— Попробуйте, подите, поговорите… Вы спали, а я целую ночь их в сборной избе уговаривал, так будет: наговорился.

Бакланов пошел к Софи, чтобы предупредить ее.

— За командой уж послали, — сказал он больше шутя.

— Как! — воскликнула та, побледнев. — Нет, мой друг, не надо, не надо! Я от всего лучше отступлюсь.

— Да Варегин не отступися; ему это надо для общего порядка.

— Нет, нет, не надо мне ничего! — кричала между тем Софи, становясь перед Баклановым на колени.

— Ты вот кричишь, они услышат это и еще больше будут упираться, — уговаривал ее Бакланов.

— Жаль мне их, не могу я этого… — говорила Софи, упадая на руки Бакланову.

— Что ж делать-то? — отвечал он, сажая ее на диван.

Послышался колокольчик. Софи задрожала.

— Ничего, ничего! — успокаивал ее Бакланов: — я буду целый день сидеть около тебя и не отойду.

При звуке колокольчика толпа мужиков тоже зашевелилась несколько; один из них отделился и побежал ворота отпирать.

Въезжал исправник, довольно полный и расторопный, должно быть, мужчина, ч птичьим, совиным лицом. Он сейчас же выскочил из тарантаса и прямо подошел к толпе мужиков.

— Что, любезные, выстроились уж, — а? Здравия желаем!

— Здравствуйте, батюшка! — проговорили ему несколько голосов.

Исправник повернулся и увидел Варегина.

— А, ваше высокородие, честь имею кланяться! — продолжал он, весело пркладывая руку к фуражке. — Прикажете внушать-с? — прибавил он с улыбкой.

— Внушайте! — отвечал Варегин.

Исправник обратился к мужикам.

— Что ж, вы решительно не повинуетесь?.. Сейчас команда придет.

Мужики не отвечали ему ни того ни сего.

— Я вас спрашиваю, повинуетесь вы, или нет? — крикнул уже исправник.

— Да говори, старый! — толкнули несколько мужиков старика-старосту.

— Нет, батюшка, нельзя нам того, — прговорил тот наконец.

— Отчего же бы это нельзя, позвольте вас спросить?

— Государь император, батюшка, Александр Николаевич не приказывает того.

— А я не знаю, что государь приказывает, или нет?

— Не знаю, батюшка, знаешь ты, аль нет!

— Нет, ты знаешь: врешь, бестия ты этакая! Я вот тебя первого взъерепеню, первого!

Староста мрачно нахмурился.

В это время на двор въехала еще пара в тележке, и из нее соскочил нарядный мужик, с русою окладистою бородой.

— Старшина! — прошел легонький говор между мужиками.

Старшина сейчас же подошел к посреднику.

— Команда идет в версте, ваше высокородие, — донес он.

— Поди, поговори, не усовестишь ли дураков! — сказал Варегин.

Старшина подошел к мужикам и обратился к ним с речью, сильно ударяя на о.

— Государь император делает вам теперь эткие милости, — начал он: — и что ж вы делаете? Госпоже вашей законной не покорствуете!

— Наша законная-то госпожа, господин старшина, умерла, отвечал ему старик-староста.

— Погоди, друг любезный, погоди! — возразил ему на это старшина: — ты теперича имеешь сам имущество, оставляешь ты его сыну, что ли, али сродственнику, и кто ж может его отнять у него? Корову ты ему оставляешь: неужели корова не пойдет к нему на двор?

— Нынче, господин старшина, насчет того порядки другие, опять ему возразил старикашка-староста. — Госпожа померла, значит, мы и вольные; другой господин жив, властвуй, а умер, тоже ослобождаются… Молодые пускай сами себе наживают. Как же ты иначе волю-то сделаешь?

— Ишь как рассудил, складно! — перебил его насмешливо старшина: — а словно бы не так в царских-то указах сказано.

— Знаем мы, господин старшина, как в царских-то указах сказано, знаешь и ты сам! Грех только тебе так говорить: миром, кажись, тебя выбирали.

— Да мне, дьявол вас возьми и с вашею должностью! Тьфу мне на нее! — воскликнул старшина. — С вами, дураками, только время потратишь, да себе беспокойство… — заключил он и, отойдя от толпы, молодцевато прислонился к стене дома.

Прошло еще с полчаса самого ужасного, томительного времени. Наконец на двор прибежали две маленькие крестьянские девочки.

— Солдатушки уж идут! — как-то робко они оповестили.

Толпа, как бы вся в один момент, опустила голову.

Варегин проворно встал и пошел по деревне навстречу команде.

Впереди всоей роты ехал верхом на лошади молоденький офицер. На лице его написана была гордость и серьезность. Солдаты же, напротив, шли вольно, развязно, и большая часть весело между собой перешучивались.

Варегин пошел рядом с солдатами.

— Вы, братцы, имейте лицо-то посерьезнее, посуровее, — сказал он.

— Нахмуримся, ваше благородие, — отвечали ему несколько солдат в один голос.

— Ну, и сначала оцепите только некоторых, — обратился он уже к офицеру.

— Знаю-с, — отвечал тот самодовольно.

— Что огонь употреблять, кровь понапрасну проливать! — обратился опять Варегин к солдатам.

— Известно, ваше благородие, — подтвердил ему фельдфебель: оцепим по-первоначалу, а тут, коли упираться очень начнут, так в приклады.

— Знаем, ваше благородие, не в первый уж раз, — подхватил молодой и с умным лицом солдат: — я этта в Спирове не то что прикладом, а схватил за волосы главного-то зачинщика. «Господин служивый!» — закричал и на колени, а за ним и прочие другие.

Все почти солдаты захохотали.

— Бунтовщики тоже, робята, важные, — произнесло опять несколько голосов.

— Смирно! Ружья на плечо! — скомандовал офицер.

В это время входили уже в самую усадьбу.

Солдаты сейчас же поправились и нахмурились. Офицер махнул барабанщику. Тот громко, так что раздалось на все селение, ударил марш.

Варегин, проворно опередя солдат, опять подошел к мужикам.

Лицо его было бледно, волосы растрепаны.

— Братцы, образумьтесь, смерть вам угрожает! — вскричал он.

Толпа вся дрожала с первого же звука барабана, но ничего не говорила.

Солдаты стали обходить ее и выстроились против нее.

— Братцы, образумьтесь! — произнес еще раз Варегин.

Молчание.

Он махнул белым платком офицеру.

— С левой по одному марш! — скомандовал офицер.

Цепь солдат отделилась и стала входить в толпу, которая и не понимала, что это такое с ней делают.

— Сомкнись! — скомандовал офицер.

Солдаты сомкнулись, человек двадцать мужиков осатлись у них в цепи.

Один молодой парень хотел было выскочить из нее, солдат ткнул ему прикладом в лицо.

Старикашка-староста что-то топтался на одном месте. Этот молодой парень был его единственный сын.

— Тятенька! — закричал он ему оттуда.

— Ну, черти, дьяволы! Становитесь на колени! — вскрикнул старик и сам стал на колени, за ним стали несколько мужиков.

— Виноваты, матушка наша Софья Петровна, виноваты! — завопили они.

Варегин подошел к одному из не ставших на колени мужиков и ударил его по плечу.

— Ну, становись! Еще за зачинщика сочтут.

И вслед затем все остальные коленопреклонились.

Оцепленные давно уже стояли на коленках, а нежный старостин сын даже ревел.

— Надо зачинщиков отобрать! — сказал исправник Варегину.

Тот махнул ему рукой и, совершенно утомленный, опять опустился на рундучок крыльца.

— Кто зачинщики? — продолжал исправник, подходя к стоявшему все еще на коленях старосте.

— Да, батюшка, из Питера к нам сходил человек, — отвечал старик, молебно простирая к нему руки.

— Какой?

— Да вот барыни-то нашей кучер бывший, Михайла; он в бегах был и проходил с дворянином одним: «не повинуйтесь, говорит, а то хуже, говорит, под крепость опять попадете!»

— С каким дворянином?

— Да как его, батюшка, забыл, как и прозвище-то… регистратором каким-то себя называл.

Варегин при этом вслушался немного.

— Кто же здесь-то собственно был зачинщик? — продолжал исправник допрашивать, не поднимая старика с колен.

— Здесь я, батюшка, я самый главный! — отвечал тот.

— Ступай в сторону.

Старик встал и отошел в сторону.

— А кто еще? Кто еще был зачинщиком? — обратился исправник опять к толпе.