4.

Обогнув забытый в траве ствол огромной старинной пушки, я достиг сердца «спирали» – Белую Башню (White Tower).

Ее построил известный строитель церквей и замков епископ Рочестерский – Гандалф (Gundulf), еще при нормандце Вильгельме Завоевателе (где-то в 1078 году).

Замок представляет собой прямоугольный параллелепипед – тридцать шесть метров на тридцать три метра (в плане) и высотой двадцать восемь метров. В Белую Башню легко вместились бы все восемнадцать башен Тауэра в купе с тюремными казематами. Сверху, на каждом из четырех углов, установлена двухэтажная дозорная башня, увенчанная шлемовидной крышей с крестом и флюгером. Самая большая из них (северо-восточная) при короле Чарльзе Втором, служила для наблюдения за ночными светилами.

Знаменитый астроном Джон Фламстед работал здесь вплоть до переезда в выстроенную для него настоящую обсерваторию в Гринвиче.

Замок имеет подвал, нижний этаж (Ground Floor), первый и второй этажи, каждый площадью около 900 метров квадратных и высотою не менее шести метров. Свое название Белая Башня получила при короле Генри Третьем (1216—1272 г. г.) распорядившимся побелить наружные стены.

Главный вход в здание (с юга) находится на высоте пяти метров от почвы. К нему ведет легкая деревянная лестница, которую, в случае опасности, легко сжечь, как сжигают мосты перед носом у неприятеля. Служебный вход (с севера) сделали позже, когда Башня утратила значение резиденции, крепости и тюрьмы.

Обитателям немерянных пространств нет нужды громоздить этаж на этаж. Они живут и в землянках и в норах: экая разница, лишь бы – крыша над головой.

В тесной Европе этаж, непосредственно следующий за подвальным, называется «земляным» (по-английски – Ground Floor). Это как бы еще не этаж, – часть двора. «Надо быть нищим или бродягой, чтобы спать „на земле“. В конце концов, – это вредно!»

В сельской местности на земляном этаже держат скот. В городах – размещают офисы и магазины. А счет этажей начинают с первого – жилого. Изредка «земляной» этаж именуют в Англии «нижним». Позвольте и мне, для удобства, так называть.

По деревянной лестнице я поднялся к парадной двери и, миновав ее, очутился на нижнем этаже замка.

Опорная стена, делит внутреннее пространство на две части, при этом восточная часть – вдвое уже западной. С юга и севера между ними имеют место проходы. Другие внутренние стены дворца не опорные и могут, по мере надобности, возводиться и разбираться.

Этажи сообщаются по углам винтовыми лестницами. Главная – находится в северо-восточном углу – подальше от центрального входа, откуда могли появиться не званные гости. А остальные (более узкие) лестницы, можно без труда заблокировать.

В подвале хранились запасы оружия, пороха и провианта (на случай долгой осады), а также – бочки с вином.

Двенадцатиметровый колодец снабжал замок водой. В подвале же размещался застенок. Один забулдыга, которому предоставили право выбора казни, по преданию был здесь утоплен в бочке с мальвазией (белое вино «Мальвуази» с ароматом ромашки).

Узкие амбразуры окон процеживали внутрь ровно столько света, сколько допускалось еще во времена Вильгельма Завоевателя. И этот отмеренный свет был здесь самой живой частью прошлого, в отличии – от большого камина, в котором уже много сот лет ничего не горело.

Формально нижний этаж отводился Констеблю (коменданту Тауэра), но, фактически, служил королю для церемониальных приемов.

В юго-западном углу находилось небольшое сводчатое помещение, – кабинет констебля. Теперь здесь выставка орудий пыток.

В остальных залах – экспозиция средневековых доспехов и холодного оружия. Король Генрих Восьмой (1509—1547) построил в Гринвиче оружейные мастерские, где работали мастера из Италии, Германии, Франции. Они и пополняли арсенал Тауэра. Доспехи были подсвечены электрическим светом, который вырывал их из временного контекста. Несмотря на формальную принадлежность к средневековью, экспонаты не имели отношения к тем временам, а только – к самой экспозиции.

Меня лично когда-то больше интересовали маленькие «холодные» и огнестрельные «штучки». Не исторические, – современные. Это связанно с послевоенным детством, когда, в одно время, в наших домах появилась вдруг масса опасных трофейных «игрушек». Для мужчины брать в руки кинжал, касаться пальцами лезвия, все равно, что для женщины – перебирать ожерелья. В желании ощутить вожделенную тяжесть и ладность вещицы есть что-то завораживающее. Небольшой пистолетик может вызвать не меньше волнения, чем, драгоценный кулон.

Осмотрев нижний этаж, я поднялся – на первый, который в плане почти повторял предыдущий, но по убранству был побогаче.

В юго-восточном углу его таилась изумительная внутренняя часовня Святого Иоанна Евангелиста. Я мог судить о капелле по живописному полотну, висевшему на стене, за которой скрывалась капелла. Выходившие на юг и восток окна двусветного храма были украшены витражами, изображавшими Святую Троицу, Мадонну с младенцем и самого Святого Иоанна Евангелиста.

Вдоль второго этажа шла поддерживаемая мощною колоннадою галерея, с арочными сводами. В строгих капителях повторялась тема креста.

Часовня строилась во времена единой Христианской Церкви, когда Юлий Цезарь смотрелся еще, как современник. Над алтарной частью висел крест, возможно, во времена единоцерквия, – крест с распятием.

Пространство было напоено светом античного храма. Здесь короли, проживавшие в замке, общались с Господом Богом. А с позапрошлого века в часовне – хранилище архивных бумаг.

Не исключено, что большевики, превращавшие храмы в склады и кинотеатры, могли научиться этому здесь, во время лондонских посиделок.

Первый этаж отводился самому королю. В большом зале устраивались собрания и пиры. Помещения в восточном крыле использовались для личных нужд суверена.

Раньше этот этаж был еще грандиознее: до средины двенадцатого века вместо второго этажа по всему периметру шла антресольная галерея, с арочными проемами. Можно себе представить, сколько здесь было света и воздуха. Но понадобились помещения, и этаж перекрыли, а крышу подняли.

Работы по реконструкции закончились в пятнадцатом веке, но сама галерея на втором этаже сохранилась. Она вполне могла иметь решетки и клетки для узников, которых монарх желал держать при себе. Отсюда узкие винтовые лестницы вели в угловые башни. Самая большая из них – круглая северо-восточная – держала под наблюдением местность и служила обсерваторией. Остальные – также использовались, как тюремные камеры.

Казалось, бежать отсюда немыслимо. Однако попытки были. В одном случае, узник сумел распилить решетку, по веревке спустился на землю, где друзья помогли ему скрыться. В другом – беглец оказался слишком тяжелым – веревка не выдержала и бедняга, принц уэльский Граффид, упал и разбился насмерть.

У Тауэра – свой отсчет времени. Каждый, кто попадает сюда, исподволь погружается в атмосферу застывшего времени.

Меня мало интересовали экспозиции с пометкою «temporary» – «временное»… Нам подавай вечное. А вечное заключалось внутри этих стен, в этом воздухе, в этом сгустившемся свете, в котором все протекает сквозь все, застревая в углах паутиной смертельной жути.

Задумавшись, я таскался по залам, шаркал по лестницам и не заметил, как опустился на стульчик, предназначенный для старушки смотрительницы.