Как они играли в горелки.

Как они ни перед кем не были виноваты.

Он хорошо писал очищение человека, который в акте любви почувствовал акт мощи правдивости.

Он представил, как течет река, на ней только что был лед.

Река сломала лед. Луна висит над ледоходом, обещая не то конец света, не то начало весны.

Он писал, как девочка была в руках мужчины и говорила: не надо, не надо, а тело ее говорило «надо».

Софья Андреевна, женщина проницательная и опытная в своем понимании обширного мира Толстого, говорила, что он обсасывает приключение офицера. Герой стал уже офицером. Больше всего ее огорчало, что герой женится на проститутке.

Роман писался, ходы романа сменялись.

Есть русская пословица: заблудился в трех соснах.

Гениальный человек блуждал в больших лесах, где текли большие реки.

Та речка, над которой висела луна, речка, покрытая льдом, льдом ломающимся, перерастала в будущем романе в великую сибирскую реку, по которой тоже шел лед, царапая берега.

Девушка романа полюбила мужчину бессмертной любовью, она не хотела испортить ему жизнь.

Она его любила с такой силой света, что все изменяла, изменяла прежние, предлюбовные решения.

В романе она уходит от человека, – она уже получил» часть опыта Толстого, – она получила опыт и предреволюционной России.

Ехала бывшая проститутка по протекции Нехлюдова в вагоне с политическими преступниками.

Уловила она своим полукрестьянским сознанием, что сильно обидели народ и люди платят за чужую вину.

Для того чтобы это сделать в романе, для того чтобы показать, нужно было романное время.

«Стой, солнце, и не двигайся, луна», – сказал когда-то Иисус Навин в Библии во время неоконченного сражения.

Тогда это удалось.

Но если бы удалось на самом деле, то произошла бы катастрофа в галактике.

Но в литературе иногда надо изменить время, замедлить или ускорить его.

Надо было время на испытание решения Нехлюдова. Толстой сделал построение, равное своей силе. Он показал замедление, путаницу процесса осуждения. Присяжные пожалели женщину, но напутали в приговоре.

Плохо сформулировали свой ответ на вопрос о вине женщины, в чем она виновата, в чем не виновата. Они хотели помочь женщине.

Женщина еще сохранила ту привлекательность, за которую нельзя человека упрекать. Она сохранила тот взгляд Катюши Масловой, который помнил Толстой и ненавидела Софья Андреевна, хотя и никогда не видела.

Подсудное дело перешло в новую инстанцию, пошло в Сенат.

Появилась необходимость хождения по инстанциям, появилась необходимость расширения романа.

Любовный роман получил не декорации, получил пути хождения по ступеням суда.

Ходил и искал правды.

Как Нева у Пушкина – у дверей казематов Петропавловской крепости.

Искание простой правды, искание истинного рельефа жизни, искание истинного правосудия.

Ведь Нева тоже была не виновата перед Петром, как Петр ни в чем не виноват перед Невой.

Время пересуживает, время пересматривает.

И Толстой сам прошел по путям возможности – это самая ясная, самая четкая энергия заблуждения, потому что это энергия поиска правдивости.

Наташа Ростова могла быть счастлива и без Пьера Безухова.

Она жила в краю счастливых.

Катюша Маслова не могла бы жить – никак.

Он искал ее путь.

Школа Льва Николаевича Толстого расположена в левом крыле, как бы отрубленном дворянской нуждой от построек, это каменное крыло отрезано от другого крыла, – ныне деревья поднялись выше этих построек.

Там было много разных учителей.

Были студенты, они устраивали «беспорядки».

Их сажали в тюрьму, ненадолго.

Потом их освобождали к какому-то царскому дню, потому что это были люди «не столь страшные».

Среди них был ученик великого к сегодняшнему дню Федорова, человека, который написал книгу «Философия общего дела».

Люди живут и умирают.

Как заплатить людям за то, что они страдают?

Рай, как догадался уже Марк Твен, место скучное, место тесное.

Достоевский в «Братьях Карамазовых» устами Великого Инквизитора сказал, что мало людей будет спасено, а что делать людям, которые виноваты только в своем рождении?

Великий Инквизитор предлагал обман церкви.

Обмен благодати, которая копится в руках клира, он может отпустить эту благодать за подвиг или за деньги.

Церковь бралась смыть грех, как неверно решенную задачу учитель смывает с черной доски.

Но это не решение.

Федоров предлагал воскресить мертвых.

Дать им другую жизнь, дать им бессмертие.

Это бессмертие было молодо.

Библия не знает бессмертия души.

Она знает бессмертие рода.

Но для того, чтобы сделать человечество счастливым, земля тесна, – надо населить хотя бы ближайшие планеты.

Федоров, библиотекарь в старинной прекрасной библиотеке, которая была положена в основу нынешней Ленинской библиотеки, библиотекарь, книголюб, монах нового дела, говорил, что человечеству уже тесно на земле.

Ученик этого человека был преподавателем у Толстого в школе, той школе, где дети вели себя так, как, казалось, ведут себя казаки там, на Тереке.

И вот этот человек – Симонсон (в школе у Толстого – Петерсен), ему дано имя финна, потому что тот, как говорится в плохих книгах, литературный прототип, финн, на одной из мыз которого была создана любовь, а потом девушка была брошена, – вот этот Симонсон верил, что весь мир жив, весь мир можно заселить, и он на глазах изумленных, растроганных революционеров влюбился в Катюшу Маслову.

Она уже переменялась в обществе женщины, которая при своих ошибках в представлении истории любила человечество.

Когда Лев Николаевич понял, что он заблудился в рукописи романа, что женщина свет, а остальные только тени ее; когда он сказал своей жене:

– Я передумал, Нехлюдов не женится на Катюше, —

жена обрадовалась – конечно, не женится.

Но она не знала, что Воскресение перешло от дворянина к проститутке; причем она не замечает того, что Катюша воскресает в широком ореоле людей, которые любили ее без вознаграждения.

Несчастье было оправдано.

Несчастье было как бы исправлено.

Получалась новая правда.

На великом суде «Воскресения», где не было священников, где никто не клялся, что он не будет врать, на великом суде горе было оправдано, а выводил людей из горя не поэт и даже не писатель, выводила правда.

В это время Катюша Маслова уже отказала Нехлюдову.

Он не сразу понял это, но женщина, та женщина на каторге, Марья Павловна, сказала, что если бы она ушла с ним, это было бы падение хуже, чем она пережила в домах терпимости.

Катюша Маслова стала несговорчивой.

Она стала гордой.

А Нехлюдов в это время бывал в домах людей своего круга, они принимали его, потому что видели, этот чудак не только благороден, но и родовит, и богат.

Ему прощалось его чудачество, его посещения вагонов для политических заключенных.

Симонсон любовно отнесся к Катюше Масловой. Не как к искуплению.

Он воскресил любовь, в которую поверили все.

Неисчислимая широта романа стала понятной.

Но чтобы снять ореол с Нехлюдова, рядом с ним был показан другой виновный.

Какой-то мужик Тарас, в семье которого нужна была новая работница, женился на очень молодой женщине. Она не могла еще полюбить. Любовь Тараса казалась девочке оскорбительной.

Она его, девочка, отравила.

Дело попало в суд.

Жизнь с Тарасом продолжалась.

Она влюбилась в него.

Я забыл сказать, травила она его медленно.

Это трагедия настоящая, которую не знал и не мог придумать великий Данте.

Тарас мог защитить женщину от арестантов, силой, упираясь широкой грудью.

Он пошел с ней на каторгу.

Его подвиг делает несколько чудаческий подвиг Нехлюдова тенью или полутенью.