Тогда Сванидзе готов был на самопожертвование ради идеи разгрома страны. Волновался, трепетал, корчился от геройства пред телекамерой, обожая американизм и ненавидя нас с вами, людей русского пути.

Словно имея способность плевать глазами, Сванидзе с упоением брызжет на нас. Такая у него роль, такова его функция среди всех ведущих вражеских передач.

Восторженный любовник ельцинизма, он получил от президента в награду вотчину и крепостных — на российском телеканале. И садистски, по-крепостнически бичует «подданных». И если в октябре 93-го сей помещик казнил восставший народ, карал за непокорность, то позже в каждой передаче — интонацией, мимикой или прямым текстом — напоминал о возможном повторении карательной акции! Если все другие телеведущие хотя бы стеснялись открыто запугивать публику, если кровавая расправа над восставшими хоть как-то тяготила совесть в большей или меньшей степени у каждого, в зависимости от наличия таковой, то Сванидзе, презирая их как отступников, считал долгом чести насаждать в стране страх расправы.

Как всякий придворный любовник, он, конечно, не был искренен в своей страсти. В частных беседах со своими подельниками Сванидзе, по-видимому издевался над туповатым Черномырдиным, с наслаждением смотрел «Куклы», где бров-премьер чавкал и косноязычил, но в эфире — картинно благоговел перед ним. Потому что за широкой спиной Черномырдина прятался Чубайс — эта настоящая любовь Сванидзе. Можно было всем наблюдать, как в беседах с ним он млел и таял, а подзарядившись страстью, с десятикратной ненавистью обрушивался на нас. Он любил Чубайса, как говорится, по определению, просто за его наглость, и ненавидел нас уже за то, что мы посмели лишь усомниться в методах приватизации.

Сванидзе обожал Чубайса как личность, как тип, независимо от его деятельности, и плевал в нас глазами, когда мы хватали Чубайса за руку.

Малыша Кириенко возлюбил Сванидзе как собственного ребенка, как результат своей многолетней секс-связи с властью. Он обожал его публично, в студии своей программы, а когда малыш провалился на экзамене и был выпихнут из «школы демократии», Сванидзе возненавидел нас абсолютно. Тем более, тогда уже созревал гнев Макашова, и телевещун видел это со своего места в студии, чувствовал нашу общую ненависть, и снова ярился, исходил слюной.

Пришло время для более точного понимания этой сексуальной политологии Сванидзе. После Кириенко оказалось, что он любит власть вовсе не идеально, но — персонально. Достаточно было войти в правительство Маслюкову, как абстрактная привязанность к власти стала выборочной. Что ни говори, а Маслюков — один из нас. Посему злоба ведущего «Зеркала» была логично перенесена на него, мы увидели нового Сванидзе — Сванидзе, ненавидящего власть, которая пока что одними только намерениями своими — народная.

Ненавистническая функция Сванидзе не изменилась. Изменились только вектор, направленность его убийственной энергии. В определенный момент достаточно будет довернуть прицел на полградуса — и забрызганным ядовитой слюной Сванидзе окажется Примаков. Этот плевок, этот удар будет нанесен обязательно, если Примаков начнет выбираться из колеи чубайсовских «реформ», а ведь другого Примакову, кажется, не дано. Поэтому, отдавая должное разведывательному и дипломатическому прошлому премьера, предположим, что он не так уж прост, и изгнание Сванидзе с телевидения — вопрос времени.

В противном случае, имея в телевизионном обозе такую метательную установку ненависти к народу, какой являются передачи Сванидзе, новому правительству, право, несдобровать. От любви до ненависти — один шаг…

Александр Синцов (см. «Карлуша»)

Кто из руководства принимал решение о приобретении (говорят, за большие деньги) и показе в канун войны на главном российском телеканале гнусной проамериканской агитки? Случайностью это назвать трудно.

Удивляться, впрочем, тоже не приходится. Как и двусмысленной манере ведения программ, посвященных новому витку иракской драмы, практически на всех центральных телеканалах. Политическая ориентация их эфирных «лиц» — Владимира Познера, Светланы Сорокиной, Татьяны Митковой, Николая Сванидзе, Леонида Млечина, Савика Шустера, Евгения Киселева, Владимира Соловьева — хорошо известна, все они угодливо повернуты на Запад, все — с выражением холуйского почтения и преданности, различия разве что в интенсивности виляния хвостами.

П.Владов, Интернет против телеэкрана, 11.03.2005

— Николай Карлович, как вы относитесь к тому, что вместо прежнего закона о СМИ, названного «романтичным», сейчас готовится новый вариант закона о СМИ?

— Сейчас времена совершенно не романтические. И вероятно, закон решили избавить от излишних романтических формулировок. Но если говорить об ограничении работы СМИ в каких-то острых ситуациях, в частности, недопущении вообще давать какую-то информацию о теракте, то есть мое отношение — резко отрицательное. Но очень трудно обсуждать то, чего я не видел, и то, чего реально не видел. Потому что в данный момент я кормлюсь исключительно слухами и теми комментариями, которые вычитываю в средствах массовой информации, в частности в вашей газете.

— А что вы скажете о поправке депутата Крутова, согласно которой всем электронным СМИ запрещается трансляция информации о теракте и разрешается это делать уже после?

— Я считаю, что это исключительно реакционная поправка, которая сводит работу средств массовой информации просто к обслуживанию силовых структур. Так нельзя. Это ложно понятая лояльность СМИ по отношению к государству. Вообще главная лояльность СМИ по отношению к государству состоит в том, чтобы говорить правду. Чем больше правды говорит средство массовой информации, тем более лояльно оно и по отношению к государству, и по отношению к обществу. Это мое совершенно твердое убеждение. И из этого следует мое отношение к поправка Крутова.

— Но у государства и общества зачастую совершенно разные интересы. Власть, как правило, «питается» информацией закрытой, тогда как обществу нужна информация открытая. Тут противоречие, не находите?

— Разумеется, это так, но дело в том, что в рамках демократического строя общество и власть, постоянно находясь в такой диалектической связи-противоборстве, находят какой-то консенсус. Да, власти могут не нравиться СМИ, их достают эти наглые журналисты, которые вечно суют нос не в свое дело. Но, в конце концов, власть понимает, что без этого нельзя, что эти вредные журналисты, эти вредные газеты и телевидение действуют в ее же, власти, интересах. Но для этого нужен демократический строй. В странах тоталитарной системы власть сразу получает то, чего она требует при полном одобрении со стороны молчащего общества, и там роль СМИ сведена к обслуживанию. К «прими—подай». Ничего хорошего ни для кого, в конечном счете в том числе и для власти, — нет. Потому что такие общества нестабильны и при первом же кризисе все кончается большой кровью и сменой этой самой власти.

— Когда-то Юрис Подниекс снял фильм «Легко ли быть молодым?». А сегодня легко ли быть тележурналистом?

— Тут дело не в том, легко или сложно, — физически никаких сложностей нет. Я бы сформулировал по-другому. Интересно ли сейчас быть политическим журналистом? Отвечу. Разумеется, это значительно менее интересно, чем было несколько лет назад. Потому что гораздо скучнее, предсказуе-мее, тусклее стала политика, и в связи с этим гораздо скучнее, предсказуемее и тусклее стала политическая журналистика. Это несомненно.

— Видимо, этим не в последнюю очередь обусловлено то очевидное обстоятельство, что вы, ведущий аналитик второго канала, сейчас гораздо больше занимаетесь другим своим проектом — «Историческими хрониками»?

— Здесь как раз одно с другим не связано. Если бы сейчас политическая журналистика просто фонтанировала и иллюминировала, я бы все равно занимался «Историческими хрониками», потому что мне это безумно интересно.