Она подумала и приписала постскриптум:

«Поэтому мне совсем не обязательно переезжать и искать себе другую гостиницу. Думаю, Вы согласитесь, что никакая опасность со стороны временного управляющего мне не грозит. Если бы Вы видели его! Он абсолютно не опасен и совсем не в моем вкусе».

Вот и еще два обмана, виновато подумала она.

Она заклеила конверт, нашла в ящике печать и встала из-за стола. Уилл сидел за дисплеем, глубоко задумавшись. Не стоило отрывать сочинителя детективов от работы. Она нацарапала на листке бумаги: «Ушла в деревню за хлебом. Поручаю вам удерживать крепость до моего возвращения», положила записку у него за спиной и тихонько вышла.

Ехать на машине не было смысла — до деревни всего полмили, и она с удовольствием прогуляется пешком.

Она хорошо помнила эту деревню, маленькую и очень уютную. Бекки рассказывала, что в 1944 году во время высадки союзников в Нормандии эта деревня оказалась нетронутой — не в пример другим, располагавшимся ближе к побережью. Многим домикам было не меньше ста лет. Они тесно окружали центральную площадь, на которой играло несколько малышей, облюбовавших клочок «ничейной земли». В отличие от английских деревень, здесь не было палисадников, но на каждом окне стояли цветочные ящики. Чуть позже здесь распустится целый разноцветный ковер.

Кейт опустила письмо в почтовый ящик и огляделась. По предыдущему приезду она помнила, что здесь, как и повсюду во Франции, есть своя маленькая boulangerie,[13] и быстро разыскала ее, безошибочно руководствуясь чудесным запахом свежевыпеченного хлеба.

Она купила два очень длинных «багета» и пару аппетитных яблочных пирогов. Полная женщина за прилавком, говорившая по-английски лучше, чем Кейт по-французски, узнала ее, и девушке пришлось рассказать о болезни Бекки.

Та всплеснула руками:

— Ah — quel dommage![14] Мадам Арно, такая хорошая женщина!

Она принялась рассказывать, как все деревенские любят Бекки, попросила передать ей привет и пожелать скорого выздоровления.

Кейт тронуло, что тетю в деревне уважают. Она почувствовала угрызения совести. Знали бы они, что племянница Бекки осталась в гостинице одна с незнакомым мужчиной! Нет, пусть уж лучше они ни о чем не догадываются, а потом вернется Бекки и все опять придет в норму.

Успокоившись, она вышла на улицу. Неспешно шагая по пыльной, узкой дорожке, согретая весенним солнцем, она ощущала прилив любви к жизни. Как ни странно, но, несмотря на не слишком вдохновляющее начало, каникулы стали доставлять ей удовольствие.

Вернувшись в гостиницу, она принялась опорожнять сумку с продуктами. Вошел Уилл.

— Вкусно пахнет, — заметил он, одобрительно глядя на батоны. — За время вашего отсутствия никто не звонил. Я застал почтальона на месте преступления и вынул из ящика письма. Пожалуй, из меня получился бы неплохой управляющий. Два счета и письмо от каких-то людей из Булони, которые хотят заказать номер на неделю в августе. Кажется, постоянные клиенты. Попозже мы вместе займемся этим. А одно письмо адресовано вам. Он передал ей пухлый конверт и тоскливо спросил:

— Вы чаю не хотите?

— Хочу, конечно. Сейчас поставлю, — откликнулась Кейт.

— Тогда я через четверть часа заканчиваю и иду к вам.

Уилл захромал в контору.

Кейт посмотрела на письмо. От Эдварда. Она горячо надеялась, что это всего лишь дружеское письмо, которое не повлечет за собой никаких изменений в их отношениях. Это как раз в стиле Эдварда — сначала осторожно объяснить, что он хотел сказать, а потом написать. Уж он-то не сболтнет лишнего под влиянием минутного настроения.

Но письмо от Эдварда оказалось вовсе не длинным. На узком листке бумаги с фирменной надписью «Поздравляем» аккуратным почерком Эдварда было написано:

«Это пришло для тебя сегодня. Тороплюсь переслать тебе на случай, если тут что-нибудь срочное. С наилучшими пожеланиями. Э.»

Кейт почувствовала облегчение. Но кто мог написать ей на адрес фирмы Эдварда?

Она вынула вложенный внутрь конверт и прочитала надпись, сделанную четкими черными буквами: «Для мисс Кэтрин Лавелл. Джону Траславу и компании». Далее шел лондонский адрес фирмы, а в левом верхнем углу было написано: «Прошу переслать».

Кейт потрясение уставилась на конверт. Этот почерк был ей знаком, как собственное имя. Много лет назад она, словно последняя дура, пыталась скопировать маленький росчерк в окончании буквы «у». Она с трудом обошла кухонный стол и села. Она не должна думать о нем, не должна! Ей не следует даже вскрывать это письмо, его надо порвать и забыть, что оно существовало.

Но беспощадная память уже заработала, и Кейт не смогла ее удержать. Воспоминания проносились в ее мозгу с быстротой кинокадров. Ей пятнадцатый год, у нее первое свидание, она идет на дискотеку с Майклом Грином, который учился в той же школе классом старше. На ней нарядное голубое платье, рыжая коса заплетена так, как недавно показывали по телевидению. Она возвращается в половине одиннадцатого, Майкл провожает ее до дверей и целует на прощанье.

С пунцовыми щеками и сияющими глазами она входит в столовую. Папа одиноко сидит у огня. Мама ушла играть в бридж. Она играет в бридж три раза в неделю, и нет ничего странного в том, что они с папой никуда не ходят вместе. В четырнадцать лет это воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся. Папа встает, а она думает, какой он красивый и замечательный, но почему-то сегодня очень грустный. Наверно, скучает по маме.

— Ну вот и ты, Кэтрин. Чудесно выглядишь. Хорошо провела время?

— Изумительно! Потрясающе!

Ей хочется задержаться, утешить его и в то же время не терпится оказаться у себя в комнате, вспомнить сегодняшний вечер и поцелуй Майкла. Ее первый поцелуй!

— Я пошла спать, у меня ноги болят от танцев, — говорит она. Почему он такой грустный? Она порывисто обнимает его за шею.

— Спокойной ночи, папочка. Я тебя ужасно люблю, мой дорогой папочка!

Он крепко обнимает ее за шею, не отпускает и долго-долго смотрит в лицо.

— И я люблю тебя, Кэтти. Моя красивая, взрослая дочка. Никогда не сомневайся в этом. — Он целует ее в лоб. — Спокойной ночи, Кэтти.

На следующее утро он уехал в очередную деловую поездку, и она никогда его больше не видела…

Она стоит с конвертом в руках, и перед ней возникает еще один цветной кадр. Она сидит на кухне большого дома в Риджент-Парке и пытается справиться с домашним заданием по математике. Где-то ошибка, но как ее найти? Вчера приехала из Франции тетя Бекки, она сидит в столовой и разговаривает с мамой. Голос Бекки не умолкает, она пытается во что бы то ни стало доказать свою правоту. Они с мамой всегда спорят, когда собираются вместе.

Никогда в жизни Кейт не подслушивала у дверей, ей омерзительна даже мысль об этом, но сейчас, словно подталкиваемая какой-то посторонней силой, она встает и идет в холл.

Дверь в столовую приоткрыта, и из комнаты ясно доносится голос Бекки:

— Это не дело. Вера! Джеймс действительно ушел от тебя. Ты должна это понять. Со временем ты смиришься с этой мыслью. От многих женщин уходят мужья, это случается сплошь и рядом. Джеймс вовсе не был чудовищем: я уверена, что он оставил вам кое-что. Со временем все выяснится само собой.

Потом звучит голос мамы, неузнаваемо резкий и ожесточенный:

— Я продам дом, куплю где-нибудь дешевую квартиру и буду искать работу. Я посвящу всю свою жизнь Кэтрин. Я своими руками заработаю ей на все необходимое. И я сделаю это одна!

Кейт чувствует, как кровь леденеет в ее жилах. Это не правда, это не может быть правдой! Папочка никогда не бросит их, это дурной сон. Ее замечательный, обожаемый отец! Она вновь слышит его голос: «И я люблю тебя, Кэтти. Никогда не сомневайся в этом».

Она открывает дверь и видит их обеих как в тумане: мать в черном платье, выпрямившуюся на тяжелом стуле, и наклонившуюся к ней Бекки, руки которой лежат на полированном столе.