Потом, угостив Руша хурмой и финиками, позвал его с собой и пошел вверх по ступенчатым улицам между высоких желтых и голубоватых стен, над которыми виднелись буйные кроны тутовника, укрывавшего от посторонних глаз плоские крыши домов.

Вдоль улиц в желобах звенела вода, бегущая из множества источников наверху, из каменных колодцев в Доме Солнца. Воздвигнутый на огромной платформе из черного камня, дворец был виден с любого места в городе. Со всех сторон его окружали широкие ступени гигантской лестницы, и Эртхиа еще помнил, какой ценой давалась воинам Хайра каждая ступень. Плоскую крышу поддерживало множество колонн, грани крайних зеркально блестели на солнце, но в глубине между ними царил грозный мрак. Этот дворец больше походил на храм, хотя менее всего — на Храм в долине Аиберджит. Но в них было нечто общее: непостижимая тайна и сила, то, что вне человеческого разумения, но от этого не перестает существовать. Оно окатило Эртхиа волной неудержимой дрожи, неясным и нехорошим предчувствием, воспоминанием о том, что друг и жена, с которыми он так стремится встретиться, — совсем не то, что он сам, другие, не такие. Боги.

А он и забыл об этом, деля с ними превратности кочевой жизни и войны. Он думал только о своем царстве и радовался, что город так изменился с тех пор, как он его видел первый и единственный раз. Ему нравились горожане, и он радовался таким нарядным и понимающим толк в жизни подданным.

Было ли место в Аттане царю Эртхиа? На троне уже сидели боги.

Ладно, решил Эртхиа, чувствуя себя обманутым. Посмотрим, что из этого выйдет. Напрашиваться не буду.

Но дело было не в этом. Он чувствовал страх. Ему сказали идти, и он пошел. Тропа оборвалась над пропастью, но он должен сделать следующий шаг. Не повернуть обратно, не искать обходного пути — шагнуть прямо, в том самом направлении, в котором шел до сих пор.

Он не мог не войти во дворец. Хотя бы потому, что там находились его жены, а он был их мужем и защитником. Оставить женщин там, куда не решился войти сам? Это было невозможно.

Но страх, настоящий страх, подсекающий колени и ноющий в зубах, с которым не справиться, страх высоты, неведомый до сих пор, мешал сделать шаг.

— Я должен идти, — сказал он Рушу. — Что бы там ни было, я должен идти. К тому же мне советовали поторопиться.

И поднялся по ступеням, и прошел между колонн.

— Я — Эртхиа ан-Эртхабадр! — громко возвестил он в огромном пустом зале. Эхо схватило и подбросило его голос, заметалось с ним вверх и вниз, закружило, переиначивая и дразня. Эртхиа стиснул зубы. Узкие прорези в стенах от пола до потолка пропускали пласты света, наискось делившие зал. Эртхиа пошел вперед, то пропадая в тени, то маяча в полосах света. Это мелькание слепило глаза, а шорох шагов повторялся многократно со всех сторон, как будто идущий окружен был свитой, в молчании сопровождавшей его.

Когда он вышел из этого зала в другой, наполненный светом, как наполнен водой бассейн, потому что его не покрывала крыша, так и оказалось: по обе стороны от Эртхиа молча шли чернокожие аттанские рабы в пестрых повязках, с широкими золотыми кольцами, продетыми в носы. Эртхиа не дошел и до середины этого зала, как навстречу ему выбежал Ханис в светлых одеждах из лина, с тонким белым обручем на голове. Он улыбался.

— Ты! Наконец-то!

У Эртхиа отлегло от сердца.

Они обнялись как братья, и Ханис стремительно повел его в глубь дворца, не снимая руки с его плеча.

— Мы ждали тебя. Акамие рассказал нам, но это было так похоже на сказку! Только его уверенность и давала нам надежду. Неужели это ты?

— Как ты думаешь?

— Ты совсем не изменился!

— Ты тоже — это меня и удивляет. Я ожидал увидеть бога, а ты… ты совсем прежний, только одет по-другому. Ханис, Ханис, как я рад!

— Я и сам… Я так долго жил среди людей, что мне это понравилось. Не представляю, как я стал бы жить по-другому. Аттан слишком изменился, его боги повержены. Мне кажется, пришло время человека, и я стараюсь им быть. Ханнар спорит со мной…

— Ханнар? Это кто? — полюбопытствовал Эртхиа.

Ханис резко остановился.

— Женщины еще не знают, что ты пришел. Пойдем, мне надо многое сказать тебе. Пока они там занимаются… — Ханис замялся, махнул рукой. — И это тоже — я все расскажу тебе, прежде чем ты увидишься с ними.

Он взял Эртхиа за локоть и что-то приказал рабам.

Когда они вошли в просторную комнату с большими окнами, на столе уже стояли блюда и кувшины, кресла с высокими спинками были услужливо выдвинуты. Эртхиа шел к столу, не отрывая взгляда от озабоченного, совсем помрачневшего лица Ханиса, на котором и следа не осталось от недавней радости.

— Сядем. Подкрепись с дороги. Я много раз представлял себе этот разговор, и всегда по-разному, и все равно не знаю, какое начало лучше. Пока ты ешь, позволь мне сосредоточиться.

— Я не голоден, — не садясь, возразил Эртхиа, — и если ты хочешь сказать, что мое возвращение нежеланно, то не стоит заводить речь издалека и выбирать какие-то особенные слова. Только позволь мне забрать моих женщин, и я сейчас же уеду. Мне всегда найдется место в кочевьях рода Черной лисицы или в Хайре.

Ханис опустил голову.

— Ты все же сядь. Я хотел бы, чтобы ты остался в Аттане. Но то, что я тебе скажу, намного хуже, чем ты думаешь. Поэтому садись и дай мне объяснить все по порядку.

В его голосе было столько горечи, что Эртхиа послушался беспрекословно.

— Я сказал тебе, что Аттан изменился, — начал Ханис. — Изменилось все вокруг, изменились мы сами. Когда мы в первый раз смотрели друг на друга в этом дворце — ты помнишь, как это было, Эртхиа? — кто предсказал бы, что мы снова будем здесь, союзники и братья? Сегодня у меня не больше прав на трон Аттана, чем у тебя, — ведь только тебе и Акамие я обязан тем, что мог сражаться за свое царство. Время богов истекло. Я стал человеком. Знаешь ли ты, что это значит? Я поступал, как должен был поступать, а теперь мне стыдно за мои поступки. Стыдно перед собой. Но этот стыд был известен и богу Ханису. Я носил имя, которое носили до меня все цари Аттана. Я должен был передать это имя следующему царю. Мне стыдно, Эртхиа. Я сделал то, что должен был сделать, чтобы было, кому передать это имя. Мне стыдно перед тобой.

— Я не понимаю тебя! — удивился Эртхиа. — Каждое слово твое понятно. Но все вместе я не могу понять.

— Дай мне договорить.

Ханис закрыл лицо руками.

— Ханнар не сможет родить тебе детей.

— Ханнар? Кто такая эта Ханнар, которую ты упомянул уже дважды?

— Ханнар — твоя жена. Ты знаешь ее под именем Аханы, и это был первый обман. Она не моя сестра. Моя сестра погибла.

— Не твоя сестра? Ладно, что это меняет? Почему ты обманывал меня?

— Я только поддерживал ее обман. Вспомни, когда она появилась среди удо, никто не знал, что я жив. Она воспользовалась священным именем царицы, чтобы повести за собой людей.

— Но мне-то ты мог бы сказать? Какое мне дело до того, как ее зовут и кто она? Я взял бы ее в жены, будь она хоть дочерью золотаря!

Ханис рассмеялся.

— Ты уверен? Дочь золотаря ты не взял бы и в наложницы. Нет, не спорь. Теперь — может быть, но не тогда.

Эртхиа пожал плечами, но не стал возражать. Он не мог не признать, что Ханис прав. Возможно, прав.

— И потом, я был богом, а ты — человеком. Мне казалось, что я могу действовать, не считаясь с тобой. Нет, хуже. Мне казалось, что я считаюсь с тобой, но это было не так. Мне было стыдно перед тобой, но я полагал, что есть вещи более важные. Например, чтобы у меня был наследник.

— При чем здесь я? — развел руками Эртхиа. И не нашелся, что еще сказать.

— Ханнар не родит детей тебе. И мне не родит детей никто, кроме Ханнар.

— Ты хочешь сказать, что моя жена должна родить тебе наследника? — опешил Эртхиа. — Ханис, если бы это был не ты, я бы…

— Я говорю тебе: она родила мне наследника. Родила. Этот ребенок был зачат в ту ночь, когда Аэши убил тебя.

Эртхиа медленно встал.