– А ты, мой дорогой, попридержи язык!

Наконец она вышла из кареты – незабываемая фигура в этом грязном дворе. Сшитое точно по фигуре платье из шотландки расширялось книзу в виде огромной юбки, которая держалась по меньшей мере на шести накрахмаленных нижних юбочках. Думаю, в тот день это была самая широкая юбка во всем Мельбурне. На голове Розы держалась крохотная шляпка последнего фасона, какую здесь, наверное, еще и не видели; ее роскошные волосы ниспадали на шею блестящими аккуратными локонами. Роза грациозно направилась ко мне, и широкая юбка колыхалась при каждом ее шаге.

– Они думали, я пойду по такой грязи пешком, – объяснила она под сердитые крики Хиггинса.

Я перевела взгляд на карету.

– Да ведь это экипаж Джона Лангли!

Роза взяла меня под руку и придвинулась ближе. Казалось, ее глаза излучали озорное веселье.

– Пойдем в дом. Я все тебе расскажу… Дело сделано, – сказала она, как только я закрыла за нами дверь. – Я встретилась с ним, и теперь все в порядке. Нам придется жить вместе с ним на Коллинз-стрит – ах, только до рождения ребенка. Ну а он должен будет взять на себя все наши долги.

Все это Роза произнесла, не глядя на меня, а беспокойно двигаясь по комнате. Она посмотрелась в зеркало над каминной полкой, дотронулась до моей корзинки с шитьем и даже приподняла крышку сотейника, чтобы проверить, что там внутри.

– Сядь спокойно, Роза, и расскажи мне все по порядку. Неужели ты можешь сосредоточиться, порхая тут, как птичка?

Она нехотя присела.

– А мне и не надо сосредоточиваться. Я же тебе уже сказала – дело сделано! – лицо Розы покраснело от возмущения.

– Ну и как он тебя принял?

– Неплохо, – ответила она и нетерпеливо поежилась. – Ах, да какая теперь разница! Хотя тебе я могу рассказать все. Он был вежлив, но я чувствовала себя так, как будто он случайно задел меня на улице, не ожидая когда-нибудь еще увидеть. Он немного переменил свое отношение лишь после небольшой беседы со мной. Я прямо сказала ему о наших долгах. Еще я сказала, что пора бы им с Томом объединиться и что Том поможет ему в управлении поместий. Он ни слова на это не ответил – ни единого слова, Эмми, – пока я не сказала ему о ребенке. Ну а остальное случилось очень быстро, как будто мы заключили сделку. Да, думаю, так оно и было. Теперь он станет распоряжаться всем, что будет иметь отношение к ребенку, – образованием, няньками, буквально всем. Ну а мы, – при этом ее голос дрогнул, – мы будем полностью обеспечены. Дом, содержание, выезд. И даже поездка в Лондон после того, как родится второй ребенок, – так он сказал.

– Второй?..

– Да, второй ребенок, Эмми. Он так и сказал… А я – я согласилась. Я на все согласилась! – Ее лицо вдруг сморщилось, а губы задрожали. – Боже мой, Эмми! Как я скажу об этом отцу? И что я ему могу сказать?

– Да ничего! Не надо ему ничего говорить. Зачем перекладывать свои проблемы на плечи других? Ему и своих хватает. Ты просто скажешь ему, что скоро вы с Томом станете жить вместе с Джоном Лангли. Что ему еще нужно знать? Неужели ему мало мучений и стыда от этих историй о ваших с Томом долгах, которые вы наделали в Балларате? Твоему отцу станет только еще больнее, если он узнает, что вы с Томом не годитесь даже в родители своему собственному ребенку. Ты заключила с Джоном Лангли соглашение, и благодаря своим детям тебе теперь не придется беспокоиться ни о крыше над головой, ни о куске хлеба, ни даже о новых платьях, которые ты сможешь покупать теперь просто так, без особой необходимости. Так что придерживайся вашего соглашения – хоть раз в жизни придерживайся чего-нибудь без нытья. Если эта сделка лежит на твоей совести – пусть она там и останется! Не перекладывай ты ничего ни на своего отца, ни на Ларри, ни на меня!

Роза слушала меня с опущенной головой, стискивая руки на коленях. Теперь она казалась спокойнее, хотя побледнела и больше не походила на девочку с покрасневшими от слез веками, как вчера. Роза была уже на третьем месяце беременности и немного поправилась, но это нисколько не портило ее фигуру. Она возмужала, повзрослела и стала, я думаю, еще красивее, чем до замужества. Меня не удивило то, что Джон Лангли так откровенно заговорил с ней о втором ребенке. Казалось, Роза была создана для материнства. И когда я думала о детях, которых она произведет на свет, я не жалела о том, что придумала. Другие руки будут кормить их и о них заботиться, а Роза просто будет рядом, чтобы любить их, насколько окажется способной. Или, как она сама выразилась, чтобы они ее любили.

Роза подняла голову и принялась внимательно разглядывать комнату.

– Ты знаешь о том, что ты очень счастливая, Эмма? Я подумала, что она просто смеется над скромной, почти бедной обстановкой нашей комнаты, и почувствовала, как краснею.

– Что ты имеешь в виду – почему счастливая?

– Я имею в виду все это! – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Тебя ведь это вполне устраивает? Тебе ничего больше не надо, кроме такой лачуги в конце грязной улочки. Ты совершенно счастлива и в ней. Тебе хватает кастрюль и сковородок, есть одно или два платья на смену, и этого вполне достаточно. Конечно, ты счастливая. Родишь еще ребенка – и будет совсем хорошо. Ведь тебя не мучают мечты о чем-то большем.

Роза медленно поднялась, продолжая спокойным и ровным голосом:

– К тому же у тебя есть Адам. Не надо забывать, что у тебя есть твой Адам.

Я смотрела, как она идет к двери, но даже не пошевелилась, чтобы ее проводить. Теперь Роза казалась мне злой и отвратительной – каким-то жестоким чудовищем. Я не могла дождаться, когда она уйдет. Роза словно вторглась в покой этого дома и унесла его с собой.

– Мне надо вернуться к Тому, – объяснила она по-прежнему ровным голосом. – Бедный Том, он и не знает, что я натворила. – Рука Розы уже коснулась двери, когда она прибавила: – Не правда ли забавно, Эмми, что некоторых людей называют бедными, как бы богаты они ни были? Я имею в виду Тома. Он «бедный Том» и всегда им останется. Странно, но три месяца назад я об этом даже не задумывалась.

Глава четвертая

Случилось так, что впервые я пришла в дом Джона Лангли на Коллинз-стрит не как жена Адама, а как подруга Розы Лангли. Даже после того, как она ушла от меня в тот день, сказав неприятные мне слова, я понимала, что все равно мы с ней останемся подругами. Где-то в глубине души меня возмущало то, что стоило ей сказать: «Приди», – и я приходила; все-таки Роза являлась членом семьи Магвайров, а с ними мне уж никак не хотелось расставаться. Пришлось примириться с мыслью о том, что Роза может сказать мне нечто возмутительное, а я заставлю себя это забыть. Я начинала понимать, что имею на нее некоторое влияние, большее, чем оказывает на нее семья или Том, и что я должна использовать его, чтобы заставлять се делать то, чего ей совсем не хочется, а именно, вести себя так, как подобает жене Тома Лангли. Не знаю уж, почему Роза так благосклонно признала меня в роли советчицы и наперсницы – причиной этого было, вероятно, ее одиночество, а может, и страх навсегда потерять Адама. Как бы то ни было, между нами сложился определенный тип отношений, и вскоре все окружающие нас люди приняли его. Видит Бог, я этого не хотела и с удовольствием избавилась бы от Розы, поскольку меня преследовала мысль, что она все-таки может отобрать у меня Адама. Я вела себя так с Розой только ради Кейт и Дэна, которым была обязана слишком многим.

Примерно через час после того, как Роза покинула в тот день мой дом, от нее пришла довольно сентиментальная и полная раскаяния записка. Она всегда умела меня обезоружить, умела заставить забыть о моем решении впредь не позволять ей обижать себя. Смысл записки был очень неопределенным; думаю, спроси я Розу, в чем она раскаивается, она и сама вряд ли бы смогла объяснить. Внизу была приписка:

«Приходи, пожалуйста, помочь мне переехать в дом Лангли. Мы переезжаем сегодня».

Конечно, я поехала; возможно, это была глупость, но я начинала уже привыкать к тому, что поступаю глупо, когда имею дело с Розой.