Всю первую половину 1848 года раввин Хадайя и его жена Флора очень волновались, что там с их «иерусалимцами», ведь они у себя в Стамбуле даже не знали, когда должен появиться на свет ребенок. Надо сказать, что время от времени они получали весточки, но понять что-либо из них было очень трудно. Но вот, в первый день Ханукки[76] Аврахам Мани вдруг появился на постоялом дворе в Афинах, где лежал тяжело заболевший во время одной из своих поездок раввин Хадайя.

Флоре Хадайя сорок восемь лет. Она родилась в 1800 году в Иерусалиме. Ее отец Яаков Молхо переселился в Эрец-Исраэль со всей семьей в конце восемнадцатого века из Египта. Младшая сестра Флоры вышла в 1819 году замуж за Рафаэля Валеро и родила сына. Флора же оставалась "старой девой", потому что, с одной стороны, в Иерусалиме почти не было достойных претендентов на ее руку, а с другой — она была слишком привязана к сестре и племяннику, чтобы поехать к родственникам отца в Египет или к родственникам матери в Салоники, где ей могли бы найти жениха. В 1827 году в Иерусалиме побывал раввин Шабтай Хадайя, он жил в доме Валеро, и там увидел еще довольно молодую незамужнюю женщину, которая привлекла его внимание тем, что отказывалась покидать город даже ради того, чтобы завести семью, причем в то время этот отказ был совершенно категорическим, поскольку ее младшая сестра, у которой после рождения первого ребенка произошло два выкидыша, была на последних месяцах беременности.

Однако случилось так, что Флора все-таки вскоре покинула Иерусалим. Сразу после отъезда хахама в городе вспыхнула эпидемия холеры. Жертвой ее пал и сын сестры. Сестра, хотя у нее к тому времени родилась дочь, впала в глубокую печаль, которая в 1829 году свела ее в могилу. Флора, опасавшаяся, что Рафаэль Валеро сочтет своим долгом предложить ей занять место покойной сестры, предпочла поскорее уехать из Иерусалима, выбрав Салоники, где жила семья ее матери. Слух о ее приезде в Салоники дошел до раввина Хадайи в Стамбуле. В 1833 году он попытался сосватать ее одному из своих бывших учеников — Аврахаму Мани, которому он покровительствовал. Аврахам очень заинтересовался, однако Флора, хотя ей было уже тридцать три года, отказалась. Хахам, которому эта история почему-то никак не давала покоя, придумывал другие варианты, но Флора отвергала все предложения, до тех пор, пока он от отчаяния не предложил ей выйти замуж за него самого. Несмотря на разницу в возрасте — она была почти на сорок лет младше его, — Флора согласилась. Не прошло и года-двух, как они поженились, и зимой 1838 года Флора перебралась в Стамбул.

Детей у них, понятное дело, не было, хахам, как и раньше, неделями находился вне дома, но муж и жена, казалось, нашли общий язык. Аврахам Мани, если и был немного уязвлен тем, что Флора отказала ему, а затем вышла замуж за боготворимого им учителя, то очень скоро выбросил это из головы, стал еще больше почитать раввина Хадайю, а в 1840 году привез в Стамбул своего сына Иосефа и отдал его в учение к хахаму. Жена раввина была рада этому мальчику, потому что он обладал неким детским очарованием, был очень любознателен и схватывал все на лету. Она как бы назначила его помощником по дому, а когда раввин уезжал, брала мальчика к себе, поскольку, используя отлучки хозяина, он в эти дни давал волю своей страсти к приключениям и предпринимал дальние вылазки в самые опасные районы Стамбула и поэтому нуждался в присмотре. Донна Флора Хадайя очень привязалась к мальчику, который помогал ей по дому и которого она иногда укладывала рядом с собой в постель раввина, когда того неделями не было дома.

В 1844 году Флора получила известие, что ее племянница Тамар, которую она не видела много лет, приедет вместе со своей мачехой Ведуче в Бейрут на некое семейное торжество. В голове донны Флоры родилась гениальная идея: использовать этот случай и сосватать племянницу за Иосефа, которому она так симпатизировала, что он стал как бы членом ее семьи. Она получила разрешение мужа отправиться в Бейрут в сопровождении Иосефа, а также согласие на это со стороны Аврахама Мани, с которым поделилась своей идеей. Он не возражал, поскольку предполагаемая женитьба сына, хотя и косвенно, но все же должна была еще более укрепить его связь с учителем. В Бейруте знакомство состоялось, и Иосеф был всей душой за скорейшее заключение брака, но девушку, казалось, что-то смущало. Все же под давлением донны Флоры в 1845 году в Бейруте на скорую руку был заключен договор о помолвке. Девушка уехала домой вроде бы для того, чтобы подготовиться к свадьбе, которая должна была состояться в Стамбуле, но вскоре связь с ней почти прервалась, и из немногих весьма туманных писем следовало, что будущему жениху придется все же отправиться в Иерусалим — познакомиться с семьей будущей невесты, с ее родным городом. Он так и сделал — в 1846 году поехал в Иерусалим и тоже на некоторое время пропал для близких, а потом пришло известие, что молодые поженились в Иерусалиме и Иосеф даже начал работать там в консульстве Великобритании.

Флора Хадайя и Аврахам Мани, переживавшие по двум причинам: во-первых, потому, что свадьба была сыграна не в Стамбуле, а во-вторых, из-за долгой разлуки с Мани-младшим, решили в 1847 году поехать вместе в Иерусалим, чтобы проведать молодоженов, а возможно, и уговорить их переселиться в Стамбул. Однако раввин Хадайя не дал разрешения на эту совместную поездку, и Аврахам отбыл в Эрец-Исраэль один, но вместо того, чтобы вернуть сына с женой, сам как в воду канул. Потом выяснилось, что сын его трагически погиб, и Аврахам остался в Иерусалиме с невесткой, которая ждала ребенка.

В 1848 году раввин Хадайя, которому перевалило за восемьдесят, решил сам поехать в Иерусалим к Аврахаму Мани, но в дороге у него случилось кровоизлияние в мозг и он потерял дар речи. Жена вынуждена была теперь находиться при нем неотлучно и выступать в качестве связующего звена между ним и внешним миром. Община по-прежнему считала хахама высшим авторитетом и люди шли к нему за советом, но Флора и сама часто затруднялась истолковать знаки, которые хахам подавал в ответ на обращенные к нему вопросы.

Точная дата рождения раввина Шабтая Хананьи Хадайи не известна никому, включая его самого. Был хахам бодрым, живым и подвижным, вследствие чего многие считали его намного моложе, чем на самом деле. Он своему возрасту значения не придавал, в разговорах об этом путался, а, поскольку семьи у него не было, проверить что-либо не представлялось возможным. Во всяком случае, следует предположить, что родился он не позднее 1766 года.

Известно, что произошло это на корабле, плывшем откуда-то с востока. Это дало повод шутникам утверждать, что он появился на свет из пучины, ибо когда судно пришло в Марсель, родителей его в живых уже не было — они умерли от чумы во время плавания. Младенец скитался по приютам до тех пор, пока его не отдали в еврейскую семью, потому что он был обрезан. Его усыновила пожилая бездетная пара, которая дала ему свою фамилию — Хадайя, а также нарекла Шабтаем, как подозревают, в честь Шабтая Цви,[77] с историей которого была, по преданию, каким-то образом связана эта семья. Как бы то ни было, долго он в этой семье не прожил и вскоре был опять отдан в приют, на этот раз еврейский, где, по сути, и вырос и где ему дали второе имя — Хананья. Воспитатели сразу заметили редкие способности ребенка и занимались с ним особо, чтобы дать им должное развитие.

Впоследствии он попал в Марсель, в иешиву раввина Иосефа Кардо, который был из семьи марранов,[78] вернувшихся в еврейство в начале восемнадцатого века. Шабтай Хананья был на очень хорошем счету и после смерти раввина Кардо даже стал главой этой иешивы. Справляться с обязанностями ему мешали разве что только долгие отлучки — он очень любил посещать еврейские общины в разных странах. Хадайя пользовался большим уважением французских раввинов и в 1806 году был приглашен в Париж во дворец Тюильри к Наполеону на знаменитое собрание еврейских нотаблей для обсуждения гражданского и правового статуса евреев Франции после революции. Участие в этой дискуссии, а затем в 1807 году в создании так называемого Великого Синедриона[79] удручающе подействовало на раввина Хадайю. В отличие от многих других участников, которые, во-первых, наслаждались оказанным им почетом, а во-вторых, верили, что положение евреев теперь улучшится, он погрузился от всего этого в некую странную меланхолию и уже в 1808 году решил покинуть иешиву в Марселе, распрощался с учениками и направился на юго-восток. Он побывал на Сардинии, пожил на юге Италии, надолго задержался в Венеции. Из Италии перекочевал в Грецию, переезжал с острова на остров, добрался до Крита, оттуда вернулся в Афины и снова двинулся на восток по побережью Македонии в сторону Стамбула. По пути он останавливался в иешивах, читал проповеди и помогал решать особо сложные дела в раввинском суде. Хотя, конечно, он, как все мудрецы, помногу сидел над святыми книгами, но само учение не казалось ему самоцелью, и он уделял немало времени практической деятельности в качестве председателя суда.