Трудно определить все чувства, которые я испытала, слушая эту разумную речь, – унижение, боль, гнев, отчаяние… Внезапно я подумала о том, как ужасен мир, в котором я живу. Отец мой убил сына, пытался убить дочь, но он оправдан, на него даже смотрят как на справедливого мстителя за поруганную честь. А меня унижают, мне мстят, меня презирают и мучают всего лишь за то, что природа наделила меня страстной натурой…
– Не тревожьтесь, Рамон! – я опустила руки, открыв обнаженную грудь. – Я никому не скажу, что вы стали моим любовником. Найдите себе кроткую целомудренную невесту и вступите в добропорядочный брак. А я сама устрою мою жизнь. Скажите моим родителям, чтобы они не искали меня…
– О, Лусия! – он невольно сделал движение навстречу мне, я отшатнулась почти с отвращением. – Лусия, вы не должны… Не вступайте на путь порока, Лусия!..
– Почему вы так печетесь о моей нравственности, Рамон? Вы не хотите, чтобы я следовала своей страстной природе? Или это говорит в вас собственник? Вам не хочется, чтобы ваша любовница стала еще чьей бы то ни было любовницей? Но у вас нет никаких прав на меня!
– Лусия, Лусия! Почему ты не хочешь, чтобы мы расстались друзьями? Чем я провинился перед тобой? Неужели ты хотела бы, чтобы я притворялся и лгал?
Я молчала.
– Если ты не хочешь возвращаться к родителям или оставаться в монастыре, возьми хоть это, – он отцепил с пояса кошелек и протянул мне.
– Это первая плата, которую я получаю за свою продажную любовь? – надменно спросила я.
– Лусия! Я просто хочу помочь тебе. Я не хочу, чтобы ты оставалась без всяких средств…
– Уйди, Рамон. Я знаю лишь два состояния души: любовь и нелюбовь. Если один человек не любит другого, находит в нем недостатки, замечает его ошибки, значит, это нелюбовь. И не надо обманывать самого себя и уверять себя, будто ты искренне стремишься помочь другу или любовнице, указывая им на их недостатки и дурные свойства. Когда человек любит, он просто не может видеть в том, кого он любит, ничего дурного, ничего такого, что следует изживать, исправлять, в чем нужно каяться… Ты не любишь меня. Я не виню тебя. Можно или любить или не любить. Третьего не дано. Прощай!
– Прощай! – он наклонился и положил кошелек на траву. Затем быстро подошел к ограде и легким рывком перебросил наружу свое сильное стройное тело.
Я не заплакала. Я еще некоторое время стояла. Светало. Моей обнаженной груди сделалось прохладно. Я решила вернуться в свою комнату. Я посмотрела на кошелек, лежавший на траве, и… наклонилась и подняла его. Деньги мне действительно понадобятся.
Я вошла к себе и села на постель. Надо было на что-то решиться. Вернуться к родителям? Нет. Остаться здесь? Зная, что Рамон так близко, в городе… Нет… Я вовсе не чувствовала себя порочной, развратной. Теперь, сейчас не чувствовала. Но что же мне делать? Куда идти? Я задумалась. Как быть? На что решиться? Разжигать в себе страстность? Попытаться выйти замуж? Как я смогу добиться этого? Одинокая, нищая… Я сделаюсь легкой добычей для соблазнителей… Пожалуй, еще начну переходить из рук в руки. Пройдет совсем немного времени, и я и вправду стану продажной женщиной… Нет, я не такая… Но что же делать? Что же делать?
Все-таки остаться в монастыре. Но только не здесь, не здесь. Я вспомнила, что младшая сестра моей матери давно, еще будучи совсем юной девушкой, постриглась в монахини. Это произошло не вследствие какой-то романтической истории или крайней набожности, а просто потому что семья была бедна и не могла наделить приданым обеих дочерей. Несколько раз мы с матерью ездили к ней в монастырь Святой Катарины под Мадридом. Я решила отыскать ее. Она поможет мне принять постриг в этом монастыре.
Но тогда мне предстоит дальний путь. И лучше проделать его в мужском костюме. Но как раздобыть мужской костюм?
Я понимала, что мне надо спешить. Ведь скоро родители могут прислать за мной. Ведь они согласны на мое возвращение домой…
Снова я заколебалась. А может быть, вернуться к родителям? Побыть у них, утешить мать. Потом стать послушницей здесь, в монастыре святой Клары. Но моя мятежная страстная натура оказалась сильнее. Я выбрала трудный путь…
Тут же я надумала, где мне взять мужской костюм. Ведь поблизости в деревне жила та самая девушка, что помогла мне увидеться с Рамоном. Я быстро переоделась, накинула плащ с капюшоном и отправилась в деревню. Обратно в монастырь я возвращаться не собиралась.
В деревне я отыскала свою прежнюю товарку. В ее доме деятельно готовились к свадьбе. Она узнала меня и обрадовалась. Тотчас принялась расспрашивать меня о моих делах.
– Увы, – сказала я, – мои родители и отец моего жениха не дали согласия на наш брак. Поэтому мы решили венчаться тайно. Мой жених будет ждать меня в условленном месте. Но мне нужен мужской костюм и конь, чтобы меня не узнали.
У меня были деньги, которые оставил Рамон. Сумма оказалась значительная. Девушка уладила покупку коня, кинжала и одежды. Ей помог в этом ее жених, с которым она поделилась моими замыслами. Вскоре у меня уже было все, необходимое мне. Когда я, переодетая, вышла из дома, чтобы уехать, моя приятельница дружески простилась со мной. Я заметила, что ее жених окинул меня взглядом насмешливым и плотоядным. Неужели Рамон и его отец правы? Неужели я порочна по натуре и могу пробуждать в мужчинах лишь порочные мысли и чувства?
Но мне уже некогда было задумываться над этим. Я вскочила в седло и выехала на дорогу. Еще в детстве я выучилась вместе с братом верховой езде и полагала, что теперь мне не так уж трудно будет выдавать себя за юношу…
Глава сто сорок вторая
Селия была так увлечена своим рассказом, что даже не смотрела на меня. Между тем меня охватил ужас. Прежде я никогда ничего подобного не испытывала. Что же это было?
Я испугалась за свою дочь. Неужели все, что она сейчас здесь рассказывает, имеет отношение к ее собственной жизни? Откуда ей известны такие подробности о любви, о близости между мужчиной и женщиной? Неужели она сама… Нет, даже выговорить мне страшно… Но, в сущности, почему? Ведь я хорошо знаю, что такое мужская любовь, да и не только мужская… Тогда почему же меня повергает в такой ужас одно только предположение, что моя дочь была близка с мужчиной? Да что там! Мне неприятно думать даже о том, что молодой человек мог поцеловать, обнять ее. Да какое там обнять! Я вспомнила одно место из ее красочного повествования. Откуда ей известно, как девушка может удовлетворить себя сама, в одиночестве? Неужели она сама и это… Я пыталась успокоить, одернуть себя. Разве я, маленькая девочка, не сжимала бедра по ночам, разве не совала палец в запретное место? Однажды утром тетя Сара, моя приемная мать, застала меня за этим занятием, пребольно высекла и несколько дней посыпала мои пальцы солью. Этими наказаниями она добилась того, что я поняла, чудесной игрой надо заниматься втайне. Но Господи, неужели Анхелита… Как она могла допустить такое? Она плохо воспитала мою дочь. Это потому что моя девочка ей чужая. Она позволила развратить моего ребенка, она не заботилась… Вот ведь юная Ана совсем другая…
Но как глупо я рассуждаю! Анхелита… Видно ведь, что Анхелита все силы кладет на воспитание детей…
Но почему, почему, почему?.. Я любила много раз. Я знаю, какое это наслаждение – испытывать самые разнообразные любовные отношения. Но для своей дочери я вовсе этого не желаю. Я хочу, чтобы она была чистой, целомудренной, чтобы ее торжественно обвенчали в церкви с прекрасным и достойным молодым человеком, который всегда будет любить ее, а она – его, и они никогда не покинут друг друга. Я хочу, чтобы она потеряла девственность в первую брачную ночь на красивой супружеской кровати под балдахином…
Нет, я не могу понять себя…
Селия замолчала, перевела дыхание.
– Селия! – я хотела, чтобы мой голос звучал строго и требовательно, но вместо этого заговорила отчаянно встревоженным, почти плачущим голосом. – Селия, что это такое, то, что ты мне сейчас рассказала? Откуда это? Откуда ты знаешь столько дурного? Кто учил тебя? Ты делала все это? Говори! Скажи мне правду! Слышишь! Не мучай же меня! – я разрыдалась.