— Да это же просто немыслимо! — неудержалась Андреа. — Неужели все эти вещи принадлежат вам?

— Только кое-что принадлежит здесь нам, — ответил Хосе, — а именно стулья и фарфор. Все остальное было уже здесь, когда мы переехали.

— Я не могла поверить в свое счастье! — добавила Софи, наполняя хрупкие чашечки крепким черным кофе. — Из моих вещей к этой обстановке почти ничего не подходило. Это миссис Гордон переправила сюда все эти ценности, поскольку ее супруг не особенно-то жалует антиквариат. В своем собственном доме она имеет, как вы, вероятно, обратили внимание, очень мало оригинальных вещей.

— И как это только можно — владеть этими великолепными вещами и не желать их видеть? — удивилась Андреа.

— Я этого тоже не в состоянии понять. Миссис Гордон просила меня позволить ей оставить эти вещи. Ну, а я свое барахло храню в чулане над спальными комнатами.

Андреа опустилась на пуховую подушку обтянутой нежно-голубым шелком софы и пригубила кофе. Хосе рассказывал истории отдельных вещей. Временами Софи поправляла его. Андреа улыбалась и кивала головой.

Внезапно что-то случилось. Вначале она решила, что это жара вызвала у нее какое-то оцепенение. Но затем почувствовала холод. Да, несмотря на горевший в камине огонь, она ощущала какой-то влажный холод. Дрожащими руками она отставила чашку в сторону. Свет в камине начал мерцать, и она услышала непонятные голоса. Эти голоса шептали, но, судя по всему, Альваресы их не слышали.

— Опасность, — шептали голоса. — Осторожнее, поберегись! Опасность. Поберегись!

Они звучали снова и снова, тихо, но настойчиво. Лица исчезли. Но оставались глаза — глаза Хосе были темными и непрозрачными, глаза Софи смотрели пристально и при этом улыбались. А в комнате становилось все холоднее и холоднее.

Андреа ожесточенно боролась, пытаясь что-то понять, объяснить происходящее. «Ты просто пьяна», — говорила она себе. Казалось, что тихие голоса гудели и дребезжали непосредственно у нее в ушах. Она уже совсем не понимала то, что говорили ее хозяева. Но несмотря на это, она продолжала улыбаться, согласно кивать головой и даже принимать участие в беседе. Лица хозяев то приближались, то отступали и исчезали совсем, чтобы затем вновь оказаться перед нею.

Огромным усилием воли ей наконец снова удалось поднять чашечку к своим губам, но пить она не могла. Взяв протянутое Софи печенье, она тем не менее не могла его попробовать.

— Заговор! — со всех сторон доносились до нее крики. — Беги отсюда! Убегай! Скрывайся!

Андреа все больше замерзала и в конце концов уже не могла более сдерживать дрожь. Тело не повиновалось ей. Голоса замолкли.

— Мне холодно, — сказала Андреа, надеясь, что голос ее звучит хотя бы наполовину своей естественной громкости. Супруги Альварес внимательно разглядывали ее полуприщуренными глазами.

— Глоток бренди? — предложил Хосе.

— Нет-нет. Я уже выпила более чем достаточно.

Она попыталась улыбнуться, и ей это, как ни странно, удалось достаточно хорошо.

— Я принесу вам жакет, — предложил Хосе, и Андреа согласно кивнула.

— В этой комнате действительно несколько влажно и прохладно, а вы одеты очень легко. Когда идет дождь, то даже большой камин не в состоянии прогреть комнату. Я полагаю, что это из-за слишком высоких потолков в этом помещении.

«Ну да, конечно», — подумала Андреа. Но вот как объяснить голоса?! Она понимала, что это не настоящие голоса. Они звучали как бы внутри нее.

Постепенно мысли о холоде и голосах отошли на задний план, но оставался страх. «У меня слишком разыгралось воображение», — упрекнула она себя, пытаясь сообразить, не стоит ли ей навестить психиатра. Но в любом случае ей следовало побыстрее возвращаться домой.

Несмотря на протесты Альваресов, она поднялась.

— Мне на самом деле уже пора идти, — решительно заявила она. — Уже поздно. К тому же, я полагаю, мне уже и так гарантирована простуда. Правда, теперь мне снова тепло.

Хосе настоял на том, чтобы отвезти Андреа домой, и она согласилась. На улице вновь шел довольно сильный дождь, и Андреа даже думать не хотелось о пути через темные мокрые поля.

Прежде чем выйти, Хосе решил заглянуть к Джастину. Софи отправилась на кухню. Андреа осталась в прихожей одна. Так как ей было страшно, она решила последовать за Хосе.

— Я бы посмотрела, как он спит, — сказала она.

Джастин лежал в той же позе, что и несколько часов тому назад.

— У него сбилось одеяло, — сказал Хосе, — а ночь сегодня холодная.

Андреа обратила внимание на то, что Хосе прошел к кровати, поправил одеяло и затем любовно погладил по голове спящего. И снова ее глубоко тронула проявляемая этим человеком забота о юноше, который не был ему даже сыном.

— По-моему, нам следует немного проехаться, — предложил Хосе. — Пусть ваши нервы немного успокоятся. Ну как, согласны?

— Как вы догадались? — удивленно спросила Андреа.

— Ну, скажем, у нас есть определенный опыт, связанный с гостиной. Так, как вы, реагируют немногие. С Софи, например, не происходило ничего подобного. Я же испытал это дважды. Однажды это пережил и Билл Гордон отец Фелиции. — Хосе ласково похлопал своей ладонью ее судорожно сжатые кулачки. — Это плохо. Но, поверьте, вы наверняка не сумасшедшая, даже если вы и стали подумывать об этом.

— А как чувствовали себя вы?

— Ну, вначале чувствуешь прохладу, потом — смертельный холод, а потом начинают звучать нашептывающие всякую чертовщину голоса.

Андреа проглотила набежавшую неожиданно слюну. Ей было страшно, поскольку все сказанное соответствовало пережитому ею. Но потом она подумала, что лучше уж побывать в комнате, где «пошаливает», чем оказаться душевнобольной.

— А… как вы объясняете все это? — спросила она. — Ведь комнаты сами по себе не разговаривают.

— Не всегда, — возразил Хосе. — Я хочу сказать, что они, конечно же, не говорят, но в Европе подобные феномены хорошо известны. В домах, где было совершено убийство, часто появляется дух убитого.

— Вы говорите — убийство?

— Это же комната, где убили проповедников. Перед Революцией. А что, Берт Готье вам ничего не говорил об этом?

— Что-то было.

Андреа глубоко вздохнула.

— Они попытались скрыться в башенной комнате, но им это не удалось. Они молились, когда это случилось. Их предали индейские слуги. Они сами открыли дверь своим соплеменникам.

— Так вот почему, оказывается, прозвучало слово «заговор».

— Да.

Остановив машину вблизи дома Гордонов, Хосе раскурил две сигареты.

Андреа молча курила в течение некоторого времени.

— А знаете, — задумчиво произнесла она, — если бы вы заранее предупредили меня обо всем, я, возможно, была бы даже восхищена рассказом, но наверняка приняла бы вас за ненормального.

— Ну а теперь? — улыбнувшись, поинтересовался Хосе.

— Едва ли у меня теперь остается выбор, как вы полагаете?

Они молча докурили свои сигареты. Странно, но Хосе не пытался теперь флиртовать с нею. Оставаясь необычно дружелюбным, он умудрялся одновременно вести себя и как озабоченный отец.

— Боюсь, я никогда уже не смогу войти в ту комнату, — объявила Андреа.

— Уверен, что сможете. Если вы очень чувствительны, то можете воспринять все это в первый раз. В дальнейшем — едва ли. Если, конечно, не возникнет какой-нибудь опасности.

— Но вы же слышали это дважды. Когда, интересно?

— Ну, я бывал в той комнате сотни раз. В первый мы были там вдвоем с Биллом. И тогда мы пережили эту чертовщину абсолютно одинаково. Потом я длительное время ничего не слышал — до ночи накануне смерти Билла…

Андреа зябко передернула плечами.

— Ну нет, не думаю, чтобы я когда-нибудь решилась переступить порог этой комнаты. Услышь я эти голоса вновь, я буду думать, что мне грозит опасность. Это еще больше напугало бы меня.

— А вы в следующий раз своевременно дайте знать о голосах. Тогда мы просто выведем вас из комнаты.

— Хорошо. Было очень приятно провести у вас вечер, — улыбнувшись, поблагодарила Андреа.