Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 357—358. Женя никогда не изменила своей позиции и ничему учиться не собиралась. Такую же твердокаменность проявил и сам Пастернак в своей семейной жизни. Зачем он не дал Жененку жить, зачем он как борец любил свою идею о том, что если он будто бы с позиции силы покорится Жене во всей внешней жизни, чтобы она не осталась ущемлена, то на его свободе не будет никакого пятна?

С отправленной за границу Женей – освободившей комнату на Волхонке (квартирный вопрос!) – Пастернак бурно переписывается. Фантазирует, верит счастью, что она останется там, со всеми проблемами, а ему останется только грусть. Женя за границей, в Париже, для работы, на деньги Пастернака, остаться не захотела – побоялась: бытового труда, независимости, необходимости хоть сколько-то рассчитывать на свои силы, немного верила и в возможность вернуть еще Пастернака назад. Чем она собиралась мериться с Зинаидой Николаевной? Евгения Владимировна пишет свои ответные письма в горечи, в забытьи, стонет, как горлица, – почти без позы, то есть почти не надеясь, что ей удастся заставить слушать свои ультиматумы. Только в санатории в Германии, почти в сумасшедшем доме, она отвлекается от своего безумного горя и рассказывает фантастические, высокомерные и вздорные небылицы тяжело больной соседке.

«Она призналась также, что никогда не видела настоящих мужчин. Что их на свете нет. Если бы она могла опереться на руку человека, который бы ее вел, она стала бы спокойнее и нашла себя. Она говорила, что ей незачем сохранять верность своему мужу, потому что она ему не верит».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 312.

Женя, находясь в санатории, смотрит на себя со стороны, глазами пусть даже и умирающей, но все-таки слушательницы. Предназначенная выжить была бы предпочтительнее: живая, с живыми советами, с живым завистливым взглядом на все-таки неоспоримые Женины жизненные завоевания. А таковые были: крепкий (развалившийся в одночасье, но не трещавший по швам каждую былую минуту) брак, удачный, любимый отцом, любимый настолько, что крепко усаживался на чаше весов напротив пусть и перевешивающей, но не сметающей, как пушинку, Зинаиды Николаевны, сын. Ну и уникальное положение Пастернака – это труднее всего объяснить, учитывая раздраженные жалобы на безденежье, на тяжесть жизни, как этому поверить, но Женя не молчит, рассказывает… Со стороны ей самой лучше видно, что до Пастернака ей нет особенного дела. Оскорбление быть брошенной, быть брошенной ради другой – это да, но Пастернак здесь только название. Нужен ей – мужчина, который бы ее ВЕЛ (так называет это она, так переводит угасающая фрау, какой еще уж лучше Пастернака ВЕДУЩИЙ ее бы устроил?), – в Париж ли, в работу – весь словарь ее фантазий. О сохранении верности – это она проигрывает сцену перед незнакомкой – о верности в ее семье речь давно не идет, муж давно подбивает ее на создание «интересной» биографии, ее любая связь была бы для него счастьем – он не любит быть виноватым.

Виноватому надо страдать, и вина проходит только тогда, когда его перестает винить другой – зависимая и безвыходная ситуация. Он будет рад через несколько лет пристроить ее за дачного сторожа. Женя поджимает губки: ее решение – «верности не хранить». Мужу она «не верит». Не верит его письмам о Зине? Это она дует на обожженную руку: говорит, лишь бы произносить звуки. Откровения попутчиков в поезде: «Навру с три короба, пусть удивляются… » – здесь приобретают более однозначное толкование: эти попутчики уже точно не увидятся в этой жизни.

Собеседница умирает, Женя пишет ее ремесленнически-тщательный, лишенный от неумения руководить своей кистью даже приличной комплиментарной миловидности портрет на заказ родственникам. Женя пытается себя разогреть, вдохнуть силы и надежды, как пять лет назад она сама зажглась, воодушевилась и даже предприняла практические шаги – вернулась к мужу, поверив в собственные фантазии о бароне или графе, о Фейхтвангере.

«Зачем ты Жене пишешь такие письма, которые она принимает не так, как ты хотел бы, а так, как ей хочется, то есть письма твои носят характер настоящей влюбленности, действительность же и факты говорят противное. <> имей мужество не быть двойственным перед нею. Это ее убивает. Ах, томы надо писать – сил уж нет!Ведь ясно, что ты предлагаешь ей дружбу – так делай и говори более определенно, ибо в письмах твоих все неопределенно, туманно, и она – опять-таки – истолковывает это в свою пользу».

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 520.

Родне Пастернака несимпатична Зинаида Николаевна, с двумя детьми оставившая мужа (весьма статусного мужа – это ведь и жене титул статской советницы пожизненный – или до первого повторного брака). К чести старых Пастернаков, они никогда эти несомненные и весомые – во все времена так было – титулы не поставили на одну доску с тягостными обязательствами Пастернака по отношению к сочинившей саму себя Жене. Женя одна тем не менее была им никто. Раз муж сказал ей: «Свободна!» – она должна была и не притираться к ним. Альтруизм Пастернака за их счет их всех раздражил ужасно.

Пастернак – муж, который страстно желает, чтобы жена не вернулась к нему из поездки, в которую он ее отправил, чтобы избавиться от нее, сильно скучающий по сыну и по ней самой, абсолютно уверенный в том, что он ничего не сделал для того, чтобы склонить ее к мысли о невозвра-щенстве. Об этом письма. При страшном советском неустройстве он имеет легальную возможность отговаривать ее от СКОРОГО возвращения.

«Раньше весны сюда не собирайся. Но только из соображений здоровья».

Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.

Переписка… Стр. 349.

Пастернак много пишет о том, как Зина любит его, – это еще хуже, чем писать о своей любви к Зине, ведь Зине не возбраняется любить его, Зина может его любить, ее любовь будет с благодарностью и восторгом принята, а ее, Женина, ненужная – отвергнута. Никто не спрашивает ее, любит ли она Бориса или нет. Это никого не интересует. О Зининой любви – с почтением, о Жениной – с пренебрежением. Лучше бы влюбился только он, в этом потом можно покаяться, и это в конце концов можно простить – это дело двоих. Простить то, что была еще и Зинина любовь, что Зина раздавала награды и ей целовали за это край платья, – это все равно что самой Жене припадать к ее стопам.

Письмо горлицы.

«Я звонила тебе сегодня по телефону. <> Молю Бога, чтобы расстояние и телефон были причиной того чужого и холодного голоса, который я слышала. Неужели непонятная дикая потребность во что бы то ни стало убить нашу близость принесла уже такие результаты? В том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, я не знаю, зачем мне ехать в Париж, зачем таскать за собой Женю. <> Пробыв месяц, два в Париже (ты скажешь, зачем два, больше, до весны, – а что там делать, можно посмотреть, поучиться – но работать, жить можно только дома, а потому должен, должен существовать дом <> (Ни в каком доме с ней уже не хотел быть Пастернак.) Боже, Боже, я не могу понять, как, почему этот кошмар въехал в мою жизнь, ни зеркало, ни люди не дают мне ответа. Я жду и дико боюсь того момента, когда утрачу совсем рассудок (утрата рассудка – дело самодисциплины), и отвернувшись от испуганных Жениных глаз и его беспризорности (при матери – все-таки ребенок не беспризорен? Евгения Владимировна и сыну предъявляет свои высокие требования: раз уж он стал таким неудачником, что лишился (отец его себя не лишил) отца – то пусть и будет беспризорником. А тут уж и родня этого мужа тоже не хочет искупать рода своего грехи и забрать внука или племянника (или племянника жены) к себе – ну, беспризорник он и есть беспризорник. Женя во всей истории жалеет только себя), прикончу свою боль (естественнее желание прикончить себя, потому что на это нужно меньше сил физических и организационных, говорить, правда, об этом заранее, а не в найденной посмертной записке – безвкусно. Действует не на многих. Вернее – на многих, почти на всех, но в обратную сторону). Больно, больно, не хватает воздуху (этому веришь, за это ее действительно до слез жаль, даже не нуждающаяся в кислороде Русалочка, героиня мультфильма, в похожей ситуации – спортсменка, озорница, девушка действия и подвига, и при этом ПРИНЦ ЭРИК держит за руку другую, – беспомощно трепещет ручкой в запястье, оседая вдоль стенки и ловя ртом ненужный ей воздух). Я не героиня, я не могу ею быть, у меня нет сил. Помоги. Спаси меня и Женю. Пусть Зина вернется на свое место».