5.

Камин в малом зале, каким бы громадным он ни был, в холодные дни не согреет весь замок. В юго-восточном углу, под часовней – сводчатый кабинет констебля, который легко протопить жаровнями. Король из своих покоев может спуститься сюда перед сном: поболтать, выпить чарку вина разогретого с пряностями, встретить нарочного, прочитать донесение.

Он только что допросил вельможу, доставленного через «Ворота предателей». Спесивый «гусь» несет чушь: до него еще не дошло, что его ждет. Ричард, молча, наносит удар в переносицу. «Забирай! – кричит ожидавшему у дверей палачу. – И чтобы к утру все мне выложил!»

Арестанта уводят – почти что уносят.

Констебль (он здесь недавно) – подтянут и собран: один подозрительный взгляд, неверное слово, – его самого «унесут».

Слизав кровь с разбитых костяшек, монарх приближается к амбразуре окна, видит звезды, слепо глядящие в Темзу, стонет: «Канальи! Обложили, как зверя! Все лгут! Генрих мертв, значит, „Ричард – цареубийца!“ Брат мой, Кларенс, убит, значит, – „Ричард братоубийца!“ Анну, жену мою, извели, значит, – „Ричард женоубийца“! Принц Ланкастер убит! Лорд Хастингс убит! Все – на Ричарда! Весь в побрякушках злодейств, как священное древо! Потерялись два малолетних племянника – отпрыски Эдварда… Кто виноват? Разумеется, – „Ричард-детоубийца!“ Кому эти дети мешали? Только не мне! Когда Эдвард отдал Богу душу, епископ Бата признался, что тайно венчал его с Элеонорою Батлер. Стало быть, брак его с Елизаветою был незаконным, а у потомков от незаконного брака нет прав наследования. Этого „Гуся“ (Ричард глядит на разбитый кулак) разыскивали по всему Королевству! Уж он должен знать, что с мальчишками! Дьявол! Повсюду козни Тюдоров – наветы, убийства, предательства! Травля! Везде ожидаешь подвоха, измены! Сегодня я приказал деревянную лестницу отодвинуть от входа. Схожу-ка проверю, чем занимается стража».

Из кабинета констебля, Ричард кошкой крадется к наружным дверям. За распахнутой створкою – август. Влажная ночь. Часовой в проеме уныло храпит, прислонившись к стене.

Суверен приходит в неистовство и толкает с разбегу всем телом: «Предатель! Так ты служишь своему королю?!» Несчастный срывается вниз на острые камни. Доносятся крики и стоны. Вбегает констебль с солдатами. Трещат факелы. «Государь! Я прикончу его?»

Пробуждаются вороны, с криками носятся около входа, чуя кровь и, роняя с испугу помет, садятся на остывшие камни. Ричард кивает в их сторону: «Пусть они разберутся!»

По испачканной кровью лестнице Ричард крадется в подвал. Внизу горят факелы. Стражники черпают из бочки вино. Вытягиваются при виде монарха.

«Гусь» лежит на камнях, без одежды, в ожогах, в дерьме, громко хнычет. Палач что-то ищет среди инструментов, поднимает глаза. «Государь, он еще не признался. Продолжаю, с вашего позволения». Волны зловония докатились до лестницы. Ричарда чуть не стошнило. Он кричит:

– Погоди, дай уйти… Сделай так, чтобы утром он мог с нами ехать. Ричмонд высадился! Тюдоры собирают войска, так что завтра снимаемся! Мы пойдем им навстречу. По дороге где-нибудь в Солсбери ты его обезглавишь на площади, за одно с Бекенгемом.

– Как прикажите, Государь.

Торопясь уйти от подвала, чтобы не слышать воплей, король с разбегу минует нижний этаж, затем свой – первый – и оказывается на втором этаже, опоясанном галереей.

Тауэр превратился в военный лагерь. Прямо в залах, спят вповалку солдаты.

Это знакомо. Родина всегда уважала военный комфорт (жизнь на бегу, в тесноте, впопыхах). И не потому что куда-то спешила, или была невозможно бедна… Просто, сведения о человеческой жизни со всеми удобствами, где, все продумано, мягко, чисто, тепло, ароматно – даже по генетической почте еще не просачивались.

На осадном положении крепче спится. Свалился и храпишь себе так, что пыль поднимается.

У осажденных – все много проще и «непосредственнее». У них – свои преимущества, свой пафос, своя философия, своя культура, свои пророки, свои торжества. Можно не думать о завтрашнем дне, не заботиться о куртуазности. Сколько всяческой дребедени можно сразу отбросить!

Ричард тем временем направляется в часть антресоли ставшую из-за клеток зловещей и тесной. Всюду – стражники с факелами. За решетками на каком-то тряпье стонут узники.

Их раны гноятся. Стоит ужасающий смрад. Распаляя себя, властитель несется вдоль строя клеток в тот угол, где все никак не доделают крышу. На полу – кучи мусора, камни и щебень. Присев, Ричард шарит руками. Стражник с факелом наклоняется. «Государь, разрешите помочь?» Взгляд монарха, точно бьет по лицу. Вздрогнув, солдат отступает. «Света!» – хрипит король. Едва не выронив факел, солдат подносит огонь. «Осторожней, приятель….» – монарх рассовывает по карманам, в подол и за пазуху острые камни и, нагрузившись, с трудом поднимается. Охваченный дрожью, сверкая очами, он направляется к клеткам. «Предатели! Гнусные псы! Получайте! Вот вам за брата! – кричит он и мечет в узников камни. – А это за Анну! За Хастингса! За Ланкастера! За малышей! Проклинаю!». Несчастные воют от боли, пытаясь закрыться и увернуться. Король рычит, продолжая метать: «Что, не нравится?! Кровопийцы! Я вам делаю честь, забивая камнями! Это библейская казнь! Получайте! Англия гибнет в междоусобицах из-за таких вот скотов! Вы продались Тюдорам! Ничего! Все решится в бою! Завтра двинем на них наше войско. Посмотрим еще, чья возьмет! Ну а вас всех ждет плаха! Нате! Вот вам, злодеи! Убийцы! Изменники! Гнусные оборотни! Получайте!»

Остается единственный камень – гладкий галечник, согревающий руку. Констебль, поднявшись на шум, суетится за спиной короля. Ричард вдруг оборачивается. Он совершенно спокоен: «Все! Пойду, помолюсь… Ступай-ка вперед… Сделай свет».

6.

В часовне, на предалтарных колоннах – два пылающих факела, а на престоле – две свечки в тяжелых подсвечниках, слева и справа. Света было достаточно – ровно столько, чтобы тени казались живыми, а душа замирала. Едва уловимые блики в углублениях алтаря, в витражах, на распятии были знаками тайны.

Ричард встал на колено в центральном проходе. Не любил сидеть на скамье при общении с Богом. К тому же в тени, за колонной, мог ждать убийца, а изготовиться к бою легче с колена.

Прочтя молитву, суверен успокоился. Он чувствовал себя другим человеком: атмосфера капеллы действовала благотворно.

Иногда в такие минуты он мысленно представлял себе будущее. Как гарь лесного пожара на много опережает огонь, так нередко события заявляют о себе раньше, чем происходят в действительности. Любой из живущих, ждет предсказаний, знаков, знамений… хотя бы прогноза погоды, которому можно довериться.

На «свиданиях» с Господом, Ричард настраивался на возвышенный лад. Душа находила какие-то петельки и узелки, по которым, карабкалась ввысь. Но сегодня не находила за что зацепиться – «соскальзывала».

Нет, кто угодно – только не мать! Герцогиня Йоркская отнюдь не годилась ему в утешительницы. Они оба любили власть, а потому до конца оставались врагами… И все-таки было на свете одно существо, мечты о котором его согревали.

Бесси, дочь королевы Елизаветы (жены покойного Эдварда), – нежное светлое набожное дитя, – уже давно владело ожесточившимся сердцем монарха.

Боясь неловким движением спугнуть этот свет, он не делал и шага к сближению. Наблюдая со стороны, с удивлением обнаруживал у себя совершенно не свойственный трепет.

Мечту о помолвке Ричард все время откладывал. Первым делом нужно было развеять тучи на горизонте будущей жизни: разобраться с Тюдорами (с самым опасным из них – Генрихом, графом Ричмондом, который угрожал с континента, а теперь вот высадился на побережье Уэльса).

Монарх еще не осмеливался с ней говорить. Впрочем, какая разумная женщина откажется стать королевой? Ему было тридцать три года – возраст Христа. Но, когда думал о ней, ощущал себя робким юнцом.