Так же неоднозначны процессы старения (Bancroft, 2007). Практически все современные массовые опросы (Beutel et al., 2007) и, что еще важнее, лонгитюдные исследования (Araujo et al., 2004) показывают, что с возрастом как уровень сексуального желания, так и уровень сексуальной активности снижается у женщин больше, чем у мужчин. Это связано как с гормональными факторами, которые для мужчин более значимы, чем для женщин, и состоянием здоровья, так и с брачным статусом, наличием постоянного партнера и т. д. Среди сексуальных проблем пожилых женщин первое место (43 %) занимает низкое сексуальное желание, а у мужчин (37 %) эректильные трудности (Lindau et al., 2007). Иными словами, мужчина страдает оттого, что он не может, а женщина оттого, что она не хочет. Неудивительно, что почти все мужчины переживают снижение своей сексуальной активности болезненно, тогда как многие женщины воспринимают это спокойно. Например, в шведском национальном опросе только 47 % женщин с низким сексуальным желанием воспринимали это как нечто болезненное (Hamilton et al., 2001). Каково здесь соотношение биологических и социокультурных факторов – вопрос открытый. К сожалению, индивидуальные различия, которые могут и не совпадать с половой/гендерной принадлежностью, слабо изучены. Установленную Балтиморским лонгитюдом (Martin, 1981) закономерность, что мужчины, имевшие наиболее высокую сексуальную активность в молодости, сохраняли это преимущество и в зрелом возрасте, новейшие исследования не проверяли (Bancroft, 2007).

Насилие и агрессия. В мужской сексуальности представлено значительно больше элементов насилия и агрессии. Это коренится, с одной стороны, в общих законах эволюционной биологии (сексуальная агрессия как форма проявления общей агрессивности), а с другой – в особенности мужских сексуальных стратегий (сексуальный успех как победа, завоевание и т. д.). Мужское сексуальное «Я» предполагает напористость, властность, доминантность и т. д. Эти черты закреплены и в культурных ритуалах ухаживания, где мужчине предписывается ведущая, активная роль. Эти установки реализуются как в реальном поведении (мужчины инициируют секс вдвое чаще, чем женщины), так и в эротическом воображении мужчин и женщин. В мужском сексуальном воображении часто присутствуют сцены принуждения, насилия и т. п. По данным австралийского национального опроса, сексуальные игры садо-мазохистского типа в последний год практиковали 2,2 % мужчин и 1,3 % женщин (Richters et al., 2008).

С этим связан целый ряд психосоциальных проблем. Мужчины, у которых агрессивные импульсы понижены, воспринимаются окружающими и сами чувствуют себя недостаточно маскулинными, а те, у кого они повышены, часто оказываются в конфликте с законом и моралью. Среди людей, осужденных за насильственные сексуальные преступления, всегда преобладают мужчины, а их жертвами бывают не только женщины, но и другие мужчины.

Сексуальное насилие – неотъемлемый элемент жизни любого закрытого мужского сообщества. Оно служит не только и не столько средством реализации заблокированных культурой сексуальных желаний, сколько способом создания и оформления иерархических отношений: «опустив» соперника, мужчина лишает его вирильности, делает собственным рабом или рабом своей социально-возрастной группы (хейзинг, дедовщина и т. п.) (Кон, 2007а). Эта двойственная, одновременно сексуальная и статусная, мотивация характерна и для массовых групповых изнасилований побежденных в войнах. Мужская сексуальная агрессия вообще тесно связана с милитаризмом.

Разграничение условной, игровой, подчас даже нормативной эротической агрессии и реального насилия, крайним случаем которого является изнасилование, – дело очень тонкое. Гендерное равенство делает некоторые границы в этом вопросе проблематичными и спорными, причем мнения мужчин и женщин сплошь и рядом расходятся. Это порождает немало конкретных правовых и социально-психологических коллизий.

Гомоэротизм и гомофобия. Принято думать (и многочисленные исследования подтверждают это), что на поведенческом уровне гомосексуальность (однополые сексуальные контакты) распространена среди мужчин значительно больше, чем среди женщин. Однако новейшие исследования, которые различают открытое поведение и гомоэротические чувства (влюбленность, влечение, эмоциональную близость), рисуют более сложную и противоречивую картину.

Например, американский национальный опрос 12 571 мужчин и женщин от 15 до 44 лет (2002 National Survey of Family Growth, NSFG) показал, что за последние 12 месяцев оральный или анальный секс с другим мужчиной имели 3 % мужчин, а сексуальный опыт с другой женщиной имели 4 % женщин. В течение жизни однополый сексуальный контакт имели 6 % мужчин и (при ответе на другой вопрос) 11 % женщин. Около 1 % мужчин и 3 % женщин имели за последние 12 месяцев сексуальных партнеров обоего пола. Отвечая на вопрос: «Считаете ли вы себя гетеросексуалом, гомосексуалом, бисексуалом или кем-то другим?» – 90 % мужчин от 18 до 44 лет назвали себя гетеросексуальными, 2,3 % – гомосексуальными, 1,8 % – бисексуальными, 3,9 % – «кем-то другим» и 1,8 % на этот вопрос не ответили. Женские ответы были такими же. Эти данные похожи на результаты национального опроса 1992 г. (Laumann et al., 1992). На вопрос, испытывали ли они когда-нибудь влечение к мужчинам, женщинам или к тем и другим, среди 18—44-летних мужчин 92 % сказали, что их привлекали только женщины, и 3,9 % – преимущественно женщины. Среди женщин 86 % сказали, что их привлекали только мужчины, и 10 % – преимущественно мужчины (в 1992 г. так ответили лишь 3 %) (Sexual Behavior, 2002).

Многое зависит от возраста опрашиваемых. Данные о поведении и чувствах подростков (до 18 лет) обычно анализируют отдельно. Возможно также, что мужчины и женщины не совсем одинаково понимают и описывают однополую любовь. Чтобы избежать лишних недоразумений, употребляются разные термины: в эпидемиологических исследованиях, где важны прежде всего факторы риска, говорят о «мужчинах, имеющих секс с мужчинами» (MSM), а в психологических и психиатрических работах – о сексуальной идентичности, предпочтениях, чувствах и т. д.

По большинству исследованных параметров мужская и женская однополая любовь и основанные на ней отношения воспроизводят гендерные различия, существующие у гетеросексуальных пар, и подчас даже гипертрофируют их (см.: Кон, 2003). Социальные и психологические профили мужчин-геев, как и «натуральных» мужчин, так же различны и индивидуальны, хотя в выборе любимых занятий и в эмоциональных реакциях у них есть определенный сдвиг в «фемининную» сторону (Lippa, 2000, 2007). Для понимания их проблем и психологии очень важно учитывать исторически изменчивый социальный контекст, в частности установки традиционной культуры.

Гомофобия, то есть иррациональный страх и ненависть к гомосексуалам, является, с одной стороны, проявлением общей ксенофобии, а с другой – весьма специфическим социально-психологическим феноменом (см.: Киммел, 2006а; Кон, 2007б). Важное отличие мужской гомосексуальности от женской – ее тесная связь с гомосоциальностью (ориентация на общение с себе подобными, в данным случае – с другими мужчинами). На протяжении значительной части истории мужчины большую часть времени проводили отдельно от женщин, в более или менее закрытых мужских сообществах. Главной референтной группой для мужчины были, да и по сей день остаются, другие мужчины. Эти мужские отношения, товарищеские или соревновательные, всегда эмоционально окрашены, и, как все значимые отношения, они могут иметь какие-то эротические обертоны (тем более что мужской язык едва ли не все чувства и отношения описывает в сексуальных терминах). Чтобы избежать их прямой сексуализации, которая могла бы осложнить социальную жизнь мужской группы, культура маргинализировала, а то и вовсе табуировала соответствующие чувства, тем более что они противоречили базовым репродуктивным и семейным ценностям. То есть гомофобия – продукт и одновременно противовес гомоэротизма, она служит средством символической демаркации «настоящих» (доминантных) мужчин от «ненастоящих» (женственных и подчиненных). В сочетании с объективными индивидуальными различиями это создает весьма жизнеспособную и опасную гремучую смесь, которая дает о себе знать даже сегодня. Недаром гомофобия везде и всюду гораздо больше характерна для мужчин, чем для женщин, а ненависть к геям в разы (в современной России – в 5 раз) сильнее ненависти к лесбиянкам. Как и всякая ненависть, она отравляет жизнь не только своим жертвам, вселяя в них страх и неприятие себя, но и своим носителям, которым она затрудняет эмоциональное общение с другими мужчинами. Вопрос о взаимодействии социальных норм и личных страхов, как всегда, остается открытым.