Поехала я в основном для того, чтобы немного поддержать ее при первой встрече с семьей Лангли, поскольку помочь в чем-либо другом в этом хаосе их переезда не смог бы, пожалуй, никто. Когда я приехала в отель, они уже запаковали половину вещей. Вещи, которые не поместились бы и в пяти сундуках, приходилось запихивать в два сундука и саквояж. Всего лишь за два дня своего пребывания в Мельбурне Роза успела приумножить свое имущество, и теперь по всей комнате валялось множество коробок, бумажных свертков и корзин. В пользу Розы можно было сказать только одно – она никогда ничего не делала наполовину. Когда к отелю Хансона за ними подъехала карета Лангли, Тому пришлось послать еще и за кэбом, чтобы отвезти часть не поместившегося в ней багажа. Стоило слуге из дома Лангли открыть дверь этого кэба, и из него, как из цыганской кибитки, посыпались коробки и бумажные свертки. Роза сделала вид, что ничего не заметила.

Она не стала дожидаться, пока Том подаст ей руку, чтобы помочь сойти. В проеме открытой двери их уже встречала женщина, которую я сразу узнала – это была Элизабет Лангли. Вообще-то ее фамилия была Таунсенд, однако все в Мельбурне называли ее Элизабет Лангли. Позднее я узнала, что ей самой так больше нравилось. Как и Том, она была высокой и красивой, хотя черты лица Элизабет казались скорее правильными, чем милыми. Одета она была в скромное платье с довольно узкими рукавами и юбкой, глухим воротом и совсем без всякой отделки. Думаю, она больше походила на гувернантку, чем на хозяйку этого роскошного дома.

Мы подъехали к нему в середине дня, когда на Коллинз-стрит как раз начала оживать светская жизнь, и, наверное, специально для оказавшихся рядом зрителей, Элизабет наклонилась и чмокнула Розу в щеку.

Однако взгляд ее оставался при этом совсем недружелюбным. Элизабет поцеловала и Тома, впрочем, совсем небрежно.

– Ну вот, Том.

– Ну вот, Элизабет…

Таким было их приветствие после нескольких месяцев разлуки. На очереди была я, и она принялась внимательно меня разглядывать.

– А это моя подруга, Эмма Лангли.

Без особого удовольствия Элизабет протянула мне руку и холодно кивнула.

– Думаю, мой муж уже имел удовольствие с вами познакомиться, – сказала я, только чтобы нарушить молчание. Однако ее взгляд вовсе не наводил на мысли об удовольствии.

– Да, капитан Лангли заходил сюда по делу к отцу, – и она резко повернулась к Розе. – Наверное, вы захотите осмотреть свои комнаты.

Когда Роза ясно сознавала, чего именно она хочет, то становилась удивительно смелой. Рядом находились слуга и две горничные, которые пришли помочь внести багаж, когда она во всеуслышание заявила:

– О, я думала, что буду здесь жить, Элизабет, а не просто занимать комнаты. Сначала я хотела бы осмотреть все, кроме наших комнат. Том, проводи же меня. Пойдем с нами, Эмми!

Я заметила благодарный взгляд Тома и взбешенное лицо Элизабет. Роза взяла Тома под руку, и в ту же секунду он стал ее мужем и наследником этого дома, а не каким-то посторонним, чье присутствие здесь едва терпели. Том охотно повел ее вперед и уже не походил на прежнего повесу. Так одним небрежным движением Роза завоевала свое положение в этом доме.

Я понимала, что пройдет немало времени, прежде чем Джон Лангли решится оставить свой дом на Коллинз-стрит, чтобы поселиться в модном районе, широко раскинувшемся по направлению к Сент-Кильде и Тураку. Он останется здесь до тех пор, пока шум городского транспорта и улицы не сделается совсем невыносимым, пока дома вокруг не начнут теснить друг друга: ведь он строил этот красивый особняк из голубого камня на века, к тому же для Лангли это был способ лишний раз подчеркнуть, что он всегда находится в центре всех событий. О переезде в более приятный для жизни пригород не могло быть и речи, ведь кабинет Лангли находился на первом этаже, всего в пяти шагах от железной ограды, отделяющей дом от улицы. И даже до встречи с ним я уже понимала, что и уличная пыль, и голоса прохожих не только не мешали ему, а были уже просто необходимы. Его дом казался мне уменьшенной копией огромных особняков, мимо которых я когда-то проходила по площади Беркли, расположенной как раз за углом магазина Элиу Пирсона в Лондоне, – такая же железная ограда, подъезд с колоннами, мраморные ступеньки и изящная круглая лестница, ведущая из холла наверх. Повсюду красовалась изысканная мебель, какую сейчас уже не делали. Позднее от Джона Лангли я узнала имена людей, которые являлись создателями всех этих вещей, – стулья были от Хеплуайта, камины от Адама, а фарфор от Джосиа Ведгвуда. Тогда я, конечно, и понятия не имела о громких фамилиях авторов этих предметов, однако ощутила милое очарование и теплоту, которые словно исходили от них и совершенно не вязались у меня с образом Джона Лангли.

Когда мы отправились осматривать дом, Элизабет последовала за нами. Мы прошли в столовую, которая также находилась на первом этаже, как раз напротив кабинета Джона Лангли, в огромную гостиную на следующем этаже, в спальни на третьем этаже и еще на этаж выше, где размещались комнаты слуг.

– Детская и классная комната на самом верху, – сказал Том, указывая на последний пролет крутой лестницы.

– Ну и ладно. Туда мы зайдем, когда придет время, правда, Эмми? – сказала Роза. – Пойдем, ты поможешь мне распаковываться. Я так рада, что окна нашей комнаты смотрят на набережную, а ты, Том? Мне нравится, когда слышно все, что творится вокруг.

Быстрым движением руки она распахнула одно из окон, которое выходило на улицу, и, облокотившись на подоконник, высунулась наружу. Я видела, как Элизабет открыла было рот, чтобы возразить. Мне пришло в голову, что, возможно, с тех самых пор, как построен этот дом, никто никогда не выглядывал из его окон, чтобы таким образом обозревать Коллинз-стрит. Роза же в эту минуту казалась властительницей всего мира.

Элизабет сразу же принялась снимать какие-то ключи со связки, которую держала в руках.

– Я оставляю их вам. Это от высокого комода и от шкафов для одежды. А теперь меня ждут дела…

Роза быстро отвернулась от окна.

– Ну, не можете же вы так скоро уйти. У меня есть… Мне еще нужно вам кое-что показать. Том, подай мне скорее саквояж! Нет-нет, она, должно быть, вон в той корзине, – она приложила руку ко лбу. – Куда же я могла ее деть?

Элизабет медленно отступала к дверям.

– Да что ты ищешь? – спросил Том.

– Брошку, которую мы купили специально для Элизабет в Балларате.

Роза принялась выбрасывать из плетеной корзинки все содержимое, а Элизабет стояла, как прикованная, глядя на то, во что превращается еще пять минут тому назад безукоризненно убранная комната. Она не заметила выражения лица Тома, его удивленно поднятых бровей и полного изумления взгляда. Кончилось тем, что Роза высыпала все вещи из саквояжа на кровать.

– Да вот же она! – Роза приблизилась к Элизабет с маленькой коробочкой в руке, которая оказалась бархатным футляром из ювелирного магазина. Его крышка была сломана и висела на одной петле.

– Она сломалась в поездке – эти извозчики такие неаккуратные, – но сама брошка не пострадала. Взгляните-ка, она сделана здесь, в Мельбурне, у Симмонса.

Наступило короткое замешательство, во время которого Элизабет отступила еще на два шага назад. Было такое впечатление, что она не собирается принимать этот подарок – выражение ее лица было замкнутым и недоверчивым. Но тут неожиданно для всех Роза сама достала брошь из футляра и приложила ее к воротничку Элизабет.

– Посмотрите, как красиво смотрится она на этом платье!

И она быстро приколола брошь к накрахмаленному стоячему воротничку Элизабет. Это был маленький кружочек золота, в который был вставлен темно-голубой опал.

Элизабет принялась ощупывать брошку с таким выражением лица, как будто Роза не просто дотронулась, а ужалила ее. Она повернулась, чтобы уйти.

– Так я оставлю ключи, – бросила Элизабет на ходу, однако не вернула брошь обратно, хотя я ожидала, что она поступит именно так.