— Рассвет!.. — бездумно повторил приор. Затем он словно захлебнулся дыханием, судорожно рванул хламиду на груди и вдруг мягко опрокинулся навзничь, как пухлая кукла.

Савальден открыл глаза.

— Здравствуйте! — воскликнул он недовольно. — Этого мне еще не хватало! Полюбуйтесь, боги и демоны, на этого паразита! Приор Храма, Рыцарь Ордена, который позволяет себе умереть от простого потрясения! Ты немного поспешил навстречу Закату, Гериар!

Боги и демоны промолчали — то ли не слушали, то ли у них не было слов. Савальден подошел к трупу и хлопнул его по щеке.

— Встань, скотина! — сказал он с отвращением.

Еще не остывшее тело шевельнулось. Потом приподнялось и с трудом село, поводя вокруг мутными глазами.

— Воскреснуть можешь? — устало спросил Савальден.

Тело прислушалось к чему-то, происходящему внутри, и отрицательно помотало головой.

— Ну бес с тобой, — Савальден досадливо поморщился. — Вставай. Дыши. Дыши, идиот, ты же без этого разговаривать не сможешь!

Бывший приор неумело засопел.

— Сейчас ты пойдешь в комнату приора Бархара, — сказал Савальден. Запишешь там в книгу — коричневую такую, лежит на столе слева — что Анси де Марни закончил срок послушания и возвращается к жизни мирской. Потом соберешь братию и объявишь всем, что брат Савальден покидает монастырь с особой миссией во имя Храма. Прикажешь брату Дюберри сопровождать его и во всем ему повиноваться. По дороге отвечай на приветствия монахов. Если будут о чем-нибудь спрашивать или просить чего-нибудь — вели подождать до вечера, сейчас ты очень занят. Когда мы с Дюберри покинем обитель, выжди полчаса у себя в комнате, потом выйди во двор. Там можешь падать и умирать окончательно. Понял? Запомнил?

Приор с трудом разлепил губы.

— Нет, господин, — сипло сказал он. — Не понял и не запомнил.

— Эх, — разочарованно сказал Савальден. — Ты и при жизни ни умом, ни памятью не отличался. Аш-Шарат!

В комнате снова возник голубой вихрь.

— А говорил, насладиться свободой… — проворчал Аш-Шарат, без вдохновения концентрируясь. — Какая ж это свобода — туда-сюда, туда-сюда… Я слышал тебя, господин. Я здесь и готов повиноваться.

— Вселись в это тело и овладей им! — властно сказал Савальден.

— Повинуюсь, господин, — пробормотал Аш-Шарат невнятно. — О, да оно еще теплое! Застыть совсем не успело!

— Можешь считать, свежее, — заметил Савальден.

— А можно, я заберу себе душу? — без надежды спросил Аш-Шарат, втягивая голубые дымки внутрь приора.

— Вообще-то он священник, — рассеянно сказал Савальден. — Впрочем… бери. Только ненадолго. Будет знать, как умирать под руку!

— Ух! — сказал Аш-Шарат, еще не до конца веря в свою удачу. — А… ненадолго — это насколько?

— Месяца на три-четыре. Может, на полгода. Впрочем, дольше у тебя и не получится.

— Почему не получится, господин?

— Не скажу. — Савальден критически оглядел тело. — Годится. Теперь ступай и выполни мои замыслы.

— А…

— Раскрываю тебе замыслы и налагаю на дерзкий дух твой печать молчания! Иди и сделай!

— Повинуюсь, господин, — уныло сказал приор и вышел из комнаты. Савальден мрачно посмотрел ему вслед, взял с лежанки дорожный мешок и стал собираться к отъезду.

— Впрочем, возможно, так даже лучше, — сказал он несколько минут спустя.

Когда почти не отличающиеся от скал ворота монастыря скрылись за поворотом, восхищенно-изумленный Дюберри повернулся к Савальдену и несколько секунд смотрел на него с немым восторгом.

— Ладно уж, спрашивай, — добродушно сказал монах, не оборачиваясь.

Впрочем, сейчас он еще меньше походил на монаха, чем при встрече с приором Бархаром. Сухощавость Савальдена казалась порожденной годами аскетической воздержанности, а изящная стройность лена де Марни Д'Эстель говорила только о чистоте благороднейшей крови да безупречности дворцового воспитания. И замкнутое выражение сурового и строгого лица, которое утром указывало на отрешенность от мирской суеты, после полудня вдруг стало горделивой надменностью Великого магистра Ордена. И мышцы, скрытые грубой мешковиной рясы, вдруг заиграли под батистом и шелком — мышцы опытного воина. И пергаментная желтизна иссохшей кожи обернулась прекрасным морским загаром.

— А… — Дюберри помотал головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение. — А… как вас теперь называть, брат Савальден? И куда мы едем? И… я-то вам зачем? Ведь вы — Магистр, а я…

— А ты мой оруженосец, — Савальден смотрел на юго-восток, где дорога змеилась с перевала в долину. — В первом же селении мы купим лошадей. Мы едем в столицу. Называй меня как хочешь, хотя для посторонних мейрессар Анси прозвучит в самый раз. У меня слишком много имен, мой славный Дюберри, тебе ни к чему помнить их все. А настоящего моего имени не знает никто. Кроме меня, разумеется, и… еще одного человека. Верхом ездить умеешь?

— Немного, — Дюберри опустил глаза. — Я ездил, когда был маленьким. Но, мейрессар Анси, вы не ответили — зачем я вам нужен?

— Надоедливый, противный мальчишка, — серьезным голосом сказал Савальден. — Какая тебе разница?

Вдруг он остановился и крепко взял Дюберри за плечо.

— Скоро этот мир погибнет, малыш, — тихо сказал он, глядя монашку прямо в глаза. — Близится Рассвет. Тот самый Рассвет, о котором так любят рассказывать жуткие и прекрасные сказки. Но все рассказчики забывают об одном: Рассвету предшествует Закат. Закат и Ночь. Я еду навстречу Рассвету и хочу спасти тебя. Вернее, попытаться спасти. И делаю я это потому, что знаю тебя и вижу: ты предпочел бы погибнуть в пути, а не ждать смерти в монастыре, прижавшись спиной к океану, за который некуда отступать. Некуда — да и бесполезно. Тебе было тесно в монастыре, так же, как и мне. Ты рвался на свободу. Поэтому я устроил так, что тебя поселили в моей башне, я наблюдал за тобой, и я решил: ты поедешь со мной. Если тебе это не нравится — возвращайся, молись и сдохни, как забившаяся в угол крыса. Если нравится — иди рядом и умри в бою. А если повезет — ты встретишь новый День, которого те, сзади, уже не увидят.

Дюберри дышал часто и прерывисто. Затем внезапно вскинул голову и посмотрел на Савальдена по-собачьи преданно, снизу вверх.

— Я поеду, — срывающимся голосом сказал он и облизал пересыхающие губы. — Я поеду. Я попытаюсь выжить, если смогу. Или хотя бы умереть с пользой. Я никогда даже мечтать не мог…

— Знаю, — Савальден сощурился. Грустно и ласково оглядел мальчишку и опять отвернулся. — Никто не верит, что можно попасть в легенду. Не верил и я — много лет назад.

Голос его дрогнул и вдруг зазвенел победной сталью.

— И все-таки бывает и так! Первый вестник уже прибыл: близится Закат! И мы отправляемся в путь, к священному Берегу Начала! Легенды грядущего мира будут рассказывать о тебе, малыш, но до этого…

Савальден на мгновение умолк и продолжил уже обычным, будничным голосом:

— Но до этого еще далеко. Долгий путь нам предстоит, самый долгий из всех путей, сколько их есть на этом свете. Не думай о легендах, мальчик, легенды родятся сами, а нам следует всего лишь жить — и выжить.

Синий дымок мелькнул перед ними, вспыхнул на солнце паутинным блеском и растаял. Савальден замолчал, вглядываясь в исчезающие завитки.

— Что-то случилось? — полуутвердительно спросил Дюберри.

— Да нет, — лениво ответил Савальден. — Просто умер приор Бархар. Закат забрал свою первую жизнь. Теперь это будет часто случаться, малыш. Идем быстрее, к вечеру мы должны спуститься в долину.

Дюберри быстро обернулся к монастырю, словно запоминая очертания скрывшего его скального выступа, и подобрав подол рясы, поспешил за магистром.