Я встал с камня и взял Аэнну за руку. Рука ее слегка дрожала.

— Но все же, Аэнна, это, видимо, так.

— Проводи меня до нашего городка, — сказала Аэнна. — Я хочу остаться одна и подумать.

По пути в городок она спросила:

— Но почему ты их называешь фарсанами?

— Потому что основная их программа — завоевание населенных планет Вселенной для новой породы шеронов, потому что их атомно-молекулярные мозги напичканы воинственно-космической философией, о которой Вир-Виан так подробно распространялся в Шаровом Дворце знаний. Вир-Виан сам называет их фарсанами.

— Вот видишь, я же говорила как-то тебе, что мой отец — опасный и недобрый гений, — сказала Аэнна. — Но я не думаю… Нет, это невероятно!

Когда мы подошли к пластмассовому городку археологов, у нее мелькнула мысль, от которой она вздрогнула и снова с ужасом посмотрела на меня.

— Подожди, если фарсаны — кибернетические двойники, то где живые люди? Неужели они мертвы?.. Быть может, убиты? Нет, Тонри. Твое предположение слишком чудовищно. Я должна сама все проверить и про думать.

— Знаешь что, — неожиданно предложил я, увидев ее расстроенное лицо, — давай улетим в Космос вместе.

— О нет, Тонри, — слабо улыбнувшись, сказала она. — Совет Астронавтики не разрешит брать женщин в первый межзвездный.

— Скоро у нас испытательный полет. Из него вернемся через год. И перед настоящим полетом у нас будет еще полгода. За это время я уговорю Совет Астронавтики. Ведь нам нужны будут историки.

— Не так все это просто, Тонри. К тому же я сама не захочу.

— Почему?

— Вот ты любишь Космос. Межзвездный полет — цель твоей жизни. Скажи, смог бы ты ради меня остаться здесь, на Зургане?

Я замялся.

— Ну, говори. Только прямо.

— Нет, не смог бы.

— Вот так же и я не могу покинуть Зургану и улететь в Космос надолго, быть может навсегда. Я люблю Зургану. Поэтому я и стала археологом, историком и палеонтологом. А ты не расстраивайся, — добавила она, взглянув на меня. — В Космосе ты скоро забудешь обо мне.

Я хотел возразить, но она сказала:

— Не будем сейчас об этом говорить. Ты вернешься из пробного полета, и у нас будет еще полгода. Да это же целая вечность!

— А вот мое первобытное жилище, — улыбнувшись, сказала Аэнна и показала на белый пластмассовый домик.

В таких домиках я провел немало ночей и дней во время туристских походов. Легкие, обставленные просто, они мне нравились больше, чем наши высокоавтоматизированные дома.

— Подожди минутку. — Аэнна зашла в домик. Вернувшись, она протянула мне шкатулку, в каких обычно хранятся кристаллы: — Возьми с собой в Космос вот это.

— А что здесь?

— Таблетки приятных сновидений. Продукт шеронской цивилизации эпохи упадка, — рассмеялась она и добавила: — Знаю, что вам не разрешают брать в полет эти таблетки. Но две-три штуки тебе не повредят. Вдруг в Космосе заскучаешь и тебе захочется на время, хоть во сне, вернуться на Зургану.

Потом, положив руки на мои плечи и почти вплотную приблизив свое лицо, она спросила:

— А может быть, в Космосе ты все же не забудешь меня? А? Тогда тебе приятно будет увидеть меня хоть во сне. Так ведь?

Даже сейчас, через много лет космического полета, я не могу без волнения вспоминать этот момент. И мне никогда не забыть ослепительно прекрасного лица Аэнны, особенно ее глаз, таивших в своей глубине далекую и светлую, как звезды, печаль…

Здесь, у пластмассового домика, мы и расстались. Мог ли я тогда предполагать, что не увижу ее больше никогда, что Аэнна скоро погибнет в схватке с чудовищами, порожденными ее отцом, — с кибернетическими фарсанами?

Когда предполетная подготовка закончилась, мы покинули остров Астронавтов и впервые по-настоящему обосновались на корабле. Каплевидный звездолет, устремив свой тупой нос в небо, стоял на космодроме, расположенном на самой высокой горе Северного по-лушария. Отсюда мы стартовали. Старт был необычный. Наш звездолет был захвачен незримым, но мощным антигравитационным полем и плавно выведен за преде-лы атмосферы — в Космос. Здесь-то, в сущности, и состоялся настоящий старт, когда заработали планетарные двигатели.

Корабль быстро наращивал скорость. Но перегрузка не доставляла нам особого беспокойства. Когда звездолет развил максимальную межпланетную скорость, мы включили экран внешней связи и увидели нашу родную полосатую планету. В обычный оптический телескоп она показалась бы нам отсюда не больше горошины, так как корабль уже приблизился к орбите третьей планеты нашей системы — Тутуса.

Согласно инструкции пора переходить на особую двустороннюю связь, которая действовала в пределах нашей планетной системы. Во Дворце астронавтов находился точно такой же экран внешней связи, как и у нас. Я знал, что перед ним все время дежурит Нанди-Нан. Он ждет от нас подробной информации о полете.

Я включил двустороннюю связь, и через некоторое время на экране появилось озабоченное лицо Нанди-Нана.

— Эо, Тонри! — оживился он, увидев меня на своем экране. — Как дела? Как ваше самочувствие? Как ведет себя корабль?

Мой рассказ о полете радовал Нанди-Нана. Около его глаз веером собирались морщинки — он улыбался.

— Хорошо, очень хорошо, — сказал он и предупредил: — Но главные трудности впереди, когда разовьете субсветовую скорость.

Он оказался прав. О трудностях пробного полета не буду рассказывать. Скажу только, что и при субсветовой скорости корабль показал прекрасные навигационные качества. Однако на этом еще не кончилась программа пробного полета. Надо было проверить, как будут работать механизмы корабля при торможении и крутом развороте.

Одевшись в скафандры, мы погрузились в магнитно-волновые ванны. Началось торможение до межпланетной скорости. Затем разворот на сто восемьдесят градусов, снова несколько дней полета при субсветовой скорости и снова торможение. Лишь после этого мы увидели на экране внешней связи нашу Зургану. Полет по корабельным часам длился всего несколько десятков дней. Но на планете в силу эффекта времени прошло около года.

Мы с нетерпением всматривались в полосатый шар. Что нового появилось на планете за время нашего полета? И мы увидели, что широкую желтую полосу пустыни пересекла прямая и тонкая линия — на Зургане построили первую транспланетную дорогу. По обеим сторонам дороги на желтом фоне песков четко выделялись неправильной формы зеленые пятна. Здесь, вероятно, уже весело шумели рощи и леса.

Мне хотелось поскорее связаться с Дворцом Астронавтов. Но двусторонняя связь еще не работала. Было слишком далеко.

Корабль только приближался к орбите Тутуса. Лишь на другой день из тумана на экране выплыло лицо Нанди-Нана. Изображение становилось все более четким. Наконец, он тоже увидел меня.

— Эо, Тонри! — воскликнул он. — Поздравляю весь экипаж с благополучным возвращением.

В это время в рубку внешней связи вошел Сэнди-Ски и встал позади меня, положив руки на спинку кресла.

— Эо, Сэнди! — приветствовал его Нанди-Нан. — По вашим лицам вижу, что полет прошел хорошо. Так ведь?

— Очень хорошо, — сказал я и начал коротко докладывать о полете.

Не успел я закончить, как с экраном внешней связи что-то случилось. Он снова затуманился. Изображение задрожало, а потом исчезло совсем. По экрану сверху вниз ползли сплошные туманные полосы.

— Похоже на помехи, — сказал Сэнди-Ски. — Такое впечатление, как будто кто-то пытается перебить нашу связь.

Экран вдруг прояснился, и на нем возникло крупное лицо… Вир-Виана.

— Что за чертовщина! — недовольно воскликнул Сэнди-Ски и прибавил еще одно ругательство.

Вир-Виан, казалось, не обратил на это никакого внимания. Только на его некрасивом шишковатом лбу появилась суровая складка. Вир-Виан поднял два пальца. Так приветствовали верховные шероны своих рядовых собратьев в эпоху шероната.