Кузяха презрительно сплюнул:

– Это дички-то? Кислющие!

– А животом-то как будешь маяться, – добавил Савоська…

Коле было понятно желание друзей и, не раздумывая долго, он по-хозяйски приказал:

– За мной! В сад!

Он повел ребят к потайной лазейке. Ее сейчас не так-то просто обнаружить: узкий проход прятался в зарослях репейника, конского щавеля, крапивы.

Один за другим протискивались мальчуганы в сад. Ближе всех стояла широко раскинувшаяся ветвистая яблоня. Грузно склонила она к земле свои отяжелевшие от плодов ветви.

– Тряси! – приказал Коля Кузяхе.

Но тот не решался. Глаза его растерянно бегали от яблока к яблоку. Тогда Коля сам взялся за ствол дерева. Раз! Два! Яблоки посыпались, как из мешка.

– Бери! – крикнул Коля.

Повторять не пришлось. Присев на корточки, ребята с упоением собирали нежданную добычу. У Кузяхи заметно пузырились карманы полосатых, сшитых из грубой пеньковой пестрядины штанов. Мишутка набил снятый с головы картуз. Савоська совал яблоки за пазуху, Коля старательно помогал ему.

– Ты и сестренок угости, – заботливо советовал он.

В пылу охватившего их азарта ребята забыли обо всем на свете. Сами того не замечая, они ломали хрупкие ветки черной смородины, топтали цветы на клумбе. Кузяха нечаянно толкнул Мишутку, тот свалился в кусты, выронил картуз – яблоки рассыпались во все стороны.

– Ты что, не видишь? Слепой? – сердился Мишутка.

– Сам под руку лезешь, тетеря!

– А ты беспалый! С березы упал, в лужу попал.

Назревала драка. Но тут раздался полный ужаса возглас Савоськи:

– Барин! Барин!

Словно кнутом хлестнуло детей. Роняя яблоки, они опрометью бросились к лазейке. Каждый хотел выбраться первым.

– Ой, ой, батюшки! – заревел Мишутка Гогуля.

Но вот все ребята уже по ту сторону забора. В саду сделалось тихо, как перед грозой. Коля стоял посредине дорожки, усыпанной яблоками, и с замиранием сердца ждал приближения отца.

Алексей Сергеевич шагал быстро. Он был не в духе. Заходил в столярную мастерскую. Дворовый столяр делал ему станок для чистки ружей. Но что-то не удалось мастеровому. Толкнув станок ногой, Алексей Сергеевич ударил столяра по зубам и выскочил на улицу. Тут до его слуха и донесся неосторожный ребячий гам.

– Что тут был за базар? – еще не дойдя до сына, крикнул Алексей Сергеевич.

Коля молчал.

– Я кого спрашиваю: что за базар? – зловеще повторил отец.

Опустив глаза, Коля продолжал молчать.

В эту минуту взор Алексея Сергеевича упал на поломанные кусты, истоптанную клумбу, рассыпанные яблоки.

– А-а! Разбойники! Злодеи! – со свистом вырвалось у него из горла.

Левая щека отца нервно дернулась. Усы грозно поднялись вверх. Тяжелой рукой схватил он Колю за шиворот и притянул к себе.

– Это ты их пустил? Ты? – все сильнее распалялся он. – Отвечай! Убью!

– Я, – трясущимися губами чуть слышно отвечал Коля.

Отец начал поспешно отстегивать желтый с блестящей пряжкой ремень.

Вскоре по саду пронесся отчаянный крик:

– Мама! Мамочка!

Крик этот вырвался не сразу. Сначала Коля терпел молча. Но когда отец в слепой ярости стал изо всей силы хлестать его пряжкой, терпения не хватило.

Первой услышала Колин голос няня. Она бросилась в ту сторону, откуда доносился крик, и увидела беспомощно бившегося в ногах Алексея Сергеевича мальчика.

– Матушка-барыня! – ворвалась няня на балкон, где дремала с книгой в руках Елена Андреевна. – Барин Николеньку сечет в саду… у яблонек!

Елена Андреевна вздрогнула и уронила книгу на пол. Еще мгновение, и она уже бежала по дорожкам сада.

Подбежав к мужу, Елена Андреевна схватила его за руку:

– Перестаньте! Довольно! Умоляю!

– Уйди! – пытаясь вырваться, рычал сквозь зубы отец.

Но Елена Андреевна не выпускала его руки. И откуда только силы взялись! Отец разжал колени и оттолкнул сына в сторону. Коля опрометью бросился к дому, спрятался в чулан.

Здесь и нашла его встревоженная мать. Она увела Колю в свою комнату, осторожно сняла с него рубашку и зарыдала: багровые полосы пересекали всю спину мальчика.

– Боже мой, какой варвар! – воскликнула Елена Андреевна и, слегка прикасаясь к телу сына, покрыла больные места прохладной пахучей мазью. Потом, уложив Колю на кушетку, читала ему стихи из книги, которую подарил Петр Васильевич Катанин: о вещем Олеге, об узнике, сидящем за решеткой, об утопленнике.

Но детство есть детство! Хоть и больно было Коле, ему захотелось на улицу. Так чудесно светило солнце, так весело щебетали птицы в саду.

Пришел Андрюша, с жалостью посмотрел на брата, тяжело вздохнул:

– Ты что, милый? – спросила мать, прижимая его к себе.

– Скучно! Чем бы заняться?

– А ты почитай.

– Надоело. Сходить бы куда. Вон ребята в лес за грибами побежали.

У Коли загорелись глаза:

– За грибами?

Он ведь такой грибник, поискать только!

– Мамочка, мы тоже сходим в Качалов лесок, – начал упрашивать Коля. – Ну, мамочка, ну, родненькая, ну, пожалуйста! Мы быстро вернемся.

Не выдержало материнское сердце. Целуя сына, Елена Андреевна грустно сказала:

– Что с вами поделаешь? Идите! Оставляете меня одну.

– Я, мамочка, целый вечер буду с вами, – заторопился Коля. Но вдруг он вспомнил про Атаманову горку, и лицо его залилось румянцем. Где же ему вечером быть? Ребята соберутся и скажут: вот, уговорил нас в добрые разбойники, а сам и не явился. Нет, он непременно придет на Атаманову горку, отпросится у матери, объяснит ей все…

До Качалова леска рукой подать. Чуть выйдешь из деревни, свернешь направо и начнется ельничек вперемешку с березнячком.

Андрюша нес лукошко, а Коля неторопливо шагал рядом. Иногда он морщился, потирая рукой спину.

Не успели они войти в лес, как услышали звонкое ауканье. Голоса знакомые. Это вот Кузяха кричит басом, как леший:

– О-го-го-го!

А это тоненько скликает грибников Лушка Цыганка:

– Ay! Ay!

Ей отвечают со всех сторон. Значит, грибников много. Какая жалость, что Коля с Андрюшей пришли позже всех! Пожалуй, все грибы уже в лукошках.

– Белый! – радостно воскликнул вдруг Андрюша.

И в самом деле: настоящий белый гриб. Шляпка темно-бурая, загорелая, ножка толстая. Спрятался под сосенкой в потемневшей сухой траве, не сразу его и найдешь.

– Белый в одиночку не растет, – уверенно сказал Коля. – Ищи здесь другого.

Он обошел дерево со всех сторон, старательно вороша прошлогодние листья, раздвигая сухую траву, ощупывая седой, жесткий мох.

Так и есть! Вот еще боровичок! Совсем молоденький, похожий на вырезанную из дерева куклу-матрешку.

До чего же славно вокруг! Неутомимо вели свой концерт музыканты-кузнечики. Живительной прохладой веяло в густой тени. Выйдешь на поляну – и будто в роскошный дворец попадешь. Все сияет на солнце: и березка, нежно склоняющая свои сережки, и осинки с трепещущими листьями, и елка с зелеными шишками.

Коля поднял с земли сухую продолговатую палку. С ней удобнее: то гнилой пенек сковырнешь, то шуршащий белоус на кочке раздвинешь – не прячется ли там боровичок? Вот у муравейника нахально красуется рябой мухомор. Взмах палки – и голова мухомора летит в кусты.

Прескверный гриб – мухомор! Но около него всегда боровички ютятся. Что за непонятная дружба? Ведь и общего-то ничего между ними нет.

Грибов попадалось все больше и больше. Серые, с тонкими шероховатыми ножками подберезовики, влажные и клейкие, будто обильно смазанные чем-то маслята с белыми воротничками под шляпкой, красивые, но ломкие сыроежки. Иногда Коля подхватывал на ходу, между делом, горсточку желтых лисичек. Это очень вкусные грибы, особенно со сметаной, но чересчур уж они невзрачны, мелки.

В лесу снова зааукались. Голоса раздавались совсем рядом. В солнечных просветах берез мелькнула бывшая когда-то голубой, а теперь неопределенно-серого цвета рубашка Кузяхи. Он вышел на поляну, еле таща большую корзину, доверху наполненную грибами.