07:07 A.M

Жернова секса

(Быль)

Как распознать Добро и Зло? Что даст потомство? Что погубит? Что годы!? Столько лет прошло, а сорняки все злаки губят! Кто Вечное с Добром несет? Разумным поле засевает? Что он серпом на ниве жнет? Умрем да так и не узнаем!

В грехах родимся, что ни шаг – идем к концу в грехах по горло! Кто праведен, тот нищ и наг. Кто грешен – пьет и ест в три горла! Так для чего бежать греха? Пойдут к червям богач и нищий. Греши – и будет неплоха любая жизнь – грехов ведь тыщи! У нищего – одни грехи, богатый тешится иначе! А пишущий сии стихи к грехам имеет страсть тем паче!

Стара та песнь! Подай всем грех! Упиться им перед кончиной! Налить желанья в старый мех хотим – у всех одна причина!

– Да, сладок грех! – сказать пора! Всего лишь люди – взятки гладки. И если все же жизнь игра – играем мы со смертью в прятки… Как не затеять чехарду: по ж—пе бабу-смерть похлопать? Или чмокнуть лысую в дыру, что вместо носа у безносой!

И я под сень теней сойду, лелея коитус до гроба! Чтоб рухнуть прямиком в… тсс… во тьму! Пускай она мне станет гробом!

От века повелось. Так что ж, не о себе, о днях далеких я речь здесь дальше поведу, а ты извлечь урок попробуй!

Да, шилом море не нагреешь! И хреном душу не спасешь, но если крепкий хрен имеешь, – хоть людям радость принесешь! Я здесь как раз про этот случай: как юноша в потопа час, «сучком» своим, с козлом вонючим от ведьмы всю деревню спас. От ведьмы избежал позора, хоть чуть не впал в смертельный грех! И хреном от воды напора сумел спасти в селенье всех!

Но лучше будем по порядку. Лихие были времена! Еще сейчас о них с оглядкой бормочет муж, молчит жена. Казненный Кромвель грешной кровью привел Стюартов на престол. Страна влачила долю вдовью, на грех – родился Уолпол. Закон о ведьмах будет позже, чем тот, что ввел с бродяг оброк. Сын Карла Карл опять взял вожжи, родится позже Болингброк! Зато родился «Современник», кто знает – Даниэль Дефо, – держись, развратник и мошенник! Или развратничай с умом! Билль о правах уже написан, подпишут – через тридцать лет! Законникам закон не писан! Порядка не было и нет! Казнили за одну полушку или ссылали в Новый Край. Топил бедняк несчастья в кружке иль с милой шел в сенной сарай. Да разве грех – такое дело? при этаких-то господах!? На то и дал Спаситель тело, спасут же нас Амур и Вакх!

В Британии еще хватало таких селений и трущоб, где проповеди было мало – подай в цветах им «майский столб»! Там верили в русалок, леших, хотя и чтили воротник священника, пока он чешет свой о Писание язык. И с колдуном и с голой ведьмой бросали в пруд «позорный стул», но казус нам такой не ведом, чтоб кто на стуле утонул!

И квакеры там заводились, как средь крапивы чистотел, «Рубахи Белые» молились, как запретит Сечеверелл! Рождались, мучились, любились потом ложились на погост. Как Бог велел, они молились, как Черт шептал, грешили в пост. «Козлов вонючих мы видали! Ты обещал восславить грех!» I beg your pardon – мне сказали: my dad was from… из мест из тех! В его старинных книгах роясь (он мне оставил только их), нашел в стихах я чью-то повесть, (был на английском этот стих). Я словарями обложился и перевел сей ветхий труд. Вначале, было, матерился – не я: стихи были про блуд! Я еле труд ночной закончил – попался текст от Сатаны! – сам раза три я чуть не кончил, – то грызть работу, то в штаны. Но повесть стоила, ей Богу, штанов испорченных моих! К сердцам читателей дорогу или к штанам найдет сей стих.

В далеком и чужом краю мой предок жил на сельской мызе. На бритов острове, в краю, где ветра женщины капризней. Там в Уиндермеер впадает Эйн, река с когда-то буйным нравом. Там мельницу толстуха Джейн держала рядом с переправой. Возил на ялике Джон Вейн, ее супруг и переправщик, кули с мукой, лихих парней… А то – с покойным долгий ящик.

Старушке Джейн о те поры минуло около полвека. Джон Вейн – ей в пару – тоже был вполне пожившим человеком. Но если порох у него давно рассыпан был по юбкам, у Джейн та кружка между ног искала пестику стать ступкой. И парни, бросив юных дев, бывало, на мешках с помолом, морщины под чепцом призрев, искали новых под подолом!

Пока в запруде колесо влекло, вздыхая, жернов тяжкий, текла мука поверх лотков, припудривая в венах ляжки! Нельзя сказать, что старый Вейн сносил охотно эти шутки. Он острый ревности клинок скрывал невинной прибауткой. Седой старик, сжимая руль в стремнине пенной средь потока, пинал порой с мучицей куль, как будь наполнен он пороком. Порой юнцы в его челне иль ласк вкусившие мужчины, шутя, не ведали вполне, что шутят в шаге от пучины…

Но ревность мужа своего Джейн пуще только забавляла! И не было вокруг того, кого б она не обласкала! Лишь поцелует Джона в нос или по гульфику погладит, – замрет у возчика вопрос: к кому вострится на ночь глядя?! Так шло и шло до самых пор, пока не прибыл в ту округу пройдоха Робин, плут и вор, кто не одну сгубил подругу.

На мельницу он в первый раз пришел с мешком – смолоть гречиху. Его скорее на матрас «невинно» тянет мельничиха! Ан, Робин парень был хитрей: – Куда ты, старая, окстися! Я сверстниц дочери твоей не позову в стогу возиться! – Так нету дочки у меня, – она в ответ, состроив глазки. А он: – Вот внучке от меня довольно бы досталось ласки. – Мне рано внучек заводить! – рассвирипела мельничиха. – Ну, а тогда – прошу простить! Пошел, не поминайте лихом!

Так женшину он распалил и бросил тлеть в любовном жаре! Как масла на огонь пролил! Шипит старушка Джейн в угаре: «Его заставлю я скакать, как он гарцует на кобыле! И не позволю перестать, пока не будем оба в мыле!»

Джон взвыл в соломе сам не свой, такое слыша! Джейн невинно: – Эй, там в соломе! Что за вой? – Е… Дерутся мыши то в овине!

И каждый из двоих всю ночь свои до света строил козни. Супруга выдумала дочь! Паромщик – нечто посерьезней!

Заметим, – прихотливый рок не дал потомства этой паре, но рос у Джейн греха сынок, в приюте, в Эшвуде на Паре. Монахам женщина его, чтоб быть свободной, поручила. Пятнадцать лет в аббатстве Во его вся братия учила. Он вырос справным молодцом. Умел читать и петь молитвы. Но оставался все ж юнцом, не знал ни помазка ни бритвы. Чуть что – краснел, уставясь в пол. Игры и грубостей чурался. И чуть завидя женский пол, в репейный куст стремглав кидался. Но из укрытия тайком следил за этим странным полом, не ведая, – вся странность в том, что видно, если пол тот голый.

Аббат Прево не знал, как быть? Уж слишком схож юнец с девчонкой! Водил его отдельно мыть и от греха берег мальчонку. Ведь притчей на устах у всех являлась склонность средь монахов, чуть что, – впадать в содомский грех, – нет, чтоб крестьянок местных трахать! Давно он матери писал, чтоб забрала скорей ребенка! А тут как раз момент настал – Джейн нужен был такой мальчонка. Она решила, что сынок на время обернется «дочкой»! Жестокий Робину урок задать решила темной ночкой. Велела нарядить мальца в дорогу девочкой-сироткой, чтоб не сошел за беглеца, а выглядел овечкой кроткой. Аббат Прево, не усмотрев в том злого смысла, согласился. Пути опасности презрев, в далекий путь бастард пустился.

Ревнивцу баба наплела, что ждет племяшку из приюта. А тот решил свои дела не упускать ни на минуту. Не много старые мехи вина не скисшего имеют, когда с женой дела плохи, возьмешь и жулика в затею. Проведал хитростью Джон Вейн – везет монах домой племяшку, и что не знает даже Джейн, кто ей доставит в дом «монашку»! Он Робину так наказал: за мзду надеть клобук монаший, – он в свой его посадит ял, чтоб вместе встретить гостью нашу! Когда ж на мельничный причал «монах» с воспитанницей ступят, «Меня отец Прево прислал!» – пусть врет вдове и не отступит! Бородку прицепил да нос свеклой натер – видок, что надо! «Наставим мукомолке нос и насладимся маскарадом!»