Однажды, будучи курсантом, угодив за самовольную отлучку на гауптвахту, я фантазировал, воображая себя знаменитым романтическим узником – графом Эгмонтом, за борьбу с тиранией брошенным герцогом Альбой в темницу, и воспетым Иоганом Вольфгангом Гёте в одноименной драме и в потрясающей увертюре к ней Людвига вана Бетховена.

Тогда я не подозревал, что в нашем «романтическом» государстве почти в каждой семье есть свой «Эгмонт». В моей – когда-то носивший меня на руках и сгинувший в недрах Гулага дядя Иван. Светлая ему память!

Из Кровавой Башни я вышел на Тауэрскую Лужайку (Tower green) – внутреннюю площадь цитадели. Если считать, что эта Башня находится в центре южной стены, то весь юго-западный угол занимает Дом Королевы (Queen’s House) – уютное трехэтажное «гнездышко» с деревянными украшениями по фасаду – тоже тюрьма для знати.

Каждый узник здесь имел отдельную секцию дома от подвала до крыши. По числу мансард, можно подсчитать количество узников, которые содержались тут одновременно. У меня получилось четырнадцать. В Русской истории такого комфорта удостоилась только сестра Петра Первого – Софья.

В «Доме Королевы» гостили выше упомянутые Анна Болен и Гай Фэйкес (Fawkes), якобы намеревавшийся в 1608 г. «поднять на воздух» Парламент. Из «Дома Королевы» Гая уводили на пытки и сюда же – приносили обратно. Когда, наконец, от него добились «признания», он «благополучно» был обезглавлен.

Одному шотландскому графу, посаженному в «Дом Королевы» за попытку свергнуть Георга Первого, удалось накануне казни бежать, переодевшись в женское платье, которое пронесла супруга.

В 1941году какое-то время здесь содержался Рудольф Гесс – представитель Фюрера, прилетевший на переговоры, но не успевший вернуться в Германию до начала войны.

В центре восточной стены, окаймляющей двор, высится башня «Beauchamp Tower» – вольный перевод «Чавкающий Франт». Внешне не слишком примечательная «жилая» башня. В разные времена ей оказывали честь многие лорды и герцоги с семьями. Бытовых удобств, очевидно, здесь было поменьше. Возможно, в отместку за это узники выцарапывали на каменных стенах, все, что думали о своих тюремщиках.

Шагах в пятидесяти от Башни – уютненький эшафотик (Scaffold Site). Вокруг – красота: зеленая травка, цветущие кроны, птички поют, а рядом – часовня Святых Петра и Венкула. На казнях присутствовали только близкие и официальные лица. Чести быть обезглавленным в Тауэре удостоились всего семь человек – этакий «междусобойчик с топориком». Имена их тут же – на мраморной досточке. Прах – рядом в часовенке. Из них двое – мужеского полу, остальные пять – женщины, из коих две – супруги Генриха Восьмого, соответственно – вторая и пятая. В общем, обычное дело – интриги, козни и казни. Но главные экзекуции совершались прилюдно там – на Холме, у входа в подземку.

3.

Если часовня занимает северо-западный угол «лужайки», то в северной его части стоит длинное трехэтажное сооружение «Казармы Ватерлоо» (Waterloo Barracks), построенное после победы над Наполеоном, когда победитель, Герцог Веллингтон, произведен был в почетные коменданты Тауэра. Здесь размещалась почти тысяча солдат.

Герой Ватерлоо хотел запретить посещение крепости публикой, считая, что это мешает охране. Перед зданием даже поставили памятник Герцогу, но позднее ему нашли более подходящее место, а казарму превратили в Сокровищницу Короны (Crown Jewels). Впрочем, кое-какой гарнизон здесь оставили для охраны сокровищ. На страже стояли гвардейцы в медвежьих шапках с белыми ремнями и посиневшими от свежего ветра носами. Туристы фотографировали их на фоне исторических пушек.

Я не мог пройти мимо «Сокровищницы». Не думаю, что здесь выставлены все королевские драгоценности. Туристам показывали только самые яркие символы власти: короны, скипетры, державы, знаменитые, выдающиеся по размерам и качеству, украшения.

В залах царил полумрак. Свечение шло от витрин с «сокровищами». Они размещались у стен в виде горок. Короны же возлежали на стенде вдоль оси зала одна за другой – от древнейшей к позднейшей. Монархи заказывали головные уборы по достатку и вкусу, но следуя определенной традиции и ощущению меры.

Если у шапки Мономаха, в соответствии с климатом, больше меха, чем золота и драгоценностей, то в английской короне лишь снизу – меховая опушка, шириною в два пальца. Над ней – золотой поясок (тоже в два пальца) с драгоценными камушками: цвета чистой слезы бриллианты, изумруды темно зеленого цвета, небесного цвета сапфиры, капельки крови – рубины. Выше, по ободу – позолоченные и усыпанные драгоценностями лепестки и мальтийский крест. Далее – верх багровой бархатной шапочки, над которой прогнулись крест-накрест две усыпанные драгоценностями золотые дуги – ото лба к затылку и от виска к виску (каждая шириною в два пальца). Над теменью «горит» золочёная сфера (величиною с яйцо), опоясанная драгоценностями и увенчанная сверкающим мальтийским крестом – уменьшенный образ королевской «державы» – «орб» (оrb). В «хоровод» граненых камней тут «вплетаются» чудо-жемчужины.

Все вместе это играет, блистает, буравит зрачки, вызывает головокружение, желание прикоснуться, впитать в себя чистый цвет, раствориться в нем, умереть и воскреснуть, испытать все возможные грани восторга, как в чем-то обворожительном, какой, представляется мне, в молодые годы была обладательница последней короны.

Слева и справа от стенда ползли самодвижущиеся дорожки для посетителей. Одна из них и вынесла меня из Казарм Ватерлоо на свежий воздух.

С запада «лужайку» ограничивают двух-трех этажные здания с офисами и муниципальными выставками.

На схеме электронного гида, движение в цитадели напоминает, закручивающуюся по часовой стрелке спираль. По мере приближения к цели, растет напряжение, какая-то сила сжимает виски.

Рассказывая о Тауэре, я будто семеню по его дорожкам, стенам и башенкам маленькими шажками. Заторможенность эта и обстоятельность, от которой самому тошно, обусловлены ожиданием взрывного финала. Мы как бы набираем воздух, чтобы потом, вдруг, не задохнуться.

Поначалу, действительно, все было и спокойно и благостно – мы с вами обыкновенные любознательные экскурсанты. Но только до времени, а потом начнется такое, что не приведи Господь.

У южной стены, к западу от «Кровавой башни» гнездятся вороны (ударение на первое «о»). У покрытой вьющимися ветвями ограды из мелкого камня пристроены деревянные домики-гнезда с двускатными крышами (каждый чуть больше улья). Тут же стоит длинный стол-кормушка. По изумрудной траве гуляют черные птицы.

Возле домиков крутится «мясоед». У него – придворная должность «Хозяина воронов» (The Ravenmaster).

Крылатые падальщики явились сюда, когда Тауэрский Холм стал местом казней. Тела не успевали увозить и закапывать – для воронов начались сытые времена.

Птицы селились поблизости: им нравилось тихое место недалеко от реки, куда привозили и до времени хранили живьем предназначенную для них пищу. Только в семнадцатом веке при Чарльзе Втором их сделали символом Тауэра, соорудили гнезда, приставили «мастера» – дядьку (слугу), который кормил их и холил. Посторонним кормить запрещалось: птицы не отличают пищу от пальцев, которыми ее предлагают.

Ворон стал частью традиции Доброй Старой Англии. Любо смотреть на седовласого «мастера», держащего в вытянутой одетой в перчатку руке пернатого хищника. В осанке – что-то от князя степей на соколиной охоте. И конечно улыбка. «Мясоеды» всегда приветливо улыбаются. Это тоже – символ, без которого можно свихнуться среди мрачных камней, где витают тени всех тех, кто когда-то достался стервятникам.