Потом она ударила его, расплакалась и убежала.

А он лежал и улыбался. Сестра превратилась в милую уютную, родную «сестренку». Ту, с которой они детьми то сцеплялись не на шутку из-за пустяка, то перебрасывались тряпичной куклой. Пока она не угодила в тот самый ночной горшок! Он засмеялся в темноте в голос. Он был счастлив – редчайший момент для него!

Он классически предложил своей избраннице руку и сердце. Совсем недолго длился период ухаживания: два раза консерватория, один раз цветы и предложение в фойе Мариинского театра, после паузы и нервного курения. В театре готовили, несмотря на еще невнятную опалу, балет на его музыку.

Звали избранницу Зинаида. Руки ее добивались известнейшие и яркие личности, среди которых были успешные писатели, ученые, художники…

Слава Владислава Ждановича, несмотря на усиливающийся зажим, все-таки перешагнула рубежи его квартиры на Петроградской стороне, мир о нем уже прослышал, ему даже не потребовалось эмигрировать. Он был, что называется, на пороге большой славы, но только на пороге. Власть тоже перестала недобро интересоваться опальным гением, хотя такая «недоброта» была для славы всегда желательна и всегда рискованна, и всегда по-разному. Тут важно было не переступить черту. Как произошло с его собратом Ш., попавшим в опалу и в поле зрения планеты одновременно. Тех же, кто преуспел иными способами, а начинал вместе с ними, он теперь просто не узнавал, это были совсем другие, новые люди! Новые, но безнадежно падшие! Конечно, кроме тех, кто уехал и не вернулся пока, как, например, выдающийся П.

Перед Маэстро стояла непростая задача: добиться в глазах Зинаиды предпочтения перед всеми этими преуспевшими новыми людьми. Он вот так сразу ринулся на приступ и, что самое смешное, только потому и преуспел. А ведь конкуренты были сильны! Есть еще объяснение: не проста была Зина, видела людей крупных, высокого полета, высокой породы «сенбернаров» – ее не дачей и машиной надо было брать – ее надо было брать на небо сразу! Туда композитор и пригласил… Маэстро пригласил Маргариту!

И все-таки она была женщиной. Точнее – девушкой. Так она ему сразу заявила. Потому что сразу увидала – для него это было важно, чтобы она сохранила девственность. И, что тоже важно, композитор это в ней сразу и оценил. Единичность должна стать потом дорогой к «обнимитесь, миллионы». «Что и означаем-смеялся про себя композитор, – пролетарии всех стран, соединяйтесь!» И добавлял: «Плодитесь – размножайтесь!»

И все-таки горел в его груди пожар. Трясло его, слег.

Но она согласилась. Потянула чуть и согласилась. Владислав от счастья чуть не умер, потому что это счастье граничило с отчаянием. Понимала ли «Маргарита», с кем связывает судьбу? Понимала. Всегда.

Хотя она была в общем-то «рабфаковский» продукт, пусть из полуинтеллигентной семьи: там были в прошлом удачливые торговцы, был даже один фотограф, он же – переплетчик-любитель. Был и садовод, и агроном-помещик. Новая власть дала молодым девушкам свой лоск – красную косынку! «Синюю блузу». Потом пригодился усвоенный рояль – клубная работа, потом и общественная. Повысился статус, открылась дорога в институт. Талант открылся – сдавала экстерном – университет за четыре года, в ногу со страной. Стала не кем-нибудь, а астрономом! Кто тогда только не мечтал о звездах?! И стала-то, потому что была зацепочка. Да и звезды! В восемнадцать лет кого тогда не тянуло туда? «Пер аспер ад астра!» Новая эра. Бросок вперед, чтобы застолбить конечный пункт в будущем. (Время знает, что будет откат и медленное движение все к тому же).

«Зацепочкой» же был один видный ученый, из старинной семьи потомственных академиков, доктор «гонорис кауза» Капиани. Заметил «огонечек» в глазах абитуриентки, посодействовал. Поддержал. Проследил. Посодействовал на пути в науку. «Главное, чтобы огонечек не погас!» – любил говаривать он. Все в семье Капиани становились учеными, «гонорис» был уже стар, ограничивался поддержкой на расстоянии – писал письма, телефонировал своим подопечным девочкам. Правда, позже женился на очень молоденькой, и она изящно загнала его в гроб.

Конечно, ни о какой серьезной работе еще долго после учебы для такой женщины речи не заходило, ибо сама она была вполне как звезда. Яркая Вега! Блистающая на небосклоне города Ленина. Звезде под пару нужна была тоже величина в своей области первая. Два раза такие сближения звезд были, два раз чуть не побывала Зинаида Николаевна замужем. Один раз за крупным архитектором, другой – за великим пианистом. Архитектор сел еще по процессу «промпартии», за то, что имел машину – он давал ее всем, кто не попросит, один новоиспеченный «враг народа» на допросе показал, что ездил на «диверсии» – взрывать плотины – на этой машине.

Когда архитектора довольно скоро выпустили, он получил ограничение для проживания – запрещалось жить в том числе в обеих столицах! Он не выдержал, приехал тайком к возлюбленной и снова сел по доносу соседей. Они-то и сберегли ее «девственной» для композитора, – архитектурного Ромео взяли ночью, из постели. Забегая далеко вперед, стоит сказать, что в лагере под Соликамском он получил туберкулез и умер сразу по реабилитации. Хотя при первой отсидке сидел «мягко» – рисовал начальникам ковры на клеенках – олени, медведи в сосновом лесу… Невеста посылала ему носки и копченую колбасу, кальсоны и коньяк. Архитектор благодарил, но твердо потребовал, чтоб не ждала: «Не губи себя! Немедленно выходи за достойного человека, не то и тебя заметут!»

Зинаида пользовалась успехом. Ее тянуло к творческим людям. Она неплохо играла, рисовала, пела. Ее и заметил известный молодой и блестящий пианист.

С пианистом вышло еще хлеще. Он водил даму на все рауты, приобщал к тогдашней «светской жизни», которая своеобразно существовала и тогда, накануне Большой войны, как и во все времена, ибо во все времена существовали деньги и власть.

Никто еще не запомнил общества без денег, таким оно существовало только в мечтах марксистов и анархо-синдикалистов. Пока они не воплотят свои идеалы, «свет», надо полагать, будет существовать. Другое дело, что он не вполне уже «свет», скорее «тьма», но это видно только со стороны. Светская жизнь и погубила на корню ту любовь. Пианист привез ее в Москву, хотел показать невесту друзьям, поэтам и музыкантам. Побывали они и в Переделкино у Бабеля, и у Пастернака, где пианист играл часов пять подряд. Последовало приглашение на «высочайший» прием.

На приеме в Кремле на Зинаиду обратил внимание очень большой чин тогда еще НКВД. Нет, не тот, в пенсне, о котором потом напишут и снимут много того, что было и не было. Тот был несколько позже. В нашем случае ничего не было. Зинаида очень резко отказала. На настойчивую атаку ответила очень по-своему: гробовую тишину за высоким столом нарушил треск пощечины. Тишина стала совсем звонкой, ее разрядил смех самого вождя. Сидящий поодаль пианист позволил себе поддержать смешок. Вождь посмотрел на него и изрек: «Хорошо смеется нэ тот, кто смеется последним!» Шутка как шутка, ее повторяли.

Но для исполнителя этого оказалось достаточно: пианист испугался и стал робко пятиться прочь из романа. Женщина была оскорблена.

Ей нужен был брак – время не терпело отлагательств. Тут-то и подвернулся композитор. Она сразу увидела, что рядом – Маэстро. Подлинный. Не от мира сего. Не раздумывая, она согласилась.

Она и не сомневалась, что будет по достоинству оценена. Она привыкла к успеху у крупных самцов, тех самых «сенбернаров»! Ей в голову не приходило, что она по-просту чем-то напоминала гению сестру. Будем точны – кожей, ее цветом – снятое молоко розоватого оттенка. Саксонский фарфор. Нежная, молочная, прозрачная розоватая акварель с крыла фламинго. Голубой цвет крови саксонских князей с тарелок саксонского фарфора. Хотя ее кровь была из восточной Буковины. Все видел Жданович и все чувствовал.

Свадьба была скромной на удивление, хотя кое-кто из самых значительных фигур на ней побывал, в частности, один режиссер мировой известности, музыкальный критик первой величины, исполнитель-гений, дирижер мирового класса, не говоря о родственниках со стороны сестры – наследниках знатных русских и польских шляхетских фамилий.