— Все записано, сэр. Может быть, вы хотите еще какой-нибудь сорт?
— Во всяком случае, мы приложим все усилия. В течение дня мы, по крайней мере, получим исчерпывающую информацию. Что-нибудь еще, сэр? Сигареты? Табак?
— Прекрасно. Итак, заседания суда начинаются завтра с утра. Ровно в восемь у входа в гостиницу вас будет ждать машина. Ехать не больше пяти минут. Мы уже подготовили небольшой зал на Русском подворье, это вне стен Старого города, рядом с православной церковью; он вполне удобен даже по тем стандартам, к которым мы привыкли.
— Извините, сэр?
— О… о… Хоть я не проверял, но абсолютно уверен, что акустика достаточно хороша, господин полковник, да и людей ведь будет немного, и еще — прокуратура намерена потребовать, чтобы большинство заседаний проходили при закрытых дверях — мы не хотим раскрывать свои источники, агентов, неплохо поработавших в тылу врага. И вообще, сэр, если не произойдет ничего непредвиденного, слушание займет не более двух-трех дней.
— По фамилиям, господин полковник, вы их уже, наверное, знаете. Ведь вы, конечно, просматривали папку, переданную вам вчера сержантом, — там они указаны, а вечером, я надеюсь, вы встретитесь с ними лично, на приеме, который устраивает в вашу честь губернатор. По правую руку от вас будет сидеть подполковник Кипор из австралийского батальона, он специально прибыл вчера из Иордании, по левую руку — майор Джахавалла, индиец. Что касается защитника, то такового у подсудимого нет — он отказывается наотрез, и пока переубедить его не удалось, не хочет никого: ни еврея, ни араба, ни англичанина — никого. Он очень упрям, наш подсудимый. В молодости он изучал год-два юриспруденцию в Бейруте и считает, что в состояние и вправе защищать себя сам. Как бы то ни было, я попросил старшего лейтенанта Брайана Освальда быть наготове и в случае необходимости занять место защитника. Вот, пожалуй, и все, за исключением разве что свидетелей.
— О да, конечно, прошу прощения. Обвинение… От обвинения будут двое — старший лейтенант Гарольд Грей и, собственно, я — в качестве прокурора.
— Да, сэр.
— Совершенно верно, сэр.
— Да, сэр, майор Кларк возглавляет нашу прокуратуру.
— О, сэр, я был уверен, что факт его отсутствия вам уже известен. Его письмо, адресованное вам, было вложено в ту же папку.
— Я понимаю, сэр. Итак, буквально в двух словах: майор Кларк отбыл три недели назад в Англию, в поместье Белинхайм для заключения брака. Разумеется, с разрешения бригадного генерала.
— Подробности мне неизвестны, сэр, знаю только, что речь идет о дочери лорда Бартона и что свадьбу нужно было сыграть как можно скорее, чтобы не возникла некая ситуация, которая могла бы поставить лорда в неудобное положение. Дальнейшие объяснения, по-моему, излишни, сэр.
— Он познакомился с ней в Париже. Доводилось ли вам, сэр, встречаться с майором Кларком? Он обладает редким обаянием.
— К сожалению, это все, что я знаю, сэр, но я могу выяснить, о ком идет речь — о старшей или о младшей.
— Как вам угодно, сэр. Таким образом, майор Кларк не сможет выступать прокурором на этом процессе, и он возложил эту обязанность на меня.
— Совершенно верно, господин полковник. В нашей прокуратуре есть офицеры старше меня но званию, и все-таки майор Кларк предпочел возложить эту обязанность на меня.
— Я изучал право в Кембридже, сэр, с 1913 года по 1916-й, до призыва в армию.
— Нет, я не закончил курс. Из-за войны, сэр.
— Нет, сэр, сначала во Франции.
— Нет, сэр, в Тридцать восьмом полку Сорок второй дивизии. В 1916 году, с марта по август.
— Нет, сэр, на передовой, на востоке Франции.
— Нет, сэр, рядовым.
— Да, сэр, в окопах, в боях, ходил в атаку. Чем, сэр, я лучше других?
— В апреле-мае 1916-го.
— На линии Соммы, господин полковник, между деревнями Домпьер и Мерикур.
— На северном участке.
— Совершенно верно, сэр. Ночь с 16 на 17 мая я вспоминаю с ужасом. Это была страшная ночь.
— Для меня, сэр. За два часа мы потеряли триста человек. Были убиты командиры двух рот.
— Совершенно верно, сэр. Неужели вы знали его? Что вы говорите?!
— Да, мне повезло. Несколько царапин от осколков.
— Благодарю вас, сэр, я с удовольствием присяду. Вы очень любезны. Если вы не возражаете, здесь, рядом с вами — я хотел бы показать вам ряд документов. Спасибо, сэр, можно и без стола.
Всего несколько минут, не стоит беспокоиться. После того, как вы, в принципе, ознакомились с делом, я бы хотел… хотел затронуть один вопрос… еще перед тем, как начнется слушание… потому что тогда… стены суда… Вы ведь понимаете?..
— Итак, как вы видели…
— Извините.
— О, сэр, мы так и думали, что вы не успеете ознакомиться со всем материалом.
— О… о… о… Господин полковник, мы ведь не знали.
— Сэр, я очень сожалею, я крайне огорчен.
— Мы, конечно, знали о вашем ранении под Верденом. Ваше имя, сэр, после боя на Марне знает каждый в нашей дивизии.
— О, сэр, я так сожалею. Нам об этом ничего не сообщили. Если бы мы знали, я бы сам прочел вам вслух все материалы.
— Сейчас? Почему бы и нет? Я полностью в вашем распоряжении и готов прочесть вам все дело от корки до корки.
— Можно, конечно, и так, сэр. Своего рода резюме, как говорят французы. Так и удобнее и быстрее…
— Благодарю вас, сэр, с удовольствием. Только немного. Учитывая ранний час… Благодарю вас…
— Действительно превосходный виски. Недаром вы так хотели именно эту марку…
— Да, вы правы… это… сэр… совершенно верно, в том-то и дело, вы попали в самую точку. Обвинение потребует смертной казни на основании законов военного времени. И мы… Об этом я и хотел сказать пару слов.
— Простите?
— Конечно, лучше с самого начала. Итак, с начала. Но дайте мне сообразить, где, собственно, начало. Скажем, началось все 28 февраля, холодной туманной ночью, когда непрерывно лил дождь и в воздухе появились даже первые снежинки, превратившиеся к утру в настоящий снег, который выпадает тут не более раза в год и вызывает панический ужас. В эту ночь и был задержан наш подсудимый. Случилось это к северу от Иерусалима, милях в десяти севернее маленького городка, именуемого Рамалла, что означает Холм Господний, в деревеньке Ал-Бира. Это место упоминается в Ветхом завете и называется там, если не ошибаюсь, Бет-Эль.[37] Такая убогая деревенька — оливковые деревья, небольшие огородики. Сюда после захвата Иерусалима в середине декабря армия Алленби дошла на едином дыхании. Дошла и остановилась неизвестно почему, — может, передохнуть, перевести дух после первых восторгов победы. Здесь проходит линия фронта, турки — по ту сторону холма, но их совсем не видно. Линия фронта — прямо носе-редине деревни, кучка домов на склоне холма — на ничейной полосе. Их обитателям, бедным пастухам, разрешается пасти скот где угодно. Один прыткий офицер успел выдать им "удостоверение о благонадежности", дающее право беспрепятственно передвигаться. В деревне расположен взвод развеселых ирландцев. Командует ими парень из Ольстера — всего лишь в чине старшего сержанта. Они нарыли траншей, наставили пулеметов и засели там, предаваясь воспоминаниям о своем Ольстере, дыша зимним туманом, который приходит с моря. Время от времени они, подражая арабам, гортанно покрикивали на коз и подзывали пастуха, чтобы тот показал удостоверение. Но, поскольку арабского они не знали, переводчиков не было, то не могло быть и речи о связи с местным населением, которое воспринимало их как какие-то неодушевленные предметы. Поэтому удивительно, что они вообще заметили его в предрассветной мгле, что задержали; странно и то, что, задержав, тут же не отпустили; но, с другой стороны, сейчас я думаю: а может, он хотел этого, может, сознательно шел на то, чтоб его задержали, судили и дали возможность произнести речь…
— Тридцать один. Он весьма тщедушен, черноволос, среднего роста, и хотя он старше меня всего на десять лет, но выглядит так, будто от пего произошел на свет мой дед — все лицо в морщинах, словно его извилистые хитроумные мысли просочились сквозь черепную коробку и проступили на лице. Тридцать один год, а держится как степенный пятидесятилетний человек. Когда его задержали в ту туманную ночь, он был в широкой абайе[38] и гнал перед собой трех черных коз, притворяясь пастухом. Вместе с козами он вышел прямо на позицию этого ирландца Мак-Лейна, пробудив того ото сна.