Таких признаний о влиянии физически отсутствующего, но духовно присутствующего отца всегда было много. К сожалению, психология этой идентификации, как и вообще виртуальное отцовство, изучена недостаточно.

Чтобы понять психологию отцовства, его нужно представить не только в контексте семейных отношений, но ив системе мужской идентичности. Вопрос «зачем ребенку нужен отец?» превращается в вопрос «зачем отцовство нужно мужчине?». Сколько-нибудь подробно разработанных и эмпирически доказанных психологических теорий, систематически описывающих трансформацию отцовских переживаний на разных фазах мужского жизненного пути, я не знаю, но отдельные аспекты и стороны этого процесса изучаются активно, а именно:

1) переживания, связанные с ожиданием ребенка,

2) непосредственное участие отца в родах,

3) субъективная значимость общения и взаимопонимания с ребенком,

4) ретроспективная оценка своих отцовских качеств, успехов и поражений и

5) широкий круг вопросов, который я условно называю символическим отцовством.

По всем этим вопросам современные мужчины существенно отличаются от прошлых, хотя здесь есть важные внеисторические и кросскультурные константы.

Что значит для мужчины ожидание ребенка, и как он реагирует на его появление на свет? В Новое время роды были для мужчины волнующим, но малопонятным событием, от которого его обычно держали в стороне. Субъективное отношение отца зависело, с одной стороны, от его чувств к матери ребенка (роды были опасным и мучительным процессом, к которому любящий мужчина не мог относиться равнодушно), а с другой – от того, был ли этот ребенок желанным. Если эти чувства совпадали, то есть если мужчина любил женщину и желал от нее ребенка, его переживания были сильными. Это хорошо показал Л. Н. Толстой:

Однако бывало и иначе.

Разные культуры неодинаково символизируют и оформляют первые отцовские переживания. У многих, причем очень разных, народов мира существовал древний обычай кувады (от франц. couvade – высиживание яиц) – обрядовой имитации отцом акта деторождения во время родов жены или сразу после них. Отец ребенка симулирует родовые схватки, ложится в постель роженицы, принимает поздравления с благополучным исходом родов, нянчит ребенка и т. п. Кувада включает также множество приемов охранительной магии, направленных на обеспечение здоровья роженицы и младенца.

В наиболее чистой форме кувады супруг ведет себя как роженица и лежит в постели, а его жена после родов как можно скорее начинает хлопотать по хозяйству. Благодаря этому злые духи, которые якобы приходят, чтобы овладеть матерью или ребенком, встречают вместо них сильного мужчину и ретируются. Такая форма кувады зафиксирована у индейцев Калифорнии и Южной Америки, в Южной Индии, на Никобарских островах, в Малабаре, на островах Индонезии. Согласно Диодору Сицилийскому, она бытовала у древнего населения Корсики и Испании. Ее описывали Страбон и Марко Поло.

Самые изощренные приемы кувады описаны у гвианских индейцев. У них мать выполняла свои повседневные обязанности почти до самых родов, а в нужный момент вместе с другими женщинами уходила рожать в лес. Отдохнув несколько часов, она возвращалась домой и продолжала свою работу. Тем временем ее супруг ложился в хижине в ее гамак и отказывался от всякой пищи, кроме жидкой каши, ему нельзя было ни курить, ни мыться, и еще несколько недель после родов другие женщины племени нянчили его. В Южной Индии после родов супруг надевал на себя некоторые вещи из гардероба своей жены и ложился в постель в темной комнате, рядом с ним укладывали ребенка и вновь испеченному отцу обычно давали лекарства, какие дают роженицам для восстановления сил.

В более мягкой форме сходные обряды практиковались и у славян, включая русских (Баранов, 2004). Хотя обычно в крестьянском быту считалось, что «не место мужикам быть, где бабы свои дела делают», к родам это не относилось: присутствие мужа считалось желательным, а иногда и обязательным. Муж не только помогал жене, но и принимал на себя часть ее мук, стонал и кричал вместе с роженицей, не мог ни спать, ни есть, катался от боли по полу, изображая родовые муки. Один крестьянин Смоленской губернии настолько сильно стонал, бледнел и чернел как чугун, что его мать не знала, кого «рятовать» – сына или рожающую невестку. Нередко перед самыми родами мужу полагалось жаловаться на боли внизу живота и ломоту в спине: считалось, что мужнины «муки» снимают часть психологического напряжения жены. Иногда мужа обряжали в одежду и головной убор жены, что как бы сливало мужское естество с женским, требовали, чтобы он изо всех сил дул в пустую бутылку – имитировал потуги. Полагалось также мужу поить роженицу водой изо рта в рот, он садился в изголовье и держал голову жены у себя на коленях, крепко и долго целовал ее во время продолжительных схваток, обнимая сзади за плечи.

В дворянском сословии мужья доверяли всё «дохторам», предпочитая не слышать стонов жен и появляться, «когда все уже позади». Однако у крестьян такой обычай сохранялся долго.

Происходило это по-разному. В одних случаях мужчина просто изображал родовые муки, в других – по-настоящему страдал, в третьих – ему «помогали» испытать боль. Например, измученная схватками жена просит мужа передать ей валек, но, вместо того чтобы подложить его себе под спину, бьет им мужа, а на вопрос удивленного супруга, не рехнулась ли она часом, отвечает: «А тебе больно? От мени больно, хай и тоби так же будэ». Или повитуха обвязывает шелковой ниткой половые органы забравшегося на печь или на крышу мужика, а другой конец дает роженице; при каждой схватке та дергает за нитку и по этому импровизированному телеграфу ее боль передается супругу. Описан случай, когда роженица засунула в задницу уснувшего мужа колючего ерша, так что пришедшей бабке пришлось избавлять от боли их обоих (Кабакова, 2001. С. 66–69; Маховская, 2004).

Общепринятого объяснения кувады, которую европейская медицина назвала «сочувственной беременностью» (sympathetic pregnancy), не существует. В антропологической литературе 1970—1980-х годов преобладали теории психоаналитического происхождения: идентификация с зародышем; желание мужчины утвердить свои отцовские права на ребенка; зависть к женщине, которая может сделать нечто недоступное мужчине; способ разрешения мужского полоролевого конфликта, тем более что кувада больше распространена у народов с более гибкими установками гендерных ролей и относительно высоким социальным статусом женщин (Munroe, Munroe, Whiting, 1981). Поскольку у некоторых народов кувада практиковалась лишь при рождении первого ребенка, иногда ее рассматривают и как мужской обряд перехода, rite de passage, оформляющий превращение мужчины в отца (Баранов, 2004).

Однако сходные переживания испытывают и некоторые современные мужчины, без какой бы то ни было обрядовой символики. Обследование 282 будущих отцов в возрасте от 19 до 55 лет, чьи жены находились во время беременности под наблюдением госпиталя Лондонского университета, показало, что это вполне реальная проблема (Brennan et al., 2007). По некоторым данным, девять из десяти мужчин в той или иной степени испытывают хотя бы один из симптомов, связанных с признаками беременности, каждый пятый испытывал по этому поводу озабоченность. Один будущий отец сказал, что весь период беременности жены его мучил страшный, неутолимый голод: «Даже рано утром я вынужден был вставать и что-то себе готовить. Это было, по меньшей мере, странно». Другой отец заявил, что во время родов жены он испытывал боль в животе, которая была сильнее, чем у нее. Эти данные не уникальны. «Беременные» мужчины реально страдают от головокружений, тошноты, бессонницы, у них увеличиваются грудные железы, в отдельных, крайних, случаях наблюдался даже рост живота, как у женщины на седьмом месяце беременности, и прибавка в весе на 25–30 фунтов.