Он наклонил голову, чтобы поскрести клювом в мягком пуху на груди и на брюхе. Звезды исчезали с неба одна за другой, сыпались, словно монетки, позади телеантенн, слуховых окошек и натянутых между трубами бельевых верёвок. Небо всё ещё оставалось темным: густым, синим и спокойным. Но трава возбужденно ждала рассвета.

– И ты что-нибудь сделал? – спросил мистер Ребек. – Ты ей помог?

– А что я мог сделать? Что, чёрт возьми, можно сделать для чайки в Айове? Я просто улетел.

– Ты должен был что-то сделать, – сказала Лора. – Должно было найтись что-то такое, что ты мог бы сделать.

– Боже мой, но я же не знал, в какой стороне океан. Я и сам заблудился. А иначе что бы я делал в Айове?

– Ты не способен заблудиться, – возразила Лора. – И, конечно, мог бы ей помочь. Уж что-нибудь сделать ты бы смог.

– Что-что? А ты мне не скажешь, что именно? – клюв Ворона щёлкнул, словно ключ телеграфного аппарата. – Вот вечно у вас, треклятых людишек, какие-то дурацкие заморочки. Вы говорите: «Что-нибудь надо было сделать. Ты должен был что-то сделать». И считаете, что это вас обеляет, снимает с вас ответственность. Не взваливайте её на меня. Я – тупица. Я не знаю, как кому-то помочь. И я тоже заблудился.

Он оглядел их всех по очереди, что-то невнятно бурча, его золотые глаза вспыхивали, как боевые украшения дьявола, бдительного и одинокого.

– Хорошо, – сказал Майкл. Голос его прозвучал очень низко. – Ты прав, я лицемер, и был им всю свою жизнь. Но это вовсе не мешает мне испытывать сочувствие к чайкам.

– А я и не говорил, что мешает, – сказал Ворон. Он взглянул прочь, на розовые уста, которые как раз начали отворяться на востоке. – Светает.

– Подождём, – сонным голосом сказал мистер Ребек. Глаза у него стали тяжёлыми, как шарикоподшипники, а шея больше не могла поддерживать голову. – Спой что-нибудь, Лора. Спой что-нибудь, пока мы ждём зари.

– Ты почти что спишь, – сказала Лора. – Мы проводим тебя домой. Ты сможешь полюбоваться зарёй по дороге.

– Нет, мы здесь просидели вместе всю ночь. Давайте же вместе встретим зарю. Это очень важно, – он тщательно попытался удержаться от зевка, и это ему удалось.

– Заря бывает каждое утро, – сказал Ворон. – И все они похожи одна на другую. Ты совсем как ходячий покойник.

– Исключительно бестактное сравнение, – пробор мотал Майкл.

– Я спою тебе песню, – сказала Лора мистеру Ребеку. Он не видел её, но её голос звучал совсем рядом. – Ложись-ка спать, и я тебе спою. Ты и лёжа сможешь полюбоваться восходом.

И тогда мистер Ребек лёг и почувствовал, что тело его примяло траву. Он сунул руку в карман халата и схватил оброненное Вороном перышко. «Это ром нагнал на меня сонливость», – подумал он. – «Не следовало мне так много пить, да ещё и столько времени спустя». Кампос что-то говорил, слова его походили на спички, зажигаемые на ветру. Мистер Ребек почувствовал сквозь сомкнутые веки теплую красноту и понял, что это начало вставать солнце.

– Так спой же, – попросил он Лору.

Её смех был нежным-нежным. Так смеются, зарывшись лицом в подушку.

– Что же тебе спеть? Песню-загадку? Колыбельную? Песню о любви? Песню о раннем рассвете и восходящем солнце? Что бы ты хотел послушать?

Мистер Ребек начал было объяснять, какого рода песня ему нужна, но уснул, и в результате так и не увидел той самой зари. Были и другие – и довольно красивые, которые удавалось встретить с песнями, но в последующие годы он всегда жалел, что проспал именно ту. «Это из-за рома, – нередко говорил он себе. – Не следовало так много пить. Ром нагнал сонливость».

Кампос отнёс его домой.

ГЛАВА 10

– Пусть это тебя не беспокоит, – сказал Майкл. – Если её нет сегодня, значит, завтра придёт.

– Нет, не придёт, – ответил мистер Ребек. Они сидели на ступенях мавзолея и смотрели на тропинку, которая вела к Сентрал-авеню. – Завтра воскресенье. Она никогда не приходит в воскресенье. Не знаю, почему, но не приходит.

Майкл украдкой бросил на него хитрый взгляд.

– Ты, по крайней мере, знаешь, какой сегодня день. А случалось, я замечал, как ты разглядываешь мою могилу, чтобы вспомнить, какой год.

Мистер Ребек бесцельно поскрёб камешком ступеньку ниже той, на которой сидел.

– Я не всегда помню, какой сегодня день. Иногда – да. Потому что день, в который миссис Клэппер приходит навестить меня, резко отличается от любого дня,, когда миссис Клэппер не приходит. Теперь у меня два рода дней. А раньше был один.

– И у меня был один, – сказал Майкл. – Один долгий день, делящийся на части… Не беспокойся, – добавил он, хотя мистер Ребек ничего не сказал. – Сегодня она придёт.

– Я не беспокоюсь. Она придет, когда у неё будет настроение. Сколько времени?

Майкл рассмеялся.

– Чёрт меня возьми, если я знаю. В настоящий период у Времени и Моргана нет ничего общего.

– Один из нас должен знать, сколько времени.

– Ну, значит, это не я, – ответил Майкл. Ему не понравилось равнодушие в голосе мистера Ребека. – А тебе-то что? Какая разница?

Мистер Ребек отбросил прочь камешек.

– Ворота закрываются в пять. Если она опоздает, она не сможет остаться слишком надолго. Я терпеть не могу, когда она приходит, говорит «Привет» и убегает.

– Она не должна немедленно убегать, – сказал Майкл. – Уолтерс обычно дважды в час совершает обход, чтобы проверить, не запер ли он кого-то. Она сможет задержаться и после пяти.

– Я её просил. Но она всегда должна идти домой и готовить обед, – мистер Ребек нахмурился, глядя в жаркое сияющее небо. – Или она должна посидеть с чьим-то ребенком. Она это любит. Родители уходят в кино, а она сидит в гостиной и слушает радио. На следующий день она часами рассказывает мне, как она уложила ребенка спать, и что она сделала, когда он поздно вечером проснулся и позвал маму.

– А своих детей у неё нет?

– Нет, – ответил мистер Ребек. – И при этом – тьма племянников и племянниц. Она выросла в многодетной семье. – Он сунул руки в карманы и откинулся назад. – Она явно сегодня не придёт. Слишком поздно.

– Не паникуй, – сказал Малкл. – У неё ещё есть время. – Он встал и сделал несколько шагов по траве. – Думаю, я поищу Лору. Возможно, мы вернёмся сюда попозже и расскажем тебе на ночь сказочку..

Мистер Ребек вытянул ноги на вечернем солнышке.

– Хорошо. Это было бы прекрасно.

Сказочка на ночь была их дежурной шуткой с того утра более недели назад, когда Кампос, напевая и спотыкаясь, сопровождаемый терпеливыми Майклом и Лорой и непристойно ругающимся Вороном, принёс мистера Ребека в мавзолей, завернул в одеяла и сам рухнул спящим на ступени. Мистер Ребек обнаружил его там, когда проснулся днем, и они вместе позавтракали. С тех пор они с Кампосом не виделись.

– Хорошая была ночь, – сказал он. Ему нравилось, об этом вспоминать. – Мы должны ещё несколько ночей провести таким же образом.

– Вот заладил, – хмуро отозвался Майкл. – Конечно, должны. – Он вернулся к мистеру Ребеку и присел на две ступени ниже.

– Я начал недавно развивать нелепую, но полезную концепцию вечности. Послушай, что я думаю.

Мистер Ребек ждал, думая: «Конечно, я выслушаю его идеи. Этим я и занимаюсь. Это – всё, что я есть на самом деле – твои мысли и мысли других». Он кивнул, чтобы показать Майклу, что слушает.

– В ту ночь я тоже хорошо провёл время, – продолжал Майкл, – но всё-таки я продолжал думать. Ведь это навсегда, это навсегда. Ты будешь хорошо проводить время снова и снова ещё миллион раз, пока это не станет похоже на пьесу, в которой ты, Лора и несколько беглых жизней сидят у воображаемого костра и беседуют, поют песни, любят друг друга, а иногда бросают воображаемые головни в глаза, мерцающие за кругом света от воображаемого костра. И тогда я подумал: это у меня уже вышло, как у настоящего философа – и даже, когда ты признаешься, что помнишь каждую строчку в пьесе и каждую песню, которая будет спета, даже, когда понимаешь, что этот вечер, проведенный с друзьями, приятен и радостен, потому, что помнишь его как приятный и радостный, и ты бы его на целый мир не променял; даже когда знаешь, что всё, что испытываешь к своим добрым друзьям, не более реально, чем сон, который упорно вспоминаешь каждую ночь в течение тысячи лет, даже тогда это продолжается. Даже тогда – это только начало.