Что же до речи Наполеона, то «Москва» могла бы дать великолепную статью, смело завладев приведенными в этой речи словами Наполеона I о фатальном и неизбежном сплочении великих исторических наций. Вот вам подлинный манифест панславизма, провозглашенный с высокой трибуны. — Сердечный привет твоему мужу и самые искренние пожелания скорого успеха вам обоим.

Аксаковой А. Ф., 13 февраля 1867

Lundi. 13 février <18>67

Ma fille chérie. Je ne t’écris que quelques mots rien que pour utiliser le départ p Moscou du Pe Obolensky. Je trouve que les pratiques nouvelles de la police ont extrêmement ranimé l’ardeur épistolaire.

Tes détails sur l’entrevue du fameux Юркевич avec ton mari m’ont beaucoup amusé, et tu penses bien que je ne les ai pas gardés pour moi seul. J’en ai même gratifié Валуев. — Voilà un gaillard — je parle de Юркевич — qui enfonce Гоголь. Car qu’est-ce que son Хлестаков comparativement à l’éditeur du Народный Гол<ос>. Ici, encore une fois, l’art a cédé à la nature… Et cependant ce journal, tel qu’il est, a du bon, et il serait, ma foi, heureux qu’il exprimât en effet la pensée intime de S M. Mais il n’en est rien. Il ne représente tout au plus qu’un caprice. C’est comme si Milord se faisait l’éditeur d’un journal. Je suis sûr que cette publication jouirait d’une très grande dose de liberté, et par là même — bien dirigée — pourrait même faire beaucoup de bien… Mais je commence à trembler pour le pauvre Юркевич. Il a le bonheur trop indiscret.

Le dernier article de la Москва № 34 m’a extrêmement satisfait, et cette satisfaction sera généralement partagée. Il est dans la vraie mesure sympathique pour notre diplomatie, sans rien céder sur les principes… c’est la bonne méthode. Il faut nous soutenir en nous poussant. — Il y a en ce moment un point d’une immense gravité, et il faudrait que tous les efforts de la presse fussent dirigés vers ce point qui est la clef de la position.

Il faudrait qu’il fût bien établi dès à présent que, quoi qu’il arrive et quel que soit le résultat du tripotage diplomatique qui se fait autour de la question d’Orient, — dans le cas néanmoins, où l’insurrection viendrait à éclater au printemps, la Russie exigeât péremptoirement des puiss occid l’application rigoureuse du principe de la non-intervention. Voilà ce que notre presse devrait dire et redire tous les jours.

Hier, à un grand bal chez la Comtesse Протасова, l’Impératrice m’a parlé de toi avec beaucoup d’amitié — et avec sympathie de plusieurs articles de la Москва, nommément d’un article sur les écoles de jeunes filles, etc. etc. etc.

Понедельник. 13 февраля <18>67

Моя милая дочь. Пишу тебе всего несколько слов только ради того, чтобы использовать отъезд в Москву князя Оболенского. Я нахожу, что новые приемы, усвоенные полицией, весьма способствовали оживлению переписки.

Сообщенные тобою подробности свидания пресловутого Юркевича с твоим мужем очень меня позабавили, и ты понимаешь, что я не удержал их в секрете. Я поделился ими даже с Валуевым. — Этот молодец — я говорю про Юркевича — затмил Гоголя. Ибо куда его Хлестакову до издателя «Народного голоса». Тут, в который раз, искусство поблекло перед жизнью… И все же эта газета, в ее настоящем виде, имеет некоторую ценность, и было бы, признаться, отрадно, если бы она и впрямь выражала сокровенную мысль Его Величества. Но это отнюдь не так. Она представляет собой не более чем каприз. Как если бы изданием газеты занялся Милорд. Я уверен, что такой печатный орган пользовался бы весьма значительной свободой и уже поэтому — с хорошим руководством — мог бы даже приносить немалую пользу… Но я начинаю бояться за бедного Юркевича. Уж слишком он похваляется своим счастьем.

Последняя статья в № 34 «Москвы» очень меня удовлетворила, и это удовлетворение будет всеобщим. Она выражает должное сочувствие к нашей дипломатии, ничуть не поступаясь принципами… это верная метода. Нужно нас поддерживать, одновременно подталкивая. — В настоящее время существует один чрезвычайно важный пункт, и надо было бы все усилия печати направить на разъяснение этого пункта, в котором ключ положения.

Необходимо теперь же твердо заявить, что, как бы ни развивались события и чем бы ни завершилась дипломатическая возня вокруг восточного вопроса, — в случае, если весной-таки вспыхнет восстание, Россия решительно потребует от западных держав строжайшего соблюдения принципа невмешательства. Вот что наша печать должна бы твердить и твердить изо дня в день.

Вчера на большом балу у графини Протасовой императрица говорила со мной о тебе с большой теплотой — и с сочувствием о многих статьях «Москвы», особенно о статье, посвященной женским учебным заведениям, и т. д. и т. д. и т. д.

Аксаковой А. Ф., 23 февраля 1867

Pétersb. Jeudi. 23 février 1867

J’aimerais bien pouvoir t’expliquer, d’une manière tant soit peu raisonnable, ce qui vient de se passer. Mais il y a un degré d’inconsistance qui échappe à toute appréciation. Je ne suis pas parvenu à constater jusqu’à présent si l’initiative de ce second avertissement, si inattendu pour tout le monde, appartient à Валуев en propre, ou bien si cette mesure lui a été imposée par Шувалов. — Car lui dit, tour à tour, l’un et l’autre, suivant l’inspiration du moment. — Je ne m’étais pas fait une idée exacte d’un pareil mélange de mensonge et de pusillanimité. Ce qui est certain, c’est que la mesure a été convenue entre les deux honorables et imposée au Conseil malgré les protestations du président Похвиснев qui a exprimé par écrit que l’article en question pouvait donner tout au plus lieu à un simple communiqué.

Ici tout le monde a été aussi surpris que choqué et, certes, cela n’ajoutera rien à la considération personnelle de В<алуев> lui-même, à celle du régime actuel de la presse. J’ai su par la Comtesse Protassoff que l’Impératrice a été très peu édifiée de cette nouvelle incartade de l’administration. Elle a même dit qu’elle savait qui étaient les gens qui en voulaient à l’existence de la Москва et pourquoi… Mais que c’est précisément l’hostilité de cette clique de gens qui est le meilleur titre de ce journal et en fait un organe nécessaire et indispensable… En un mot la situation dans son ensemble est telle que cette agression si brutalement arbitraire et inconsidérée, de quelque part qu’elle vienne, fera plus de bien que de mal à celui contre qui elle est dirigée, et voilà pourquoi je suis d’avis que le mieux en ce moment — comme dignité et comme calcul — ce serait de ne pas en prendre la moindre connaissance.