Вот и всё.

Виктор сдул дымок со ствола, круто развёрнулся на каблуках и походкой восточно-деревянного Клинта пошёл к машине. Дело было сделано. Конец кино. Можно расслабиться. И пропустить титры. Улыбнись, девонька.

Но девонька закричала. Закричала в ответ на крик, раздавшийся сзади. И два крика слились в один.

Кричал восставший из ада Шоно. Раненым зверем кричал. Выл.

И кричала Йоо. Дико кричала.

Виктор повернулся. Навстречу пуле. И… без вариантов.

Но тут закалейдоскопило. Заслоняя его от смерти, вперёд выскочила безбашенная Йоо. А уже спасая её, сбивая её с ног, откуда-то сбоку, выпрыгнул китаец. Это был невероятный прыжок. От того места, где Ли стоял, до вот этого… Нет, это было физически просто невозможно. Но крадущийся тигр превратился в летящего дракона. И пулю Шоно остановил грудью именно он.

В ответ на этот из преисподней выстрел раздалось несколько прощальных очередей. И от Шоно остались только алое кружево. С ним было покончено. Уже окончательно.

Но только Ли он всё же забрал с собой. Храбрый китаец не признавал бронежилетов.

Он умер через три-пять-семь-одиннадцать минут на руках у Виктора. Он действительно умер. Но, правда, обещал вернуться. Птицей Юн, например. Или весёлой черепахой. Или весенним липким ветром. Или настырным тополиным пухом. Или таким же нежным снегом, который вдруг повалил сейчас на них из растревоженных боем облаков. Ну, да, снегом… Или кем-нибудь или чем-нибудь ещё. Неважно. Важно, что он обязательно вернётся. Ибо не завершён ещё его круг. А значит, всё продолжается.

И поэтому просил он девочку Йоо не плакать. Ведь Воинам Света не пристало плакать. Ведь Путь саму…

Но Йоо не смогла удержаться. И Артист тоже захлопал заблестевшими ресницами. А Мурка закурила. А Лётчик от досады разрядил рожок по равнодушным к людскому горю вершинам. И на двух из них сошли лавины. И собачий вой грозным эхом ещё долго гулял по долине от левой гряды до правой, разнося весть о прекрасной смерти китайца Ли.

Провожали Японского Городового всей деревней.

Прощальное слово держал сам Виктор.

— Я познакомился с Ли совсем недавно, буквально вчера, — начал он, стараясь перекричать свистящие порывы ветра. — И только лишь поэтому мы с ним не успели по настоящему стать друзьями. Вражья пуля сразила его, и мы не успели…. Ни друзьями не успели стать, ни просто узнать друг друга поближе. Но я одно знаю, — Виктор окинул взором притихшую толпу. — Ли был верным товарищем и настоящим бойцом. Когда-то очень давно слово «ли» означало у китайцев «приношение жертвы», затем стало оно означать «порядок», теперь оно означает «правило». Ли оправдал все три значения своего имени. Он принёс себя в жертву, чтобы тот порядок вещей, который он считал достойным, был возведён в ранг правила. Спасибо тебе, Ли. За всё спасибо. И знай, Путешествие будет продолжено, задание будет выполнено, Жабе не жить. И твой дух — дух воина — поможет нам в нашей борьбе. — В голосе Виктора задрожал металл. — Мы сделаем это! Я всё сказал.

Закончив свою прощальную речь, Виктор положил на сырой холм камень. И Йоо, повзрослевшая на одну смерть, тоже положила камень. И Артист положил, и Мурка, и Испанский Лётчик. И Бажба Барас Батор. И бабушка с бидоном. И до сих пор не протрезвевший метатель камней. И все остальные жители освобождённого посёлка Буряндай, — от мала и до велика, — положили по одному камню. А кто и два.

И образовалась на могиле Ли пирамида. Не такая, конечно, высокая, как пирамида, допустим, царя Хеопса. Поменьше. Но зато эта пирамида была не памятником человеческому тщеславию, а была знаком людской благодарности. А разве второе первого не выше? Пусть и ниже.

После панихиды все отправились в столовую санатория, где на скорую руку были накрыты для поминок столы. Лишь Виктор и Бажба Барас Батор отправились к последнему домой. За обещанной Абсолютной Клеткой.

Войдя в дом старика, Виктор сразу потянулся к старой клетке.

— На кой тебе это старьё? — неожиданно спросил у Виктора старик, чем его весьма напряг.

— Ты же сам обещал отдать её, когда я с Шоно разберусь, — напомнил старику (уж не склероз у деда?) удивлённый Виктор.

— Я тебе Абсолютную Клетку обещал отдать, а ты этот никому не нужный хлам собрался оприходовать.

— Но разве это не…

— Ты думал, что это она и есть? — спросил старик и закудахтал.

— А разве нет?

— Нет, конечно.

Старик, продолжая веселиться на предмет человеческой наивности, залез на скрипящий табурет, пошарил рукой на перекошенном шкафу и достал сверху какой-то небольшой сосуд. Оказалась — колба. Протёр пятернёй пылюку и протянул Виктору:

— На, держи.

— Так это Абсолютная Клетка? — был поражён Виктор.

— Она, — кивнул старик. — Был у меня знакомец один. Врач. В нашем санатории лет двадцать трудился. Как по распределению после института попал, так и трудился. Так вот врач этот, Журавлёв Александр Михайлович, хотя и был практикующим врачом, и даже до зама главного дослужился… До главного не дослужился потому что хотя и был Журавлёвым, но самом деле Беккером… И не Александром, а Изей… И не Михайловичем, а Моисеевичем… О чём я? А, ну да. Значит, хотя, он больных и пользовал по долгу службы, но помимо того наукой изрядно занимался. У него на дому даже лаборатория была оборудована.

— Ну и? — торопил деда Виктор, время поджимало.

— Ну вот, я и говорю. Наукой он занимался. Изучал то, какие цитогены дрожжей получаются в результате вариаций в экспрессии хромосомных генов, приводящих к альтернативным вариантам складывания полипептидных цепей. Надеялся, что это приведёт его к пониманию новых молекулярных механизмов регулирования действия белков путём длительно сохраняющейся настройки их активности без изменения первичной структуры закодированных в ДНК генов… Приблизительно так.

— Ну ты дед и даёшь!

— А то! Настоящим коммунистом считаться может только тот, кто овладел всей суммой знаний, накопленных человечеством. Но это ещё что. Подумаешь, «механизмов регулирования действия белков путём длительно сохраняющейся настройки». Я и похлеще могу. Вот ты бы мой доклад послушал, что я на последней партконференции…

— Дед, дед, время.

— Говорю, не доклад, — песня была. Ладно. Короче, что-то такое Сашке Журавлёву, ну, то есть Изе Беккеру, по генеральной его теме открыть-таки удалось. Нащупал он там какой-то ход. Но это не важно. А важно, что в этой вот питательной бурде, — старик кивнул на колбу, — обнаружил он какие-то побочные эффекты. Накануне, перед тем, как уезжал, — докторскую в Ленинград подался защищать, — принёс мне эту склянку и сказал по большому секрету, что в ней, дескать, клетка с абсолютными свойствами. Просил до его приезда сохранить. И пробку эту вот резиновую наказал ни в коем разе не вытаскивать. Наказал и уехал. Пятнадцать годков почитай уже прошло, как уехал. До сих пор не вернулся. Как в воду канул. Ни слуху, ни духу.

— Ничего удивительного, — прокомментировал Виктор, — дорога в Соединённые Штаты Науки — это дорога в одном направлении. Дядюшка Сорос покупает ботаникам ван-вэй тикет.

— Видать, так и есть, — согласился с версией старик.

— А как Клетка-то эта работает? — двинул его ближе к насущному Виктор, рассматривая на свет мутную жидкость.

— А я почём знаю.

— Сам же говорил, что слово верное знаешь.

— Наврал.

— Ну дед!

— А что мне делать оставалось?

— Ладно, по ходу дела разберёмся. Не боги горшки…

— Разберётесь, — не сомневался дед.

И хотел он что-то ещё добавить, но промолчал. Задумался о чём-то.

И Виктор тоже замолчал.

Так и посидели они немного душевно в полной тишине. Слушали, как ангелы шуршат крылами.

Потом только, когда ангелы в протрубивший дымоход юркнули, попросил Виктор деда:

— Вы тут за могилкой-то Ли присмотрите.

— Присмотрим, — кивнул дед, — на этот счёт не волнуйся. Дело святое.

Виктор вздохнул и глянул во двор. В оконном проёме на фоне покосившегося неба качнулась от порыва ветра обломанная былыми бурями сухая ветка.