Изменить стиль страницы

В городке не было Бастилии, но тюрьма была. Чуть похуже, чем обычные камеры, чуть получше, чем карцер в Бастилии, она вполне подходила для мелких преступников. Однако комендант страшно возгордился, узрев на приказе печать и подпись его высокопреосвященства и увидев своего узника — королевского мушкетера. Он распорядился приготовить самую лучшую камеру и подать приличный ужин, который даже разделил с заключенным. Д'Артаньян поначалу не мог понять причин такой любезности, тем более что ему вовсе не хотелось видеть этого человека, а тем более развлекать его разговорами. Но вскоре он понял, что его особа станет предметом живейших сплетен, как только комендант выйдет из ворот тюрьмы — и смирился. В конце концов, это было не самое плохое в его положении.

Разумеется, три друга тут же узнали о заключении д'Артаньяна — и не только они. Но если остальные мушкетеры терялись в догадках, то они знали причины этого происшествия, или думали, что знают. Атосу пришла мысль поговорить об этом деле с де Тревилем, который имел сведения только из стана кардинала и не знал, что и думать. Капитан тут же принял Атоса.

— Дорогой друг, — сказал он, выслушав весьма внимательно то, что мушкетер счел нужным ему сообщить, — признаюсь, что это очень необычное дело. Сама ваша история похожа на чудо, и только умный человек сможет в нее поверить. Однако его высокопреосвященство, при всех его недостатках, именно и способен на это. Все дело в том, как поведет себя ваша жена, если вы позволите мне назвать ее так. Насколько я понимаю, вы уже не сможете увидеть ее до аудиенции у кардинала, следовательно, вся надежда на ее ум. Я осмелюсь предположить, что оправдать нашего друга в ее интересах тоже, даже если, как вы говорите, между ними и были в прошлом некие трения.

Атос согласно кивнул. Де Тревиль умел понимать невысказанное, но всегда знал, где остановиться в разговоре, так что мушкетер был уверен и в его словах, и в его молчании.

— Я сейчас ничем не могу помочь д'Артаньяну, — продолжал де Тревиль, — но я благодарен, что вы пришли ко мне. Нам пока остается только ждать, но при малейшем намеке на благоприятное разрешение дела я употреблю все свое влияние, чтобы не только восстановить доброе имя д'Артаньяна, но и преумножить его заслуги в воинском поприще.

Атос поблагодарил де Тревиля в самых почтительных выражениях и от чистого сердца и поспешил к Арамису и Портосу, надеясь хотя бы несколько обнадежить их.

Тем временем два основных действующих лица данного эпизода занимались одним и тем же — думали. Мало того — они думали об одном и том же и в очень похожих выражениях. «Что я должен буду сделать при встрече с миледи? — думал д'Артаньян. — Я с удовольствием придушил бы ее, поскольку пока вижу одни только неприятности. И даже это чертово приключение в ее доме — дернул меня нечистый туда пойти! — оказалось еще хуже, чем я ожидал. За одну ночь удовольствий, которые я в крайнем случае мог бы получить в любом другом месте, меня готовы убить и она, и Атос, и Констанция — если, конечно, узнает. Черт возьми! Остается надеяться на благоразумие миледи, как, кстати, ее зовут? Атос что-то говорил, но там бы хватило имен на целую роту. По крайней мере, что она графиня де Ла Фер, я уверен, и леди Винтер она же. И причем у нее есть дети от обоих, и тогда ее брат оказывается вовсе не лордом Винтер. Боже мой. Положительно, мне сейчас не помешала бы бутылка доброго вина. Теперь я понимаю, почему Атос все время напивался, когда думал о ней». И, придя к этому замечательному выводу, д'Артаньян забарабанил в дверь, что есть мочи.

Поскольку, как мы говорили, он находился в камере для привилегированных преступников, часовой тут же подошел.

— Дружище! — сказал ему д'Артаньян через окошечко в двери. — Не приказывал ли тебе господин комендант исполнять мои желания, если только они не будут касаться побега?

Солдат несколько мгновений молчал, обдумывая сложную конструкцию предложения.

— Ну… да… — наконец выдавил он.

— Так вот, дружище, — бодрым тоном заявил д'Артаньян. — Поскольку в пьяном виде удрать невозможно, я приказываю тебе именем господина коменданта принести мне пару-тройку бутылок самого лучшего вина, которое только будет поблизости. А завтра с утра доложи об этом господину Шантильи и прибавь, что я был бы в высшей степени польщен, если бы он согласился отужинать со мной еще раз. Да ты запомнил ли?

— Ну… в общем, вам вина сейчас, а господину коменданту отужинать с вами завтра, — довольно бойко повторил часовой.

— Да ты умница! — восхитился д'Артаньян. — Ну иди, исполняй!

А в это время Анна де Бейль и прочая, и прочая, и прочая сидела на подушках в своей монастырской келье и обдумывала предстоящее свидание с кардиналом. Весь день с ней была Констанция, которая, ничего не зная о происшедшем между леди Винтер и мушкетерами объяснении, поняла только, что ее обожаемый д'Артаньян разыскал-таки ее, что теперь она в полной безопасности, и что леди Винтер каким-то образом связана с Атосом, который является другом д'Артаньяна, следовательно, миледи — дважды ее подруга. С одной стороны, Анне это было приятно, поскольку Констанция преданно ухаживала за ней и между делом рассказала много интересного о мушкетерах и кое-что о придворных делах. Для такой осведомленной женщины, как миледи, любой намек говорил очень многое. Однако к вечеру это общение Анне несколько поднадоело. К тому же она вынуждена была молчать о происшедшем в лесу, хотя именно об этом и были все ее мысли. Кроме того, Анне нестерпимо хотелось вставить словечко, когда госпожа Бонасье начинала расписывать, какое чудо нежности этот д'Артаньян. Анна прямо-таки за стены цеплялась, чтобы не подтвердить эти рассказы собственным примером. Наконец пытка молчанием закончилась, и Анна получила возможность обдумать свое нынешнее положение и свое будущее поведение.

Рошфор обязательно должен был приехать за ней. Это несомненно. Но все изменилось. И теперь ей необходимо было реабилитировать д'Артаньяна в глазах кардинала и не погубить себя.

Она много чего наговорила Рошфору, причем все это было правдой. Теперь следовало эту правду развернуть на 180 градусов, не меняя ни одного факта. Задача была достаточно сложна даже для миледи.

Во-первых, Ришелье может захотеть забрать из монастыря госпожу Бонасье, а теперь это было нежелательно. Единственный выход Анна видела в том, чтобы сослаться на слабость Констанции и ее неспособность перенести долгую дорогу. В то же время, если она больна, то не сможет покинуть монастырь, и кардиналу не о чем будет беспокоиться.

Во-вторых, Анна упоминала о сцене в «Красной Голубятне» и о переписке мушкетеров с Джозефом. Основные ее обвинения касались Антуана — Атоса, мысленно поправилась миледи, — и д'Артаньяна. Однако Атос убил Джозефа, и она может сказать, что деверь солгал ей об участии мушкетеров в ее заключении. А что касается харчевни и отнятого охранного листа… «Черт, — подумала Анна, — не знаю… Вот не знаю, и все. И посоветоваться не с кем. А впрочем, что толку? Я расскажу одно, Антуан — другое, вот мы и попались». Вдруг в памяти ее всплыла фраза Рошфора: «Д'Артаньяна и Атоса в Бастилию». Анна вздрогнула и побледнела — неужели она отправила их туда? Боже, Боже! Тогда скорее к Ришелье!.. Она вскочила, но, постояв минуту, опустилась на подушки. Решительно, она теряет голову. Ведь все равно за ней приедет Рошфор, и лучше остаться здесь и узнать его намерения, чем бросаться в путь вслепую. Миледи глубоко вздохнула и попыталась изгнать эти мысли из головы. Менее чем через три четверти часа ей это удалось, и она заснула. Ей снились двое бравых мушкетеров, которых они с Констанцией выкрадывают из Бастилии.

Именно так и случилось: Рошфор прибыл на следующий вечер. У него был приказ кардинала, касающийся миледи, и только ее. О госпоже Бонасье там не говорилось ни слова. Анна вздохнула с облегчением.

Поведение графа показало ей, что Рошфор ничего не знает об изменившихся обстоятельствах.

— Что вы намерены делать с этой лавочницей? — спросил он миледи на следующее утро, когда они чуть свет готовились выехать.