Бенедикт купалась в его обожании, словно Клеопатра – в молоке с медом. Она чувствовала тепло, нежность и ласку, которые обволакивали ее самым тончайшим покрывалом в мире – покрывалом мужского восхищения и желания.

И вдруг все закончилось. Ник отвел глаза, смущенно откашлялся и сказал:

– Тебе нечего надеть?

– Нет. – Бенедикт сделала шаг к нему, и Ник, словно испугавшись, отодвинулся на самый край кровати.

– Значит, решила стать ближе к природе?

– Нет, я решила стать ближе к тебе, – глухо ответила Бенедикт, сделав еще пару шагов.

Ее сердце колотилось, словно пойманная в силки зверушка, но она не могла сейчас остановиться. Она видела, чувствовала, что Ник хочет ее так же, как и она его. Тогда почему они должны отказывать себе в удовольствии?

– Ник, почему бы тебе не расслабиться? – спросила она, подключив все свое женское обаяние.

– Бенедикт, что за игры? Сейчас же оденься. К нам могут войти в любой момент.

– Все уже спят крепким сном.

– И нам тоже пора в кровать, – быстро парировал Ник.

Фраза получилась двусмысленной, и Бенедикт тут же отозвалась:

– Вот именно. Нам пора в кровать.

Она подошла к нему вплотную и уже собиралась наклониться, чтобы Ник мог поцеловать ее грудь, как почувствовала на своей спине чьи-то цепкие и очень острые лапки.

Громкий визгливый крик насмерть перепуганной Бенедикт развеял флер романтизма за доли секунды. Она заметалась по комнате, чувствуя на своей спине что-то живое и, без сомнения, опасное. Бенедикт впала в панику, возможно, именно поэтому она не ощущала боли. Наутро она поражалась, какие глубокие раны нанесла ей дикая обезьяна, невесть как забравшаяся в их домик.

Сейчас же она не чувствовала ничего, кроме ужаса и стыда. Когда в их дом вбежали остальные члены экспедиции, Бенедикт была абсолютно голой!

Ребята впали в недоумение, увидев, что Ник одет.

– Что здесь происходит? – спросил Джек, услышавший крик Бенедикт первым.

Обезьяна как ни в чем не бывало сидела на руках Ника и озиралась по сторонам, видимо ища что-нибудь съестное, что можно было бы стащить.

Эмма бросилась к Нику и взяла у него обезьянку, словно опасаясь, что ей могут причинить вред.

Бенедикт завернулась в поднятое с пола полотенце и сбивчиво рассказала, как все произошло. Естественно, о сцене соблазнения Фримана она умолчала.

– Я… я думала, что на меня напал маньяк, – задыхаясь, говорила она, стараясь не смотреть на лица мужчин, которым удалось поглазеть на ее прелести. – Она набросилась на меня совершенно неожиданно.

– Может быть, ты размахивала руками или издавала какие-то… ну необычные звуки? – спросила Эмма, лаская обезьянку, словно маленького ребенка.

– Я ни в чем не виновата! – обиженно воскликнула Бенедикт. Надо же, ее чуть не покалечили, а теперь пытаются выставить виноватой! А Ник тоже хорош. Нет чтобы предупредить ее…

– Ладно, раз все в порядке, мы пойдем спать, – смущенно пряча глаза, сказал Марк, тронув за плечо Фабиана.

Джек поспешил за ними. Эмма ушла вместе с обезьяной.

– Что это было? – спросил Ник, когда они с Бенедикт остались одни.

– Ты ведь сам видел, что она набросилась на меня со спины… – Бенедикт куталась в полотенце, внезапно почувствовав себя маленькой беззащитной девочкой, попавшей в беду.

– Я не об этом… – Ник пристально смотрел на Бенедикт, и ей показалось, что он желает просветить ее своим взглядом насквозь.

Нет, это не был раздевающий взгляд мужчины, мечтающего увидеть сквозь ткань платья аппетитные выпуклости понравившейся ему женщины. Скорее это был испытующий взгляд следователя на допросе. Однако Бенедикт не желала быть обвиняемой. Она была твердо уверена, что не сделала ничего плохого. Это Нику Фриману следует ответить на ее вопросы…

– Если ты о том, что я предложила тебе заняться любовью… – Бенедикт осеклась, но заставила себя продолжить, – то можешь об этом забыть. Это больше не повторится. Видимо, сказались переутомление и стрессовая ситуация, к которой я не была готова.

Не ожидавший такой тирады Ник остолбенел. Бенедикт же из последних сил сдерживала слезы обиды и унижения. Она предложила себя мужчине – но это было еще полбеды. Куда хуже другое: он ей отказал! Ник Фриман отверг ее! Большего унижения Бенедикт не испытывала за всю свою жизнь.

– Я лучше буду спать на улице, чем в одной комнате с тобой, – решительно заявила она, направившись к раскрытому чемодану. Взяв из него футболку и спортивные шорты, она почти бегом устремилась к двери.

– Куда ты?

Ник выглядел взволнованным, но не настолько, чтобы лишиться сна. Именно поэтому Бенедикт не отказалась от своего опрометчивого решения и легла спать в гамаке под открытым небом. Точнее под сводами высоких деревьев, которые сплели свои ветви высоко-высоко над ее головой.

Эмма подняла голову и прислушалась. Нет, ей не показалось. Теперь она была уверена, что слышала плач. Гадать о том, кто льет слезы в джунглях, долго не пришлось. Мужчины ушли по своим делам, и только Эмма и Бенедикт остались в лонже. Поскольку Эмма с раннего утра изучала повадки местных приматов, Бенедикт осталась одна. Видимо, ей стало скучно и нестерпимо захотелось домой…

Сначала Эмма пыталась не замечать горьких рыданий, доносившихся откуда-то из зарослей, но минут через десять в ней заговорили сострадание и женская солидарность. Она поднялась с колен, отряхнула джинсы, аккуратно заправленные в высокие ботинки, и пошла на плач.

Бенедикт сидела на поваленном дереве и лила горькие слезы. На какую-то долю секунды Эмме даже стало жаль бедняжку.

– Привет. Что случилось?

Бенедикт вздрогнула. Она не слышала, как подошла Эмма, а потому решила, что на нее снова вот-вот кто-нибудь набросится.

– Не бойся, это я. – Эмма едва заметно улыбнулась и присела рядом с Бенедикт. – Что случилось?

– Ничего, – утерев слезы, пробурчала Бенедикт.

Уж с кем-с кем, но с Эммой она стала бы откровенничать в последнюю очередь. Бенедикт с первой минуты знакомства почувствовала негативное отношение приматолога, а потому старалась свести их общение до минимума. Кроме того, Бенедикт была уверена, что все шутки и подтрунивания над ней исходили от мисс Фишер.

– Если бы ничего не случилось, ты бы не ревела целый час, – мягко заметила Эмма.

В ней, помимо ее воли, проснулось что-то вроде материнского инстинкта. Она видела перед собой молодую женщину, совершенно не приспособленную к жизни в экстремальных условиях. Эмма понятия не имела, зачем Бенедикт понадобилось ехать в Бразилию, но ей вдруг стало ее жаль. Так жалеют малыша, потерявшего в толпе родителей. Бенедикт была растерянна и напуганна, оказавшись в незнакомом месте, без дружеской поддержки.

– Вам всем на меня наплевать.

– Это не так, – неуверенно ответила Эмма, почувствовав, как ее щеки заливает румянец стыда.

– Так. Но это не ваша вина. Вы ведь приехали сюда работать, а не развлекать избалованную богачку.

– Бенедикт, ты слишком самокритична. – Эмма впервые посмотрела на Бенедикт с этой стороны. – Ты очень милая девушка… просто ты вылеплена из другого теста. Мы уже не раз оказывались в трудном положении. Фабиан однажды чуть не утонул, Джек пролежал в больнице больше трех месяцев, сломав несколько костей при падении с утеса… Каждому из нас есть что вспомнить.

– А Ник? Он тоже был на грани жизни и смерти?

– Он тебе нравится, да? – вопросом на вопрос ответила Эмма. При этом она так посмотрела на Бенедикт, что, казалось, солги она, ее язык тут же отвалится.

– Он хороший парень, – уклончиво ответила Бенедикт.

– Я знаю Ника лет пять и могу сказать о нем только хорошее. Он замечательный человек и отличный профессионал. Мы никогда не были близкими друзьями или любовниками, – Эмма усмехнулась, словно сама мысль об этом никогда не закрадывалась в ее голову, – однако я чувствую особую духовную близость с Ником. Мы с ним очень похожи. – Заметив недоумение на лице Бенедикт, Эмма пояснила: – Нет, не внешне. Внутренне. Порой мне кажется, что мы думаем одинаково. Знаешь, как бывает между очень хорошими друзьями или родственниками. Они думают и говорят хором.