– А что он должен делать, по-вашему? – с невинным видом спросила повариха.

Катарина открыла было рот, чтобы ответить, но фыркнула, с раздражением взмахнула в ее сторону пустой бутылью для пороха и сказала:

– Я буду в погребе.

Она увидела, как на лице поварихи появилась улыбка, словно говорящая: «Я позволю тебе сменить тему», но вслух пожилая женщина произнесла:

– Лобо начистил тарелку, так что на этот раз вам будет светлее.

Она подняла изношенную ткань и показала круглую булку, испеченную из просяной муки, затем развернула сыр и отрезала кусочек.

– Вы леди, мадам, – сказала она Катарине, протягивая ей продукты. – Теперь, когда ваш муж дома, вам следует вести соответствующий образ жизни. Пусть он делает работу такого рода. А еще лучше, если к нему присоединится этот надоедливый Печ. Займите его чем-нибудь, чтобы он держался подальше от кухни.

Катарина поцеловала ее в щеку.

– Я и так живу как леди. Леди, которая хочет, чтобы некое сокровище, по имени Изабо, выросло, зная только счастье и мир.

Повариха кивнула, и в ее по-прежнему молодых глазах появилось выражение печального понимания.

– Да, мадам, все мы благодарны, вы взвалили на свои плечи нечто большее, чем плетение кружев. И вы просто заслужили…

– Ничего я не заслужила.

Повариха принялась резать овощи, лезвие ножа застучало по деревянному столу.

– Вы заслуживаете мужа, который будет защищать вас, как положено, а не проводить вне дома годы. Вы даже думали, что он умер! Но теперь он здесь, так пусть выполняет свой долг, как вы выполняли свой. Быть женщиной на войне весьма прискорбно. Вашему мужу чертовски повезло, что вы для защиты взяли пистолет, а не другого мужчину. Большинство женщин считает, что если они лягут к мужчине в постель, то он станет защищать их. Вы оказались проницательнее.

– О да, – пробормотала Катарина и срочно направилась к кладовой, стараясь пройти так, чтобы повариха не заметила, как дрожат ее руки. – Намного проницательнее.

На голых деревянных полках кладовой разместилась разноцветная коллекция чашек, мисок и тарелок, и одна из них была оловянной. Катарина взяла ее и направилась к двери, затем остановилась, вспомнив о том, что Александр сидит на скамейке у входа в сад. Да уж намного, намного проницательнее.

«Пусть негодяй высохнет на солнце, – подумала Катарина. – Пускай он сохнет, сохнет, сохнет до тех пор, пока не превратится в пыль, которую раздует ветер». Она с трудом сдерживалась, чтобы не заскрежетать от злости зубами. Хорошо, что она пошла в погреб, ее настроение было так же взрывоопасно, как и порох.

Погреб размещался в склоне холма, дверь его выходила на юг. Катарина достала ключ из тайника, находившегося под кустом ежевики, оцарапав при этом руку. Замок, хотя и смазанный маслом, был очень старым и протестующе взвизгнул, когда она стала поворачивать ключ.

– Давай жалуйся, – пробормотала она, обращаясь к замку. – Если бы я была полковником, ты бы помалкивал, словно лиса. Он властитель и хозяин всего, что попадает в его поле зрения, так что вполне естественно… – Замок не хотел открываться, и она ударила по нему кулаком. – Вот так подойдет? – Замок открылся.

Она широко распахнула дверь и поспешно нырнула внутрь. В погребе было прохладно и довольно темно, пахло землей, затхлым воздухом и ощущался резкий специфический запах пороха. Слева от нее стояли драгоценные бочонки, составленные словно бочки с пивом, некоторые из них были украдены, некоторые «конфискованы», когда банда разбойников бросила свою повозку, поспешно бежав от неожиданно встретивших их мушкетных выстрелов, а несколько приобретены за дорогую цену у голландского маркитанта, временно оставшегося без постоянных покупателей, когда шведы вышли из войны.

Катарина установила тарелку в искусно сделанные Клаусом кронштейны таким образом, чтобы, двигая ее сверкающую поверхность, поймать как можно больше света, проходившего через дверь. Заходить сюда с огнем – свечой или фонарем – нельзя.

Дневного света было явно недостаточно, но ей удалось сфокусировать довольно яркий луч на старом деревянном столе. Вдоль противоположной стены собранные в копны, словно пшеница, стояли мушкеты и карабины, ни один не похожий на другой, готовые встать на защиту Леве, когда это потребуется.

Погреб уходил глубоко в землю, и в самом низу хранились продукты: квашеная капуста, лук, соленая рыба, гуси, мясо, которое Франц коптил на яблоневой древесине, картофель, репа – все, что должно помочь им пережить зиму. Даже бочонок оливкового масла, судя по клейму, из Прованса, с юга Франции, который они позаимствовали в обозе высокопоставленного французского офицера.

Ее брат посмеялся бы над таким запасом, так как посчитал бы, что все это годится только для пастухов и поденщиков, но для Катарины это означало спасение. Продукты и порох – ее наследство для Изабо.

Катарина подняла тяжелый бочонок с порохом и с глухим стуком опустила его на стол. Продукты, порох и Леве, напомнила она себе.

Она открыла крышку с помощью деревянного молотка и, свернув бумажную воронку, собиралась насыпать порох в бутыль из тыквы, но вдруг кто-то, встав в дверях, загородил свет.

– Что ты делаешь? – Голос Александра звучал хрипло. Он вошел, из-за высокого роста ему пришлось согнуться чуть ли не вдвое, чтобы не удариться о низкую перекладину двери.

– Готовлю тебе ужин, – огрызнулась она, черпая совком порох и через воронку ссыпая его в бутыль. Черт бы его побрал. Ей не хотелось, чтобы он знал, где она хранит порох. – Вот, – сказала она, протягивая ему бутыль. – Это должно нейтрализовать затянувшийся эффект от действия картофеля.

– Что это?

Огромная тень его освещенной сзади фигуры скользнула к столу, где она работала.

– Селитра.

Взрыв смеха, глубокий и звучный, вырвался из его груди.

– Думаешь, я утрачу интерес к твоим чарам? Для этого потребуется нечто большее, чем… – Он взял бутыль и принюхался, и смех его замер. – Селитра, да, вместе с серой и древесным углем. Это порох.

– Надеюсь, что так, – ответила она, забирая у него тыквенную бутыль. – Трудно стрелять из карабина, если зарядить его непросеянной рожью.

Мягкого отраженного света вдруг оказалось недостаточно. Она чувствовала, где он стоит, но не слишком доверяла своему ощущению. Ей хотелось видеть его как можно яснее.

Он присмотрелся к дальней стене, где размещалась ее разношерстная коллекция мушкетов и карабинов.

– Я думал, запах исходит от одного ружья, – сказал он. – А у тебя тут целый арсенал. Здесь нет ружей для охоты на кроликов, которые время от времени используют для того, чтобы отпугивать разбойников. Ты что-то затеваешь, не так ли? – Воздух вокруг него, казалось, уплотнился, неся в себе все большую опасность. – Не так ли, Катарина?

Она не ответила на его слишком прямой вопрос. Слегка постучав по бутыли, чтобы порох осел, она закрыла отверстие бутыли кусочком кожи и обмотала в несколько рядов кожаным ремнем.

Александр вплотную подошел к столу. Он казался ей демоном, который насмехается над ней и который притупил ее зрение и обоняние.

Он склонился над разделявшей их деревянной поверхностью стола.

– Не так ли, Катарина?

Внезапно он обхватил ее руки, сжимавшие наполненную порохом бутыль, так что ей не удавалось затянуть ремень.

– Да, – прошипела она, наклонившись к нему так низко, что ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от него. – Я намерена защищать Леве до последнего камня, если это потребуется.

Его глаза пристально смотрели в ее глаза, а рука скользила вверх по ее предплечью.

– И… – допытывался он.

– И? – Ей хотелось облизать внезапно пересохшие губы, но она не осмелилась. – Никаких и. Карабин и мушкет.

– Этого недостаточно, – возразил он. Его пальцы принялись теребить кружевной край ее ночной сорочки на груди. – Хотя оружие женщины может оказаться намного более эффективным, чем свинцовая пуля и… – Он погрузил руку в бочонок, достал горсть пороха и просыпал его сквозь пальцы, словно песок. – …Сера, селитра и древесный уголь.