— Да, мамочка, радуйся, настолько серьезная, насколько это вообще возможно. Не исключено, что это — наша последняя ссора. А теперь давайте подумаем, чем мы будем кормить народ на вашем празднике.

И она рассказала им о замечательной женщине по имени Филиппа, у которой можно купить подешевле массу полезных вещей. Но мысли Анны были далеко. Она вспоминала те дни, когда все было так ново и восхитительно, когда каждое мгновение ее жизни было наполнено присутствием Джо.

Она сказала, что родителям предоставят несколько вариантов меню и они смогут выбрать наиболее подходящий. А потом придется написать письма с приглашениями для каждого гостя.

— Разве это не выдающееся событие в вашей жизни? Двадцать пять лет со дня свадьбы!

Она переводила взгляд с одного на другого, надеясь на поддержку. Дойлы умели создать в своем доме какое-то особое, уютное чувство семьи. Но, к удивлению и разочарованию Анны, в этот вечер все как-то не клеилось. Казалось, мать с отцом вовсе не уверены, что четверть столетия со дня бракосочетания — такое уж знаменательное событие. Пожалуй, впервые в жизни Анне так необходима была уверенность в том, что даже если ее собственный мир перевернется, Вселенная продолжит покоиться на своем неизменно прочном основании.

Но, может быть, она просто поддалась настроению, подобно тем поэтам, что верят в патетическом заблуждении, будто сама природа меняется в соответствии с их чувствами, и небеса становятся серыми, когда у них тоскливо на душе.

— Мы превратим этот день в чудный праздник, — говорила Анна родителям. — Он будет даже лучше, чем день вашей свадьбы, потому что все мы соберемся, чтобы отпраздновать это событие вместе с вами.

Она была вознаграждена двумя благодарными улыбками и поняла, наконец, что перед ней открывается перспектива провести скучное до тошноты лето, наполненное заботами о никому не нужном юбилее.

2. БРЕНДАН

Брендан Дойл подошел к календарю, чтобы посмотреть, когда же в маленький городок, расположенный в двадцати милях от фермы, приедет со своими песнями Кристиан Мур. Это должно было произойти на следующей неделе, и Брендан очень хотел попасть на концерт.

Он обвел число на большом календаре, висевшем на стене в кухне. И вдруг, к собственному удивлению, обнаружил, что сегодня его день рождения. Брендан испытал настоящий шок, когда сообразил, что уже одиннадцать часов, а мысль о дне рождения только сейчас пришла ему в голову. В былые времена готовились к этой дате за несколько недель!

«Осталось всего три недели до дня рождения Брендана», — говорила мать всем, кто мог ее слышать.

В детстве он ненавидел это, всю суету вокруг дней рождения и прочих семейных праздников. Девчонки, конечно, были без ума, они обожали нарядные праздничные платья и разные украшения. Посторонних на тех праздниках не бывало; Брендан не мог припомнить ни одной настоящей вечеринки с гостями, другими детьми, играми и развлечениями; допускались только нарядно одетые члены семейства Дойлов, которым следовало чинно поглощать печенье, желе со взбитыми сливками и все прочее. Подарки же тщательно упаковывались и перевязывались ленточками с обязательной поздравительной открыткой, а потом аккуратно расставлялись на каминной полке. Непременно осуществлялось и торжественное фотографирование именинника, зачастую в нахлобученной на него бумажной шляпе. На другом снимке героя дня запечатлевали в окружении счастливого семейства. Фотографии хранились в альбоме и торжественно демонстрировались, когда появлялись какие-нибудь гости. Сначала — день рождения Брендана. Не правда ли, мальчик так вырос с прошлого года? Затем шли дни рождения Анны и Хелен. Гости смотрели и поздравляли маму. «Восхитительно, — говорили они, — вы столько делаете для своих детей. И как вам удается справляться с таким ворохом проблем?»

Мама никогда не догадывалась, как ненавидел Брендан все это. Как ненавидел петь, как ненавидел, когда она принималась хлопать в ладоши и выбегала в соседнюю комнату за фотоаппаратом, в то время как они пели «Веселому доброму другу».

Как он мечтал о том, чтобы они просто посидели все вместе, а не занимались какими-то дурацкими играми и выступлениями. Вместо праздника получался театр, и им приходилась разыгрывать дурацкий спектакль.

Вдобавок вся эта секретность. Не говорить тете Морин о новой софе. Почему? Мы не хотим, чтобы она знала, что софа — новая. Почему мы не хотим, чтобы она знала об этом? Видишь ли, ей не следует знать, что мы сильно потратились. А если она все же спросит о софе, надо отвечать: «О, софа, какие пустяки», — как будто тут и говорить не о чем.

Брендан не понимал этого. Им все время следовало что-то от кого-то скрывать. От своих близких, от товарищей по школе, от соседей, от Морин Бэрри — лучшей маминой подруги, от Фрэнка Куигли, который работал вместе с отцом и считался лучшим другом семьи. И в особенности от тех, из Ирландии. Нельзя было проговориться о чем-нибудь бабушке О'Хаган и ни словечка лишнего сказать в присутствии дедушки Дойла.

Жить в родительском доме было совсем не трудно, если смириться с тем, что не следует ничего выносить за его порог. Впрочем, по мнению Брендана, не слишком-то многое обсуждалось и внутри семьи.

Он помнил свой день рождения в том году, когда уволили отца. О, это был великий секрет! Отец умудрялся каждое утро уходить, якобы на работу, в обычное время и также, в обычное время, вечером, возвращался домой. Зачем он это делал, Брендан тогда не понимал; не понимал он этого и теперь.

А здесь, на ферме Винсента, в их расположенной на склоне холма крохотной усадьбе, где прошло детство отца, он чувствовал себя так, словно никогда не был тем мальчиком, который жил на Розмари-драйв и должен был получать хорошие отметки в школе, делая вид, что мечтает поступить в университет. Но мечтал-то он всю свою жизнь о том, чтобы вернуться на эту каменистую землю, где никто не заставлял его казаться тем, кем он на самом деле не был.

Брендан не называл Винсента дядей, хотя это был старший из братьев в семье отца; он всегда был для него просто Винсентом. Высокий сутулый человек суровой жизненной закалки, он молчал, если ему нечего было сказать. В маленьком доме на склоне холма, где в окружении пяти братьев рос его отец, не было места для пустых разговоров. Наверное, Дойлы были тогда очень бедны. Отец никогда не рассказывал о тех временах. Винсент же ничего не говорил ни о каких временах вообще. Телевизионные антенны высились на домах окрестных ферм, но Винсент Дойл не испытывал потребности в телевизионных сериалах. А маленький радиоприемник почти не работал. Каждый вечер Винсент слушал шестичасовые новости и специальные сообщения для фермеров, которые передавали перед новостями. Иногда, кроме того, он проявлял интерес к жизни ирландцев в Австралии и к истории с готовившейся высадкой армии Наполеона на ирландском побережье. Брендан не мог взять в толк, как могли интересовать его дядю подобные вещи. Ведь он никогда не покупал ни газет, ни каких бы то ни было других печатных изданий. Не был он и постоянным слушателем документальных радиопередач. Винсент не был отшельником, затворником или оригиналом. Он всегда носил костюмы, мир курток и брюк не был его миром. Каждые три года Винсент покупал себе новый костюм, при этом предыдущий как бы понижался в ранге и Винсент надевал его, лишь когда шел убрать в хлеву или погрузить овец в свой трейлер. При этом какой-нибудь из его старых костюмов вполне мог пригодиться для похода в церковь.

Брендан Дойл полюбил это местечко с того странного лета, когда он с родителями и сестрами приехал сюда погостить. По пути в Ирландию все чувствовали себя немного не в своей тарелке; на корабле и в поезде постоянно надо было помнить обо многих вещах сразу. Что нельзя говорить о том, как они не спали всю ночь по дороге на Хоулихед; о толпах людей, сидящих на своих вещах или набившихся в корабельный трюм; о том, как они целую вечность провели в ожидании поезда на промерзшей платформе. Об этом всю дорогу твердила им мать. Отец же говорил о другом: он просил не хвастаться перед дядей Винсентом, как хорошо они живут в Лондоне. И тогда Брендан попытался задать родителям один простой вопрос, при этом он чувствовал себя очень неуверенно, словно знал, что спрашивать это по каким-то непонятным причинам нельзя: