— А что, если трубу к двери прибить? — не сдался Костик.

— Я тебе, Костя, под дверь ремень прибью из поролона. Чтоб он тебя на теплые мысли наводил, когда ты погулять намылишься, уроки не выучив, — сказала мама.

— Спасибо, мама, ты всегда была добрая. Так вот. Будет у нас со Светой в нашем доме в деревне — а он, конечно, будет в деревне, организуем мы такую энергосберегающую деревню… Будет лицом нашего дома вместо секретарши оранжерея с цветами. А над ней и вообще на крыше будут солнечные батареи. Также, если место будет удачное для ветровых потоков, мы поставим над домом ветряной двигатель! Сейчас уже есть такие двигатели, которые совмещают в себе и сбор солнца, и сбор ветра. Вот как ты считаешь, папа, что лучше: два отдельных двигателя или два в одном?

— В деревне лучше всего настенный газовый котел, если деревня газифицирована. Тогда ни от кого не зависишь, — скучным голосом сказал папа.

— Вот как! А ты мне дашь все данные по газовым котлам?

Папа усмехнулся и ответил:

— Дам, чего ж не дать.

— А ты делаешь эти котлы в дома? — спросил Костик. — В частных кварталах? Ты им даешь данные, что эти котлы лучше?

— Нет, не даю.

— А почему?

— Они у меня не спрашивают.

— А ты сам расскажи!

— Кому — бабкам и дедкам? — фыркнул папа. — Вот я тебе дам данные, а ты иди и рассказывай, если тебе так охота.

— Ладно, я пойду! А ты мне дашь данные, где есть эти частные кварталы?

— Дам, — коротко согласился папа.

— Ладно, это хорошо. Но мы со Светой будем делать всё-таки солнечный обогреватель. Газ — это природный ресурс, который надо беречь. А солнце всё равно светит, и причем бесплатно.

— Бесплатно только сыр в мышеловке. Твой обогреватель столько стоит, что тебе денег не хватит его купить.

— А спорим, хватит? Ты цены знаешь? А я знаю. Я всё нашёл!

— Ну и ладно с тобой, нашёл — так покупай. Молодец. Хороший у вас дом, я очень рад. Светлана, добавки хочешь?

— Спасибо, мне уже хватит. Иван Андреевич, вам, наверное, неинтересно, о чем мы говорим? — спросила Света. — А то вы как-то все так как будто отмахиваетесь?

— Отмахиваюсь? Нет, мне интересно. Продолжайте, продолжайте.

Костик продолжал, но Свете все-таки казалось, что отец Филимонов о чем-то грустит. Её это беспокоило, потому что Иван Андреевич ей понравился. Вовсе он не такой глупый, как у папы получалось. Он просто слишком терпеливый. Вокруг него обстоятельства, а он их терпит, терпит, терпит… Мама ворчит — он терпит, на работе работать трудно — тоже, наверное, сидит и терпит. И немножко даже герой, что терпит, но Света бы так терпеть не хотела. Нет уж, лучше терпеть трудности, чем обстоятельства! Но какой он грустный, этот Филимонов… Если бы она была маленьким Яшкой, она бы точно соскочила с табурета и кинулась бы его обнять и сказать: «Дяденька, что вы такой грустный, не грустите, я вам леденец отдам!» Но она была не Яшка, и как всё это сделать, придумать не могла.

— Ты меня не слушаешь, — сказал Костик. — Ты где там витаешь, эй? О чём думаешь?

— О Яшке, — сказала Света.

— О Яшке? Это чего ещё вдруг о Яшке? — очень ревнивым голосом произнёс Костик.

— Яшка сказал, что мы все рождаемся для великих дел. А ещё он считает, что когда люди становятся взрослыми, они перестают понимать что-то важное. Костик, а ты не перехочешь строить такой дом, когда тебе будет двадцать лет и когда гораздо удобнее будет работать менеджером в торговой компании?

Костик отодвинул бумаги и задумался. Потом ответил:

— Не знаю. Как-то ты так уж очень… Но всё равно, ведь то, что я знаю, оно же никуда не пропадает?

— Пропадает, сынок, пропадает, — вдруг оживился Иван Андреевич. — Вот так вот ух — и пропадает. А начинается совсем другое. Начинается быт, начинаются реалии. Ты запланировал высокую технологию, всё миллиметр к миллиметру рассчитал, а работнички к тебе пришли пьяные, погрешность движений у них плюс-минус полметра. И приходится знать что-то совсем другое, скучное, серое, одинаковое, а то, что было раньше, забывается и пропадает. А потом придёт к тебе сын и скажет: «Папа! Где же твой белогривый конь, где твоя золотая труба?» А вот хочешь ли, сынок, я тебя на работу возьму? В нашем участковом ЖЭКе сейчас как раз секретаря нет. Поди, подработай. Там всего-то заявки принимать и на вопросы отвечать: когда работает паспортист, а когда бухгалтер. Две недельки посидишь — у тебя в голове ещё сто идей появится. Хочешь? А там, может, и настоящего найдём секретаря.

— Конечно, хочу! — обрадовался Костик. — А зарплата будет?

— Будет тебе зарплата, отчего же нет. За полдня по тарифной сетке, как всем, с опозданием в три месяца. К лету как раз получишь свои сто рублей.

— Что-то маловато, — сказал Костик.

— А где ж я тебе больше-то возьму? Разве что могу тебя, как остальных, в дворники записать, как будто ты ещё два двора подметаешь каждый день. Будет на триста рублей больше. А подметать-то ты не будешь, конечно.

— А кто будет?

— Кто, кто — никто, — пожал плечом Филимонов. — Раз в неделю наш дворник там подметёт, и ладно. Такие дела… Вы мне, ребята, оставьте, пожалуйста, что там у вас есть про этот ваш экодом, я почитаю. А сейчас я пойду к себе, вы уж извините, — и он ушёл в свою комнату.

— И мы к себе, — сказал Костик. — Пойдем.

Они пришли в комнату Костика. Он досадливо кинул листки на стол и с убитым видом уселся в кресло. Потом раздражённо сказал:

— Ну что, что ты на меня смотришь?! Тебе что, удовольствие доставляет смотреть на человека, который сел в калошу?

— А мне казалось, что это кресло, а не калоша, — засмеялась Света. — Ты чего?

— Ничего! Триста идей! Тренировки на тебе! Велосипед, компот, гимн на козьем языке и всё, всё, всё! Полный провал… Зачем ты говоришь, что я расчудесный, когда все прекрасно знают, что я полный неудачник и что у меня никогда ничего не получается?!

— Что думаю, то и говорю, — сказала Света. — Зачем ты говоришь, что ты неудачник, когда прекрасно знаешь, что ты изобретатель? У изобретателей никогда и не получалось сразу. Это ведь то, что известно, легко повторить, а то, что неизвестно, ведь это надо ещё выдумать!

Костик возмущенно фыркнул, надулся и не ответил.

Света посмотрела на него ещё и сказала:

— Когда мой папа хочет, чтобы его приласкали, а мы сами не догадываемся, то он рисует на бумажке жалостливые брови и приклеивает себе на лоб. Или, например, приходит в комнату, ложится в кресло и нарочно говорит: «О бедный я сирота, дожил до преклонных лет, а никто-то меня в родном доме не замечает», — ну и в таком духе. Или ещё что-нибудь такое, что всем нам смешно. А ругаться, дуться и цену себе набивать — это неудачные методы.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я жду, чтоб меня приласкали? — ещё больше возмутился Костик.

— Да, и поэтому я объясняю, как это делается по-хорошему, — согласилась Света.

— Совсем ты умом повредилась, Воеводова, — грубо сказал Костик. — Как ты мне надоела — все время так и норовишь на шею повеситься!

— Ну и неправда, — пожала плечами Света. — Сам знаешь, что неправда. Что ты мне нравишься — это я хоть кому скажу, потому что у тебя сто идей. А вот игру в жениха ты сам выдумал, и на руках носить сам выдумал, потому что тебе самому этого захотелось. Только ты этого стесняешься, зато вот ругаться ты не стесняешься. На меня никто столько не ругается, сколько ты.

— Конечно, я всегда был злодей и животное, — сказал Костик. — Всегда лил воду, был причиной смерти рыбок и заодно изжаждался твоей ласковости. Забирай открытку со стихами, агент Воеводова, и топай отсюда. Положишь на стол родителям.

— Извини, не заберу и не положу, — сказала Света, стараясь не сердиться. — Во-первых, мои родители всё равно в мои вещи никогда не заглядывают. А во-вторых, у нас с тобой уже не игра и не тайна получается, а настоящий обман. Я так больше не согласна. Я им скажу сегодня, что никакой ты мне не жених, а просто выдумщик, который мне нравится, вот и всё.