— Может быть, наставница приостановит свои рассуждения! Я знаю одно сравнение, и Су-юнь сразу уразумеет, в чем суть игры.
— Что же это за сравнение? — спросила Юнь. Я сказал им так:
— Журавль хорошо танцует, но не может пахать, бык умеет пахать, но не танцует. Такова природа вещей. Ты, наставляя ее, хочешь невозможного, к чему же зря стараться?
Су-юнь толкнула меня в плечо и весело сказала: — Так вот как вы отзываетесь обо мне! Юнь сердито приказала:
— Раскрывайте рты, но не давайте волю рукам. Тот, кто нарушит это правило, наказывается большой чаркой.
Су-юнь была молодцом, она нацедила полную чашку вина и выпила до последней капли. Я сказал Юнь:
— Можно пускать в ход руки, чтоб приласкать, но не разрешается бить.
Юнь, смеясь, толкнула Су-юнь ко мне на грудь и сказала:
— Господин может ласкать ее сколько угодно. Я возразил:
— До чего ты непонятлива. Удовольствие от ласки в ненамеренности, только неотесанная деревенщина может грубо тискать женщину.
Аромат жасмина, приколотого к волосам женщин, смешался с запахом вина, пудры и масла для волос и резко бил в нос. Я в шутку заметил:
— О, это простонародье! От него вонью за версту разит. Просто невмоготу.
Су-юнь, не сдержавшись, бросилась на меня с кулаками:
— Это от чьей же вони вам сделалось дурно? Юнь тут же вынесла приговор:
Она нарушила правило и наказывается двумя большими чашками!
Но он оскорбил меня, почему же я не могу поколотить его? — возразила Су-юнь.
Юнь разъяснила:
— Он сказал: «О, это простонародье». Я выбраню его за шутку и разъясню тебе, почему он так сказал.
Су-юнь пришлось выпить еще две чашки вина. Юнь пересказала ей нашу беседу о жасмине.
— Ладно, — согласилась Су-юнь. — Наказывайте меня.
И она выпила третью чашку.
— Говорят, что ты хорошо поешь. Может, споешь что-нибудь? — предложила Юнь.
И Су-юнь запела, отбивая по тарелочке ритм заколкой из слоновой кости. Юнь пришла в восхищение. Она весело пила вино, не заботясь, что пьянеет. Потом она села в паланкин и отправилась домой. Я еще поболтал с Су-юнь и домой воротился при свете луны.
В тот год мы жили в доме моего друга, Лу Бань-фана, в Сяошуанлоу. Через несколько дней супруга господина Лу от кого-то прослышала об этой истории. Она тайком сказала Юнь:
— Вы знаете, несколько дней назад ваш муж пьянствовал с двумя певичками у моста Десяти тысяч лет.
— Да, верно, — ответила Юнь.— Одна из певичек — я.
И она рассказала историю своего путешествия. Супруга господина Лу долго смеялась и ушла от Юнь успокоенная.
В седьмую луну года цзя-инь[63] при правлении государя Цянь-луна я возвратился домой из Восточного Гуандуна; со мной был двоюродный брат Сюй Сю-фын, который привез из тех мест наложницу. Сю-фын всем расписывал ее красоту и даже пригласил Юнь поглядеть на нее. На другой день Юнь сказала Сю-фыну:
— Красива-то красива, но никакого обаяния. Сю-фын возразил:
— Что ж, когда твой муж возьмет наложницу, она должна быть и красива, и обаятельна?
— Конечно, — ответила Юнь.
С этого момента она вбила себе в голову мысль о наложнице, и только недостаток в средствах останавливал ее.
В те времена в Чжэцзяне пользовалась известностью одна певица, по имени Вэнь Лэн-сян, жила она тогда в Сучжоу. Лэн-сян сочинила четыре поэмы под названием «Летит ивовый пух», списки стихов ходили по городу, и многие любители поэзии пытались подражать им. Мой друг Чжан Сянь-хань, из Уцзяна, был старинным приятелем Лэн-сян, как-то он принес мне ее поэму и попросил что-нибудь написать в ответ. Я решил показать свое искусство и в ответ написал стихи. Были там такие строки:
Они особенно нравились Юнь.
На следующий год осенью, как раз на пятый день восьмой луны, моя матушка собралась вместе с Юнь посетить Тигровый холм. В тот день нежданно-негаданно пришел Чжан Сянь-хань и сказал мне:
— Я ведь тоже отправляюсь на Тигровый холм. Приглашаю вас в одну компанию в качестве третьего избранника[64].
Я попросил матушку ехать первой, условившись встретиться с ней у Баньтана, что подле Тигрового холма. Мой друг потащил меня на лодку к Лэн-сян. Я увидел женщину уже в возрасте. При ней находилась ее юная дочь, по имени Хань-юань, как говорится, «еще невзрезанная тыковка», для нее еще не настал седьмой день седьмой луны[65]. Она казалась одинокой яшмой, поистине про нее была строка: «В прозрачной осенней воде отражается холод людской».
Поговорив с ней, я узнал, что Хань-юань умеет писать и читать. У нее была сестра Вэнь-юань, совсем дитя.
В те времена мне была чужда всякая мысль о певичках, я сознавал, что бедному ученому нечего делать в их обществе. И на этот раз сердце мое билось от волнения, но, сделав над собой усилие, я включился в разговор.
Я тихонько шепнул Сянь-ханю:
— Я ведь бедный человек, а ты, видно, собираешься разыграть меня?
Сянь-хань рассмеялся:
—Да нет. Просто один человек пригласил меня и Хань-юань отобедать. Но случилось так, что ему самому пришлось идти к какому-то важному господину.
Я замещаю его в качестве хозяина, а тебя пригласил вместо гостя. Так что не беспокойся! У меня полегчало на душе.
В Баньтане я нашел лодку матушки. Я попросил Хань-юань пойти к матушке и оказать ей знаки почтения. Юнь и Хань-юань встретились как старые друзья. Юнь взяла ее за руку и повела осматривать достопримечательности. Юнь особенно нравилось место под названием Тысяча цинов[66] облаков, она долго восхищалась открывшимся видом. Поднявшись по реке, мы доплыли до Ефанбина, где стали на якорь и устроили веселую пирушку.
Перед тем как снова тронуться в путь, Юнь попросила меня:
— Может быть, ты составишь компанию господину Чжану, а Хань-юань будет путешествовать в моей лодке?
Я согласился. Лишь у Дунтинского моста я попрощался с Хань-юань и Чжан Сянь-ханем. Домой мы добрались только к третьей страже.
— Вот и нашла я, наконец, красавицу, полную обаяния, — сказала мне Юнь. — Я уже условилась с Хань-юань, что она завтра навестит нас, и мне следует приготовиться к этой встрече.
Я был удивлен:
У нас ведь не золотые хоромы, нам не на что содержать подобных девиц, мы и так во многом себе отказываем. Это бред безумного! К тому же мы оба так счастливы, зачем тебе кого-то подыскивать?
Она мне нравится, — с улыбкой сказала Юнь. — Отдай ее мне в услужение.
На следующий день в полдень пришла Хань-юань. Юнь радушно и ласково встретила ее, устроила небольшое угощение и игру в загадки — проигрывающий выпивал штрафную чашечку вина. До самого конца обеда о сговоре не было ни слова. Хань-юань ушла домой, и Юнь сказала мне:
— Я условилась с Хань-юань, что она приедет к нам на восемнадцатый день этой луны, и мы станем названными сестрами. Тебе бы следовало все приготовить для полагающегося жертвоприношения.
Затем, с улыбкой посмотрев на малахитовый браслет, что был у нее на руке, сказала:
— Если увидишь этот обруч на руке у Хань-юань, знай, что дело устроилось. Я намекнула ей о деле, но что из этого получится, не знаю.
Я решил во всем положиться на жену. Восемнадцатого дня шел проливной дождь. Тем не менее Хань-юань навестила нас. Она довольно долго пробыла в спальне Юнь, а потом обе женщины вышли, держась за руки. Хань-юань посмотрела на меня и застыдилась — малахитовый браслет был на ее руке. После того как курительные свечи были зажжены и союз заключен, мы решили продолжить пиршество. Но Хань-юань спешила на прогулку по озеру Шиху, она простилась с нами и уехала.