— Заурбек Владимирович, я вообще не знаю, о чем вы говорите.

— Решил отпираться. Боишься?

Взяв все же стакан, Люка посмотрел чай на свет:

— Да нет, Заурбек Владимирович, здесь другое слово.

— Какое?

— Ну а честно, вы сами бы не боялись?

— Я? А чего?

— Как чего? Ведь за это знаете, что бывает? — Пригубив, Люка поставил стакан.

— За что «за это»?

— Ясно, за что. За заклад.[56]

— За заклад. Вот только за заклад кого?

— Как кого? Понятно, кого. Мы же не дети.

— Верно, не дети. Но ведь ты сам не знаешь, кто к тебе приходил, чтобы узнать об Азизове?

Люка задержал взгляд на стакане. Хмыкнул:

— Знаю, не знаю, мое дело.

— Может, это просто был черт,[57] который взял тебя на гецилло?[58]

— Ничего себе черт.

— Значит, не черт? Ну тогда ты его уже заложил. Раз все рассказал Азизову.

Скривившись, Люка сделал вид, что изучает что-то в окне. Сказал, не поворачиваясь:

— Кто докажет?

— Доказывать не нужно. У нас есть протокол показаний Азизова. Хочешь почитать? — Поскольку Люка не ответил, Габелая добавил: — Точнее, ты рассказал об этом не Азизову, а Деренику Аракеляну. Чтобы тот передал Азизову. Ты ведь не хотел ссориться с Робертом Арутюновичем. Правильно?

— Ладно. — Покрутив брелок, Люка спрятал его в карман. — Ладно, Заурбек Владимирович, ваша взяла. Спрашивайте.

— Спросим. Только зря ты насчет «наша взяла». Что он к тебе-то пошел? Он же гопник.[59] Разгонщик стопроцентный.[60] Должен же он в мастях разбираться? А, Люка? Тем более, просить близец[61] на Азизова? То есть на своего же. И у кого. У тебя!

— Заурбек Владимирович, я же сказал, спрашивайте.

— Сейчас. Только вопросы будет задавать Андрей Викторович. Не возражаешь?

— Мне без разницы.

— Вы помните точную дату? — спросил Рахманов. — Когда это было?

— Точную дату… — Люка какое-то время смотрел в потолок. — Не помню. Где-то в середине мая. После праздников.

— Как этот человек вышел на вас?

— Очень просто. Утром я выхожу из дому… Да, утром…

— Не помните точно, во сколько?

— Точно не помню. Часов в одиннадцать. А он сидит около дома, на скамейке. Я на него сначала никакого внимания не обратил, мало ли кто может сидеть. Сел в тачку. Смотрю, он подходит.

— Вы сказали: мало ли кто может сидеть. То есть вы этого человека не узнали?

— Да я вообще его не знал. В первый раз увидел.

— Опишите, как он выглядел?

— Сейчас… Такой немолодой. Лысый. В смысле, волос почти нет. Беки[62] светлые. Нос ни большой, ни маленький. Кругляшком. Губы тонкие. Вроде все.

— Во что он был одет?

— Одет… Сейчас… На нем была куртка. Темненькая, «прощай молодость». С алюминиевыми пуговицами. И брюки — серые, по-моему. Рубашка то ли в полоску, то ли в клеточку. На ноги не смотрел. Но, наверное, в том же примерно роде. Все брон-ю.[63] В смысле не новое.

— Вы заметили какие-нибудь особые приметы? Родинки? Шрамы? Татуировки?

— Наколок у него нет. Родинок тоже. Шрамы… — Рогава прищурил один глаз. — В смысле шрамов, вот здесь… — Провел ладонью по правой стороне шеи. — То ли пописали[64] его когда, то ли что. След остался. Слабый, но остался. Я как раз под ним сидел. В тачке. Ну и заметил.

— Значит, этот человек подошел, когда вы сели в машину?

— Да. Подгреб, остановился. Ну и так, с подначкой: «Люка, привет. Как жизнь?» Я сначала не врубился. Смотрю на него — что за лох. Нормально, говорю, жизнь, только вот чем обязан? Что надо от меня? Ну, а он: «Привет тебе от Додона». Я чуть не упал.

— Додон, это кто? — спросил Рахманов.

— Додон? Мой ближайший кореш. Самый ближайший.

— Додон это Гела Алексидзе, — пояснил Габелая. — В настоящее время находится в Кулунде. В ИТК строгого режима. По сто пятьдесят третьей.

— Значит, этот человек сказал, что знает вашего друга… — напомнил Рахманов. — Дальше?

— Ну я спросил его кое-что про Додона.

— Что именно?

— Да ничего особенного. Кто он есть. Какая у Додона масть. Как выглядит. Где сейчас.

— Не спрашивали, где они познакомились?

— Спрашивал. «Мы с детства знакомы». Вы же знаете: деловые об этом никогда не говорят.

— Понятно. А на остальные вопросы ответил?

— Ответил. Так, будто они братья. И смотрит на меня с улыбочкой. Я, говорит, могу еще пару приветов передать. Только, может, разрешишь сесть рядом? Я прикинул: по виду и разговору вроде деловой. Пожалуйста, говорю, садитесь. Он сел, и я сразу просек, что куда. Понял, кто это. И как вести с ним толковищу.[65]

— Что же вы поняли?

— Понял, что это зычара.[66] Наикрутейший. Блатняк,[67] каких в зоне раз-два, и обчелся. Знает все. Все, от и до. У меня сразу язык обсох и очко заработало.[68]

— Почему? — спросил Габелая.

— А кто его знает, что он сделает. Вынет сейчас волыну,[69] и где мои семнадцать лет…

— Он как-нибудь назвал себя? — спросил Рахманов.

— Назвал. Говорит: знать тебе меня не нужно, главное, я тебя знаю. Для разговора называй Вадим Павлович. И довези до аэропорта, если не трудно. Я, конечно, повез. В пути он спрашивает: знаю ли я Азизова? Мне деться некуда, ведь не скажу же: не знаю. Говорю: знаю. Тут он начал: что, куда, почему. Что за человек, есть ли бабки, не связан ли с конторой.[70] Конечно, я особо не раскалывался. Но в общем объяснил. Да и тут объяснять нечего. Азизова все знают. Крутизна.[71]

— Раньше вы никогда не слышали этого имени — Вадим Павлович? Скажем, от того же Алексидзе? Еще от кого-нибудь?

— Никогда.

— Этот человек интересовался еще чем-нибудь, кроме Азизова?

— Больше ничем.

— Вы довезли его до аэропорта?

— Довез.

— К какому именно месту аэропорта?

— К площади. Там, где стоянка такси.

— Что Вадим Павлович сделал дальше? После того, как вы подъехали?

— Как что? Вышел.

— И куда пошел?

— Никуда. Стал ждать, пока я уеду.

— И вы уехали?

— Конечно. Я там ничего не оставил, в тот день.

— Он вам что-нибудь сказал напоследок?

— Ничего не сказал. А что он должен был мне говорить?

— Например, чтобы вы никому не сообщали о разговоре?

— Да нет. Сказал: «Пока, Люка. Смотри, будь умником». И все.

— У Вадима Павловича был какой-нибудь багаж? Чемодан, сумка? Что-нибудь еще?

— Когда он садился в тачку, нет.

— Больше он к вам не обращался? После этого случая?

— Нет.

— Сами вы пытались выяснить, кто это был?

— У кого?

— Скажем, у Алексидзе?

— Как я это выясню, если Додон в зоне? Сами понимаете, писать Додону об этом я не буду.

— А у других не интересовались?

Помедлив, Люка снова достал брелок с ключами:

— Да нет. Спрашивать у других — пустой номер.

— Вы сказали, это произошло в середине мая? После праздников? То есть после девятого?

— Да. После девятого. Кажется, это было одиннадцатого.

— Все же попробуйте вспомнить, когда это было точно? Может быть, не одиннадцатого, а десятого? Или двенадцатого?