— Еще как.

— Я это все забыла — и Хьюго, и его сагу, пока Грег не связал слова «секретарь» и «Бландинг». Тогда я решила сделать доброе дело, как герлскаут. По рассказам Хьюго, старый хрыч — я имею в виду графа — помешался на свиньях. У него премированная свинья, Императрица, и он ее очень любит. В сущности, он ни о чем другом не думает. Когда Хьюго там служил, у него было много треволнений, но он буквально все мог уладить, заговорив об этой свинье. Иногда он говорил с таким блеском, что лорд Эмсворт готов был отдать ему что угодно, полцарства за свинью.[89] Вот я и подумала: если ты подготовишься как следует, хозяин даст тебе две тысячи. Нет, ручаться тут нельзя. Старые люди очень часто привязываются к нам ровно до той поры, пока мы не попросим денег. Но сейчас дело другое, ты просто одолжишь, риска нет, твой курорт принесет кучу золота. Скажи ему по-деловому: «Лорд Эмсворт, хотите подработать? А то я могу вам помочь». Предложи проценты. У таких старичков все деньги — в государственных бумагах, по три процента, а ты эти бумаги презри и спроси: «Не хотите верных десять?» Я думаю, клюнет. Нет, я не говорю, что ты получишь чек в день приезда, к вечеру, — подожди недельку, а то и месяц, умягчи его своими познаниями. Обдумай, Джерри. Редко бывает такой шанс.

Джерри это и делал, обдумывал, а потому — возразил:

— Я же ничего не знаю о свиньях!

— Можешь почитать, есть миллионы книг. Да пойди ты в Британский музей, спроси, тебе скажут. Я бы на твоем месте стала свиноведом за два дня. Неужели ты думаешь, что Хьюго что-то знал? Свиней он видел только на блюде. Когда ему грозила отставка, едва он слышал шелест ее крыльев, он бежал в библиотеку и сидел там ночь напролет. Иногда он засыпал над книгой, но о свиньях узнал все. Что может он, можешь и ты, неужели не сделаешь усилия?

По-видимому, Клеопатра, столь похожая на нее, обращалась именно так к своим воинам перед битвой при Акциуме. И, как воин, Джерри Вейл вскочил на ноги, сверкая глазами.

— Хочешь потанцевать? — спросила Глория.

Джерри задрожал.

— Хочу тебя расцеловать! — воскликнул он.

— Здесь нельзя. И вообще, мы обручены с другими.

— Ты не поняла. Это поцелуи благодарности. Так целует брат любящую сестру. Просто не знаю, что и сказать! Ты говоришь, доброе дело, как эти скауты. Сегодняшнего хватит не на день, а на два года. В общем, спасибо.

Она погладила его по щеке.

— Не за что, — сказала она. — Пойдем, потанцуем.

В маленьком, чистеньком домике лондонского пригорода Моди Стаббз, урожденная Бидж, курила перед сном сигарету.

К завтрашнему отъезду готово было все — вещи и волосы она уложила, кота Фредди отнесла к соседке и думала теперь о том, что сказал дядя Себастьян.

Говорил он сбивчиво, она не все поняла, хотя о замке много слышала, но главное — среди опасностей дядя упомянул некоего Парслоу.

И вот она думала, не тот ли это Табби[90] Парслоу, которого так хорошо знала Моди Монтроз.

За исключением (и то сомнительным) миссис Эмили Пост,[91] самых надменных герцогинь и покойной Корнелии, матери Гракхов, английская барменша, наученная держаться с королевским достоинством в любых обстоятельствах, поистине несравненна, когда речь идет об осанке.

Назавтра из вагона вышла не робкая Моди Стаббз, а блистательная миссис Бенбери. Иной представитель того, что называют мещанством, дрожал бы от одной мысли о лежбище аристократов, она же — не утратила спокойствия и сдержанности, как не утратила бы их во львином рву[92] или в огненной печи.[93] Благодаря своей профессии она видела столько пэров, выброшенных за дверь ее королевства, что голубая кровь ничего для нее не значила.

Радуясь возможности возобновить былую дружбу, Галли встретил ее, и они обнялись на перроне. Потом он повел ее в «Герб Эмсвортов», не только по доброте, но и для того, чтобы подготовить получше, пока не поднялся занавес.

Когда встречаются старые друзья, они начинают с расспросов. Первый друг спрашивает второго, как там Джимми такой-то, а второй первого — как там Билли сякой-то. Не забыты и Том — ну, этот, и Дик — ну, знаешь, и Гарри — тот самый, и, наконец, Джо — как его, который замечательно изображал дерущихся котов после третьей рюмки.

Все это уложилось в путь от станции, а теперь, в саду, попивая прославленное пиво, они перешли к главному. Такой галантный человек, как Галахад, начал, естественно, с комплимента.

— Ну, знаешь, — сказал он, глядя на Моди с искренним восхищением, — ты ни надень не постарела. Поразительно!

Да, годы и впрямь почти не коснулись прекрасной сыщицы. Возможно, она была чуть величавей, чем подобие песочных часов, которое являлось взору в «Крайтириен», но и в «Гербе Эмсвортов» хозяин, его подрастающий сын и полдюжины посетителей глядели на нее в изумлении. Когда она вышла, они только что не зааплодировали.

— Спасибо, милый, — сказала она. — Ты и сам неплохо выглядишь.

В голосе ее сквозило то удивление, которое всегда сквозило в голосах людей, встретивших Галли после долгого перерыва. Явление это входит в число извечных тайн. Летописец Бландингского замка написал когда-то, что совершенно неправедная жизнь, против всякой справедливости, сохранила Галахада в удивительной форме. Как удавалось так выглядеть человеку, чья печень должна бы находиться в кунсткамере, понять не мог никто.

Суровые слова, но оправданные. Галахад Трипвуд походил не на позор семьи, каким его считали сестры (Констанс, Дора, Гермиона и т. п.), а молодым трезвенником, который в жизни не пил ничего, кроме йогурта, пивных дрожжей и мелиссы. Сам он объяснял такой вид прилежным курением, питьем и твердой верой в то, что нельзя ложиться раньше трёх часов ночи.

— Да, не жалуюсь, — отвечал Галли. — Сельская жизнь…

— Наверное, ты скучаешь?

— Нет, не скажи. Дело вкуса. Бедный Рожа Биффен совершенно здесь не прижился. Помнишь Рожу? Он недавно уехал, не выдержал. Жаль, он бы нам помог. Твоему дяде, при всех его добродетелях, чего-то не хватает. Я бы его не поставил в авангарде. В таких переделках нужны дворецкие иного рода — наглые, молодые, готовые на все.

— Как поживает дядя Себастьян?

— В общем, ничего. Страдает, конечно. Темные круги под глазами — из-за тревог об Императрице. Приближается выставка, он вложил в это почти все деньги. Кстати, я тоже. Одна надежда на тебя, ты уж постарайся! Следи за девицей Симмонс, опасность сгустилась там. Дядя все тебе объяснил?

— Не очень подробно. Но главное я поняла.

— Соревнование свиней? Опасность? Род защиты?

— Да, примерно. Только кто такая миссис Бенбери? Что это значит?

— Она давний друг отца мисс Пенелопы. Мисс Пенелопа гостит в замке, отец — мистер Доналдсон, король рынка, снабжающий американских собак галетой насущной. Поэтому не подражай Кларенсу, не спрашивай: «А кто такой Доналдсон?» Кларенс. Мой брат, девятый граф Эмсвортский. Конни. Моя сестра. Леди Констанс Кибл. Главная угроза.

— Я думала, главная угроза — Парслоу.

— Под опекой Конни. Конечно, такой интриган, как Табби Парслоу, хорош и без поддержки, но…

— Табби? — вскричала Моди.

— Странно, — сказал Галахад, — сколько лет я его так не называл! Видимо, ты перевела часы в обратную сторону. Ты его знала, там, у нас?

Моди отрешенно дышала. Странный свет засветился в ее синих глазах.

— Знала! Я замуж за него чуть не вышла.

— О!

— Только он не пришел.

— Не пришел?

— Не пришел в церковь. Полтора часа я ждала с букетом ландышей, а его нет и нет. Ну, я и ушла.

Галахад вынул монокль и протер его, хотя был не из тех, кто делает это часто. С полминуты он молчал, водя носовым платком по стеклышку, тогда как его гостья тихо вздыхала и обреченно прихлебывала пиво.