— А кто это обсуждает? — Вопрос излишний. И так ясно кто.

— Будь осторожна, Юлия, — прошептал я.

Она кивнула и улыбнулась.

— Спасибо. Иногда ты бываешь совсем старый дурачок, — прошептала Юлия и слегка меня встряхнула.

— Нигде, кроме как в моей голове, этот дом ничем не отмечен, — еще раз заверил я жену.

— Лучше скажи этой дуре Лолле, что ты хотел строить дом, да Феликс говорит, что ручей летом почти пересыхает. Нет-нет, не это. Лучше скажи, что денег нет, жаль, придется подождать годик-другой… третий… — Голос ее опять почти замер. — Не вечен же этот…

Она отступила на пару шагов.

— Да, подзапустила я тебя. Что это за безобразие! В следующий раз я привезу тебе новую тогу.

— Надеюсь, недолго ждать придется, — улыбнулся я, и она рассмеялась полудразнящим, полуупрекающим смехом.

Хочется думать, что Юлия иногда жалеет, что я для нее слишком стар. После всей этой дряни, с которой она проводит дни и ночи там, в их дворцах и имениях… Конечно, ей хотелось бы освежить себя контактом с порядочным человеком… Так мне думалось. Рука в руку мы с Юлией прошли к дому. Из окошка высунулась физиономия Лоллы.

— Вечно одна и та же песня, дорогой. Как только я хочу попросить у тебя денег, так у тебя пусто, — тоном упрека, надув губы, заныла Юлия. — А, Лолла, давно тебя не видела… — И еще громче: — Ты никогда не думаешь о последствиях. Надо было спросить меня. Уж я бы ни за что не посоветовала отправлять деньги с фессалийским рейсом. Судно затонуло со всем грузом, экипаж еле спасся.

Я проводил жену к наружной двери, возле которой ее ждали носилки-стул с рабами-лектикариями. Мы обменялись улыбками заговорщиков, и стул закачался над мостовой, удаляясь. Итак, к вечеру слухи о моей крайней бедности должны наводнить город. Я прошел в кабинет, вспоминая слова Юлии. Значит, таково ее мнение о «мудром муже»… Что ж…

Марона всегда читала Хорсе нотации, как ребенку. Кто их знает, может, он и в действительности был ее сын. Женщины никогда с мужчинами иначе и не разговаривали. Все время грызня да ругань. Да и как с ними иначе-то? Вот, мальчики погибли в схватке. Марона прибыла, естественно, во гневе праведном, набросилась на вождя. Они, мужчины, оставляют годы труда — роды, выхаживание, выкармливание, воспитание — женщинам, не интересуясь детьми, пока те малы, а потом забирают выросшего ребенка, хлоп — и нет его. Мгновенно перечеркнуты многие годы упорных трудов.

В наши дни от римских матрон публично таких речей не услышишь. Они восхваляют успехи своих сыновей на полях сражений. Ни разу я не слышал упреков такого рода, что, мол, вот, растили-растили, чтобы потом в легион, под вражьи мечи да стрелы… Но келейно римским мужьям подобное выслушивать приходится, в этом я тоже имел случай неоднократно убедиться.

— На чьем горбу эта неблагодарная работа? — кипятилась Марона. — Уж, конечно, не на вашем. Вы стараетесь от малых детей как можно дальше держаться.

Здесь уместны некоторые пояснения. Лет в семь, а то и раньше, мальчики пускались в лес на поиски Хорсы. Так продолжалось настолько долго, что можно было это явление объявить традицией. Между берегом и лесным поселением существовала тропа, обходящая болота и топи. Тропа достаточно безопасная, если ребенок не следовал по ней в одиночку. Женщины всегда путешествовали группами, детей сызмальства приучали к той же мысли. Однако много в лесу зверья хищного, и не один пацан, пустившийся в путь без сопровождающих, пал жертвой хищников. Марона нападала на Хорсу, требуя от него, чтобы он положил конец этому бегству тайком, чтобы он обеспечил безопасность детей, дабы избежать ненужных жертв… Хорса и его люди лишь смеялись. То, что она тут молола, обличало ее полное невежество в отношении как мальчиков, так и мужчин, их внутреннего мира. Разумеется, пацаны должны сбегать из переполненных пещер, где сплошные визг, плач да сопли, должны покидать их тайком, иначе весь смысл пропадает.

— Что тут объяснять? Неужто не ясно? — удивлялся Хорса и называл Марону дурой.

Малыши, которые чувствовали себя взрослыми, покинув материнский берег, отправлялись «в деревья». На берегу деревьев, почитай, вовсе не росло. Прибытие группы мальчиков, сбежавших из-под опеки мамаш, — прекрасное зрелище. Сами они с восторгом осматривались на большой поляне между двумя стенами деревьев. Лазить по деревьям — их любимое занятие. Леса покрывали весь остров, если это был остров, за исключением площадей, занятых болотами да топями. На деревьях к тому же безопасней. Не все хищники с легкостью могли по ним прыгать. Взрослые жили на земле. Сообщалось о некоторых группах мужчин, живущих исключительно на деревьях, но к племени Хорсы это не относилось.

Мальчики лет семи или около того почти все время проводили на деревьях. Какой пацан может устоять против приключений в ветвях и в листве? Жизнь — что надо! Вниз они спускались, чтоб поесть, на пиры да в походы. Вверху устраивали платформы, качели, ходы, подъемные приспособления. Жизнь учила выносливости, жизнь учила жизни. Не обходилось без несчастных случаев, добавлявших топлива в костры женского гнева. Ведь сломавших руку или ногу отсылали на берег для лечения и ухода. Неужели нельзя следить за детьми, чтобы не допускать падений, ведущих иной раз и к смерти? Эти требования поражали мужчин идиотизмом. Конечно, мальчики стремятся к опасности, разумеется, всегда будут несчастные случаи, даже гибели не избежать. Неужели этим дурам никак не дотумкать до этой очевидной истины своим куцым умишком?

Снова ругань, снова Марона пилит Хорсу, осыпает его обвинениями. И все без толку. Семилетние мальчики сбегали, сбегают, и впредь будут сбегать к лесам, к мужчинам. Каждый из мужчин когда-то оставил морской берег, у каждого в памяти сохранились детские впечатления: как там плохо и тесно в пещерах и на берегу, в загончиках для детей.

Хорса отметил, что берег велик, что можно расширить поселение, сменить место проживания. Да, пещеры удобны, у мужчин даже сохранились связанные с морем первые детские теплые воспоминания. Скалы там из мягкого песчаника, в котором нетрудно делать углубления. Хорса сказал, что мужчины готовы обустроить новый дом для женщин, ничем не хуже старого и намного просторнее. Но многовековые привычки нелегко изменить. Это их дом, возразили женщины, дом, в котором появились на свет все они, мужчины и женщины. И они не собирались этот дом покидать.

Марона узнала о предстоящей экспедиции не от Хорсы, а из болтовни собственных девиц. Куда они собрались? Далеко ли? Марона поняла, что мужчины отправляются уже совсем скоро, лишь когда одна из женщин спросила, пойдет ли она с ними. Наконец, слишком поздно, она поняла, что некоторые из ее женщин уходят, как и все мальчики, которые находились при Хорсе. Подумав, к чему это приведет, Марона ужаснулась. Она сразу поняла, что Хорса об этом совершенно не задумывался. Он вообще не любил загадывать надолго вперед. Ведь девицы и женщины неизбежно забеременеют. Каково им будет в походе, каково с ними будет в походе? Именно по этой причине Марона поначалу полагала, что путешествие задумано коротким.

Затем однажды несколько женщин поднялись на гору, посмотреть, что делается в долине, и увидели на реке молодежь, ловящую рыбу для орлов, чтобы попросить их о покровительстве в странствии.

Женщины тут же понеслись вниз, к парням. Некоторые из них орлов еще никогда так близко не видели. Дети пугались. Но парни громоздили рыбу в кучи и распевали во всю мочь:

— Мы дети орлов. Вы наши отцы!..

Много было «орлиных песен», в которых говорилось, что первые «мы» вылупились из орлиных яиц.

Да, орлы парят перед мысленным взором римлянина. В имении моем на скальном выступе многие годы существует гнездо орла, рабы носят туда пищу, жертвуют, должно быть, молятся. И в душе я с ними солидарен.

Где-то ведь должны корениться наши чувства к орлам. Возможно, мы ощущаем родство с теми легендарными орлами-прародителями? И мы «дети орла» в большей степени, чем подозреваем сами? Когда по улицам проплывают мимо увенчанные орлами значки легионов, слезы так и просятся на глаза…