С того памятного певучего утра началась новая полоса моей жизни.

Увидев дым, я притушил костер и решительно направился в сторону горы: будь, что будет! Пусть там даже дикари… Мне надоело одиночество, я истосковался по людям.

На вершину поднимался с севера, где рос густой кустарник. Оттуда можно было подобраться незамеченным. На лужайке наткнулся на две палатки, напоминающие небольшие юрты. Две серебристо-серые полусферы увенчивались металлическими стерженьками. Сначала подумал, что палатки сделаны из какой-нибудь пленки. Осторожно подошел ближе, потрогал. По еле заметному мерцанию догадался, что это не пленка, а неизвестное мне поле — прохладное и шелковистое на ощупь. Ясно, что ночевали здесь не одичавшие люди, а представители высокоразвитой, быть может инопланетной, цивилизации…

За кустами послышался невнятный говор. Я сделал несколько шагов, чуть раздвинул ветки и увидел такую картину.

На залитой солнцем поляне весело трещал костер. Перед ним на плоском камне сидели светловолосый молодой человек и тонкая, стройная девушка. Немного в стороне, прямо на траве, расположился здоровенный детина, этакий былинный молодец с добродушной и простецкой физиономией. Все трое одеты почти так же, как в родном двадцать первом веке одевались туристы. Пожалуй, и мой пилотский комбинезон сейчас мало отличался от их удобных для походов костюмов.

Светловолосый сунул в костер сырую зеленую ветку. Видимо, нарочно, чтобы дым был гуще и ядовитей. Ветер дул в сторону девушки, и та, хмурясь и отмахиваясь рукой от едкого дыма, сказала своему соседу:

— Патрик, перестань дурачиться. Как ребенок…

Мне стало жарко от волнения: фразы были произнесены на «юнионе» — всепланетном языке, который начал складываться в мое время. Тогда на нем говорили еще немногие, но наш экипаж знал его в совершенстве. Тем более что в «юнионе» было много русских слов… Я невольно покачнулся и переступил ногами. Под каблуком гулко хрустнула сухая ветка. Скрываться больше невозможно. Я вышел на открытое место и несмело произнес:

— Здравствуйте.

Все трое без особого удивления взглянули на меня и дружелюбно ответили на приветствие. Девушка показала на камень.

— Присаживайтесь к нашему костру. Скоро будем есть грибницу.

— Грибницу? — удивился я. — Какие же грибы в начале лета?

— А маслята? Это наша Таня собирает их. Она у нас знаток… Кстати, где она?

Девушка сложила ладони рупором и крикнула, повернув голову к югу:

— Таня-а-а!

— А-а-а! — прокатилось эхо.

— Ау! Иду-у! — прозвенел снизу голос.

Я отметил про себя, что язык изменился не столь существенно. Во всяком случае, услышанные мной слова произносились почти так же, как в мой век. Конечно, они не могли не заметить некоторую необычность моего произношения, но, видимо, не придали этому большого значения.

По южному склону горы легко взбиралась девушка с гибкой и тонкой талией. Густые пушистые волосы ее рассыпались и закрывали лицо. Она подошла к костру и со счастливой улыбкой показала всем грибы в прозрачном мешочке.

— Смотрите, какие красавцы. Будто из сказки.

Девушка откинула назад волосы и подняла голову. Я встретился с ней глазами и обомлел. Кровь отлила от моего лица, частые и сильные удары сердца отдавались по всему телу. Смущенная моим взглядом, девушка смотрела на меня такими знакомыми темными, как ночь, глазами. Я был потрясен: передо мной стояла… Элора!

— Что с тобой? — участливо спросил молодой человек, сидевший на камне. — Ты побледнел.

— Я тебе кого-то напомнила? — спросила наконец де-вушка, по-прежнему глядя на меня.

— Да, очень, — торопливо заговорил я, стараясь овладеть собой. — Даже растерялся…

Сходство поразительное, но светло-золотистые волосы девушки, ее звонкий голос, жесты и манера держаться… Нет, конечно же, это не Элора!

— А кого напомнила? Не секрет?

— Конечно, не секрет. Да я вам покажу портрет. Он в моей хижине.

— Ты ночевал в хижине? — Девушка приняла меня, видимо, за обычного туриста.

— А я слышал об этой избушке, — вмешался светловолосый молодой человек. — Она где-то здесь. Точно не знаю. Ее построил мой соотечественник — шотландец. Сколотил сам примитивным топором. Ему так полюбился Урал, что он прожил отшельником в хижине три года. И писал книгу. Все, конечно, помнят эту в свое время нашумевшую поэму «Внуки Оссиана».

— Вот видите, — пытался я шутить. — Моя хижина, оказывается, знаменитая. А вы не знали. Приглашаю вас к себе. У меня и уха почти готова.

— Приглашаешь, а мы даже не знакомы, — возразила девушка. — Давай знакомиться. — И назвала себя: — Таня. Татьяна Кудрина.

— Сергей, — представился я.

Пожимая всем по очереди руки, я узнал имена моих новых друзей. Светловолосый молодой человек — Патриций Рендон, его соседка — Вега Лазукович.

— Орион. Орион Кудрин.. — Былинный молодец слегка привстал. Кивнул головой в сторону Тани и добавил: — Мне крупно не повезло: я брат вот этой ехидной особы. Ты ее еще не знаешь. У нее не только осиная талия, она и жалится, как оса.

Таня лукаво усмехнулась.

— У тебя модное имя, Сергей, — заговорила она со мной. — Хорошо, что сейчас вернулись к простым народным именам. Сергей, Татьяна, Патриций. Ты заметил, что все реже дают имена по старинке — по названиям звезд и созвездий? Звучные имена… Вега! Посмотри на нее, ей так подходит это красивое звездное имя. Правда ведь?

Стройная и высокая Вега Лазукович и в самом деле отличалась незаурядной красотой. Несколько, правда, холодноватой. Но умные серые глаза оживляли ее строгие и правильные черты.

— А теперь посмотри на моего любезного братца. — Густые ресницы Тани затрепетали от еле сдерживаемого смеха.

— Татьяна! — Орион сурово повысил голос и погрозил крепко сжатым могучим кулаком.

Я невольно улыбнулся. Орион грозно сдвигал брови, стараясь, чтобы кулак выглядел устрашающе. И все напрасно. Удивительная вещь: от увесистого кулака так и веяло неистощимым добродушием. Мои новые знакомые покатывались со смеху, глядя на отчаянные усилия Ориона придать своему жесту свирепость.

— Да, да! Взгляни на него. — Таня подняла вверх указательный палец и торжественно продекламировала: — О-ри-он! Услышав гремящие, фанфарные звуки имени, поневоле вообразишь стройного и гордого красавца. А посмотри на конкретного носителя звонкого имени. Какой кошмар! Какое нелепое несоответствие. Это же медведь, неповоротливый, косолапый медведь.

— Ну ладно, Таня, хватит, — взмолился Орион. — Давайте обсудим предложение Сергея. По-моему, толковое предложение. Согласны? Тогда тушите костер и собирайтесь.

Орион, сидевший по-турецки, вскочил на ноги с легкостью кошки. «Не такой уж медведь», — подумал я и направился вслед за ними убирать палатки. Помощи, однако, не потребовалось. Орион протянул руку к стержню, металлически сверкавшему над палаткой. И стержень погас, целиком уместившись в огромной руке. А палатка как будто растворилась. Заструившись, она исчезла в стержне. То же самое Орион проделал с другой палаткой, а стержни сунул в карман.

Через десять минут я, стараясь меньше опираться на палку, вел всех к хижине. «Кто они? — ломал я голову. — Из какой эпохи? И как им объяснить, кто я и откуда?»

А тут еще Орион смущал. Он шагал рядом и поглядывал на меня с таким выражением, будто силился что-то вспомнить.

— Где-то я тебя видел, — промолвил он. — Но где?

— Наверное, в учебнике литературы, — отшучивался я. — Говорят, что похож на Маяковского — поэта двадцатого века.

Лес наконец кончился, и мои спутники ступили на цветущий ковер поляны. От согретой солнцем росистой травы поднимался легкий пар, окутывая хижину колышущейся кисеей.

— А здесь красиво! — прозвенел Танин голос. — Вега, посмотри на хижину. Она будто плавает в тумане. И костер дымится. А котелок… Какой странный котелок.

Котелок и в самом деле должен был казаться необычным моим попутчикам. Обожженный на огне и закопченный, он сейчас мало походил на прозрачный гермошлем, который я вывернул из комбинезона. Но Орион так и уставился на котелок, то и дело переводя изумленный взгляд на отвороты комбинезона, где еще сохранились пазы.