но никакое призвание в ней не заговорило сильнее, чем последняя отвага слабой и уязвленной писательской жены.

«Неужели подсознательно я продажная и готова продать себя за славу, за богатство».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 205.

Раньше, когда диснеевских фильмов детям (русским) не показывали, большими достоинствами, референтной точкой для морализаторства считались бедность и трудолюбие. Золушка достигала всего, чего бы и пожелать всякой девушке, хорошим покладистым характером, усердием, добротой и вежливостью, красотой, конечно, и – непедагогичный тезис – удачей. Слово «Золушка» говорили и когда кто-то выбирался куда-то повыше, – это не было выражением «из грязи в князи» (где «грязь» имела отчетливый морально-нравственный, а не только социально-экономический оттенок) – просто чтобы не заводить долгого рассказа о волшебной и счастливой трансформации участи, и еще: работать можно было, как «Золушка», – не надрываясь душой, с доброй и легкой любовью к своему нехитрому делу. А тем временем, оказывается, во всем мире с Золушкой все было совсем не так. Ставим диск. Золушка спит в комфортабельной кровати подолгу, на зов работодателей является, огрызаясь и фыркая, не поспешая и не перетруж-даясь; когда до нее доходят слухи о местном бале, она, заподозрив, что ее могут туда не взять, определенно противным голосом, настойчиво и казуистически вопрошает: «Это почему же?» Спина очень прямая, взгляд тоже прямой, все права, и главное – ответственность ее семьи за препятствия в их осуществлении ей известны очень хорошо. Словом, это совсем другая сказка. Или не сказка. Когда Золушке становится ясно, что победа на кастинге почти наверняка у нее (поскольку полоумная старуха фея наградила башмачками почему-то именно ее), она швыряет на руки сестрам ворох грязного белья, только что с рабочей гордостью принятый в производство, и идет к себе в комнату приводить себя в порядок перед важной встречей (как героиня «Секса в большом городе» – придирчиво обнажая зубы перед зеркалом, поднюхивая дыхание), покачивает бедрами. Голос у нее – когда она поет дуэтом во время первой встречи с принцем – грудной, поставленный, сексуальный и полновесный… Вот оно, оказывается, что – а мы удивлялись, что золушкиного в «Pretty women»? Проститутка почувствовала слабинку в клиенте и играет по-крупному: тратит с умом его деньги, ссорит с друзьями, ставит на голубые фишки, дальновидно отказываясь от солидного, но разового гонорара.

Изменилась и наша отечественная Золушка. Большой театр после большого перерыва едет на гастроли в Англию, везут «Золушку». Исполнительница заглавной партии дает интервью: «Моя героиня – девушка, которая не даст себя в обиду, сумеет за себя постоять». Везут и в Москву одноименный спектакль из Новосибирска. «Золушка <>, сирота с претензиями – ноет, капризничает, работать не любит. <> маленькая хищница, вцепившаяся мертвой хваткой в выгодного жениха».

Татьяна Кузнецова, Коммерсантъ, 21 марта 2007 года.

Главная сказка жизни Жени Лурье удалась. «Выходит, что я талантливая девочка».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 205.

В этом контексте слово «девочка» особенно неприятно режет слух.

«Женитьба же только прибавила ему забот и ответственности, особенно после рождения сына. Вероятно, хозяйственные хлопоты все же легли на молодую хозяйку, как на всякую на ее месте. Но она была художница! Талантливая портретистка. И ей вовсе не улыбалось пожертвовать своим призванием… »

КУНИНА Е. О встречах с Борисом Пастернаком // ПАСТЕРНАК Б.Л. Полн. собр. соч. Т. 11. Стр. 119.

Как во всяких правилах хорошего тона: главное не то, что ты не пролил соуса на скатерть, а то, что ты не заметил, как это сделал другой. Не то чтобы главное, но более продвинутая ступень. Пастернаку надо было не просто создавать Жене независимость, а делать вид, будто он не замечает ее беспомощности, зависимости от него. Ее зоркий глаз был на страже хорошего тона.

Как сильный человек, Пастернак умеел проигрывать. На этом поле сражения Пастернак проиграл все. Он и варил щи (самолично, при людях, а когда появились деньги и Зинаида Николаевна – оплачивал Жене кухарку и прочие условия творческой работы), и признавал ее право, соразмерное его, Бориса Пастернака, собственному, на творческую деятельность и свою обязанность эту деятельность высоко ценить. Встревоженные, всерьез озабоченные вопросы о том, как идет ее работа, удается ли выкроить время, нет ли каких помех, он задает с периодичностью, будто заданной по календарю, покорно и покоренно: «Пишешь ли этюды и, если нет, то почему?»

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 173.

Это – в Германию. Представьте, что куда-то поработать и подлечиться уезжает Пастернак и кто-то участливо вопрошает его: «Пишешь ли ты наброски к стихам, а если нет, то почему?» Под скрип опадающего занавеса Пастернак добился вызова из Германии. Семейству, всем троим, было с места не сняться, одни только визы стали стоить по 300 рублей с человека вместо тридцати, выяснялось – кому нужнее. Женя ненавидела его за то, что он не мог обеспечить ей лучший уровень пребывания, но поехала, разумеется, она. «Обстоятельство, например, что за границею ты, а не я – для тебя НЕ ФАКТ только оттого, что матерьяльно я не мог справиться со всем тем, что ХОТЕЛ для тебя сделать перед тем, как уехать с Женичкою к нашим».

Там же. Стр. 178.

Проиграна и эта ситуация, в 1922 году Пастернаку не хватило комнаты, в этот раз – вообще поездки. Пастернак благородно подписывает капитуляцию: «Пишешь ли этюды?»

Наверное, такие события не проходят бесследно. Женя была мнительна, щепетильна, истерична, ненависть ее к Пастернаку, увиденная им в их первые годы и закрываемая неподдельным уважением – Женя была достаточно интеллигентна, – могла проявиться для него, уже привыкшего к теплой дружбе, крайне болезненно. Запрограммировав себя на бесцельный, протокольный и опасливый интерес к ее творчеству, он взял себе за правило вести себя так и с другими, чтобы казалось, что эта «вежливость» – свойство его характера, а не Женина требовательность.

Он принял на себя готовность яичницу любого человека сравнить со своим Божьим даром. Это им была послана телеграмма: «Я отказался от Нобелевской премии, дайте работу Ивинской». Сын Жени Жененок удивляется: «У меня мороз пробежал по коже <> Я живо представил себе <> шокирующую несопоставимость двух полюсов: переводов Ивинской из корейской поэзии и высокой чести первой литературной награды мира».