А. К. «Николай, вашей маме нравится все, что вы делаете?» — спрашивает вас Ольга.

Н. С. Ой, не знаю. У мамы мужской критический ум, думаю, ей нравится многое из того, что я делаю, потому что мы с ней в принципе идеологически близки, но, наверное, не все.

А. К. У нас в эфире слушатель.

Слушатель. Здравствуйте, ну, скажем, Азеф. Насчет того, как телевизор относится к советской истории. Расфокусирован-но относится, у него раздвоенное отношение к фигуре большевика. С одной стороны, такой танцующий Шива-разрушитель, а с другой Сталин, и отчасти Ленин — демиург нашего мира, в котором мы до сих пор живем, и, наверное, это еще очень долго…

А. К. А это у вас псевдоним такой?

Слушатель. Разумеется.

А. К. А это сознательно, вы боитесь назвать свои инициалы?

Слушатель. Ну, мое-то имя в истории не остается. Если можно, еще мне кажется, что все-таки, если не пытаться хотя бы, как Тацит, заявлять «подхожу к истории, не ведая ни жалости, ни гнева», то ничего не получится. Если настраивать себя изначально, что ты субъективен, то, наверное, это не будет историей.

Н. С. Знаете, что, вы, может, и правы, но это же самообман. Ну, скажу я вам, «без жалости и гнева», сделаю такое нейтральное лицо, от этого что-то изменится? Зачем я вам буду врать? Нет у меня нейтрального лица. Я очень люблю свою историю. Я к ней не нейтрален, я очень субъективен, это не значит, что я вру. Я даю факты, тем не менее, я не нейтрален. У меня есть позиция. Вряд ли вы захотите, чтобы я вас обманывал и говорил, что я нейтрален.

А. К. Вот тоже мнение по поводу интерпретации России. Ленин и Сталин принесли много горя России, а разве Николай не принес своим безволием такое же горе?

Н. С. Согласен, принес. И я абсолютно не склонен романтизировать фигуру Николая Второго. Другой вопрос — что это человек, который вместе со своей семьей, женой и малыми детьми, принял мученическую смерть. Это многое меняет в интерпретации. А роль его в истории России, на мой взгляд, крайне печальна.

А. К. Я отвечу на несколько пейджерных сообщений наших слушателей, которые крайне нелицеприятно высказываются о Николае Сванидзе, я не буду их читать. Объясняю, почему все-таки Николай Сванидзе в этой студии. Мне кажется, из контекста разговора вам, уважаемые слушатели, это должно было бы быть ясно, именно потому, что за проектом Николая Сванидзе стоит большая работа, тщательный отбор фактов, да, возможно, очень субъективная, по вашему мнению, интерпретация история. Но с фактурой, по крайней мере, и об этом мне говорили эксперты, там более-менее все в порядке, в отличие от очень многих других телевизионных проектов. Я на этом настаиваю и могу привести примеры. Например, в сериале «МУР есть МУР» действие происходит в 1953 году, но герои-оперативники, не беспокоясь о последствиях, рассказывают друг другу анекдоты о Берии и Сталине. Журналисты, действующие в сериале, беседуют с оперативниками о политических преступлениях режима. Напоминаю, это холодный 1953-й год. И слово «мент», которого было вытеснено с 20-х годов словом «мусор», и вернулось в лексический ряд в 60-е, в этом сериале упоминается, и еще очень много других деталей, которые исторически не соответствуют времени. Это только детали. А есть еще сознательное, на мой взгляд, искажение фактических обстоятельств.

Н. С. Я бы сказал, что сравнивать художественное кино с документальным, конечно…

А. К. Тем не менее, я называла и документальные программы, и «Пеструю ленту», и «Бремя власти», и много чего другого на нашем телевидении. У нас в эфире слушатель.

Михаил. Здравствуйте, Михаил, Петербург. Николай Карлович у меня такой полувопрос-полукомментарий. Один из первых сериалов вашего фильма был о Распутине и царской семьи. Там я услышал нечто, что меня смутило крайне. Если быть точным, я услышал, как там вы для иллюстрирования жизни двора и Распутина довольно крупными кусками цитировали роман Пикуля «Нечистая сила». Я читал этот роман и запомнил, там, по-моему, просто шли цитаты. Но это не очень историческое произведение, уж не говоря о том, что оно, по-моему, антисемитское. Я не очень понял, зачем вам это было надо.

Н. С. Это ошибка. Я не являюсь поклонником Пикуля, его в свое время было занятно читать просто как литературу перед сном, но я никогда, даже в период расцвета его популярности, не был его поклонником, как историка, и в период подготовки передачи вовсе к нему не возвращался, и цитировать просто не мог. Я его не читал всего, не знаю наизусть, повторяю, не очень люблю. Я пользовался документами и мемуарами. Если есть какие-то совпадения вероятно, Пикуль где-то пользовался теми же мемуарами и документами. Но это случайность.

А. К. «Страшные, — пишет один из наших слушателей, — тенденциозные и сложные, а потому псевдоисторические «Хроники» Сванидзе способствуют расколу общества».

Н. С. Ой, как я люблю это обвинение. Если я обвиняю какой-то исторический персонаж в том, что он был кровавой скотиной «вы, Николай Карлович, способствуете расколу общества». То есть, если я говорю, что Ленин перебил в конечном счете миллионы людей, то я способствую расколу общества, а если я говорю, что он хороший и все сделал, как надо, и все у нас после этого сложилось слава богу, то не способствую? Я с этим не согласен.

А. К. Ну что ж. «В фильме "МУР есть МУР" персонажи поют песню "День Победы", — спасибо, Александр, вы еще мне дали повод, я не весь сериал смотрю, — хотя в те времена Давиду Тухманову было 2–3 года от роду». Это к вопросу о том, как мы обращаемся с историей.

Радио «Свобода», 26.04.2004

Канал «Россия» принял решение о производстве такой документальной эпопеи под рабочим названием «История России — XX век» еще в 2001 году. Но поскольку никто ничего подобного раньше не делал, по словам Сванидзе, «никогда не шел такой частой расческой», авторам пришлось столкнуться с немалыми технологическими и творческими трудностями. Однако процесс пошел, и теперь зритель постепенно увидит «сто персон страны, оставшиеся в истории ушедшего века».

Чисто телевизионно, по манере подачи материала, неизбежно напрашивается сравнение новой эпопеи с проектами Леонида Парфенова. В каких-то вещах, на уровне использования фото- и кинохроники и сохранившихся исторических сооружений, к примеру, здания мануфактуры в Орехово-Зуево, это оправданно и неизбежно. В чем-то, например, в путешествии по крышам той же морозовской фабрики или в расфасовке на «Красном Октябре» шоколадных конфет в спецодежде а-ля Парфенов — для солидного стиля этого ведущего неестественно. Но ведь документальный проект только начинается, и вероятно, будет корректироваться. Конечно, чем ближе к дням сегодняшним, тем больший интерес и большие споры он будет вызывать. Поэтому хотелось бы пожелать Сванидзе использовать преимущества обеих его профессий так, чтобы важные телевизионщику «фишки» и детали не заслонили историку существенные параллели и тенденции. Чтобы его проект способствовал «приведению в соответствие» истории России двадцатого века.

Сам Сванидзе говорит, что этот проект так же не будет похож на истории Парфенова, как он сам на него не похож. «Для Леонида история набор ярких фишек, которые он выстраивает так, как ему подсказывает его эстетическое чувство: Я более пристрастен к истории и не буду скрывать своего отношения. Если, исходя из исторических фактов, представленных в фильмах, люди сделают какие-то выводы ради бога, история для того и существует».

Елена Ленко, Независимая издательская группа

(Изд. дом Виталия Третьякова), 10.10.2003