Когда через некоторое время Деклан выходил из ее заведения, в памяти его хранилось имя и адрес, обладательницу которых он тут же отправился искать. Подозвав кеб, он приказал отвезти себя на улицу Св. Анны.

Оказавшись на месте, он предварительно решил обойти дом кругом. В освещенном фонарем патио не было ни одной живой души – кроме цикад и хлопотливых ночных пичужек. Сад был в прекрасном состоянии, мощеные дорожки подметены, кусты подстрижены, клумбы политы и прополоты. Обыкновенный креольский дом с верандами, оплетенными виноградом. Прежде всего Деклану надо было выяснить, нет ли здесь теперь Адриена. Он укрылся в тени ограды, когда появилась пожилая чернокожая служанка. Она вышла на улицу и повернулась было, чтобы запереть за собою заднюю калитку.

Деклан приблизился к ней сзади и зажал рукой рот, чтобы заглушить ее вопль.

– Все в порядке! – повелительно сказал он. – Тебе нечего бояться. Вот, возьми. – И он сунул в ее корявые пальцы мелочь. – Мисс Кларемон дома?

– Да, сэр.

– Она одна или с нею мичи Адриен?

– Она одна, сэр, но она совсем плохая, сэр. Она уже столько дней и шагу не делает из дому и строго-настрого приказала не впускать никого.

Деклан пошире расправил плечи:

– Она обязательно передумает, если ты скажешь ей, что майор Уокер просит оказать ему честь и принять его. Он хочет поговорить с ней про мисс Кэтрин Энсон.

«Значит, из этого и будет состоять моя жизнь, когда я стану женой Адриена?»– подумала Кэтрин, предаваясь послеобеденной скуке, которая стала порядком действовать ей на нервы. И каждый вечер, если только их не приглашали куда-нибудь на обед или в театр, все происходило по той же схеме, превращаясь в обряд: обед в Бовуар-Хаусе, или на Рю Рояль, или – иногда – на Бурбон-стрит. Одна и та же компания, с одним-двумя случайными гостями: мадам Ладур, Адриен, Уоррен с Элизой, Седрик и временами полковник Деламар или мистер Пейр. Этим вечером они собрались в особняке Ладуров.

Как всегда, Элиза и Мадлен устроились на диване возле дверей на веранду, с пяльцами с вышивкой на коленях, корзинками с мотками ниток наготове, в то время как Седрик с Деламаром играли в шахматы. Громкое тик-так тяжелых бронзовых часов на каминной полке и шипение газовых светильников производили на нее гипнотическое действие. Кэтрин, страдая от головной боли, прислонилась затылком к высокой спинке своего стула. Сквозняк теребил занавески на окнах, так что они шелестели, словно морской прибой. Едва подавив несколько зевков, Кэтрин прикрыла глаза. И тут же встрепенулась. Заснуть в компании было бы верхом неучтивости.

Адриен сидел за низким столиком и строил карточный домик. Его задумчивый профиль и пряди волос, упавшие на высокий лоб, были прекрасны, полны романтической меланхолии, словно это был некий сказочный принц. И сердце Кэтрин защемило от любви и нежности. Гостиная с остальными людьми как будто исчезла. Остался один Адриен, светлое пятно на фоне тьмы, в ореоле света ярких лучей.

«Я действительно люблю его! – кричало все ее существо. – И я так счастлива, что просто не верится. Просто затянувшееся ожидание свадьбы измучило меня, и постоянное присутствие посторонних. Элиза права. Я поправлюсь, когда мы поедем в Европу, расставшись с его друзьями. Чтобы никто не мешал нам. Чтобы не думать без конца над странными отношениями мадам Ладур с моим благодетелем».

Он поднял на нее глаза и улыбнулся. А потом встал и как бы отрезал ее от остальных, положив руки по обе стороны на спинку ее стула.

– Не прогуляться ли нам при луне? – прошептал он тем чарующим голосом, от которого у Кэтрин по спине пробегали мурашки.

Рука об руку они прошли по дорожке к беседке. Ночная тьма сгустилась, и луна, достигшая половины, превратила сад в голубовато-серебристую сказку. Когда они отошли подальше от окон, Адриен остановился, прислонился к древесному стволу и привлек к себе Кэтрин.

– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, не правда ли, малышка? – прошептал он, щекоча губами ее ухо. – И никогда ни на миг не сомневайся в этом.

– Я верю тебе, Адриен. – Она прислонилась щекой к жестким кружевам на его манишке, чувствуя, как покрывается пупырышками кожа на затылке, по которому он тихонько провел пальцем. – Иначе зачем еще ты стал бы давать мне приворотное зелье? Только это было совсем ни к чему. Я все равно влюбилась бы в тебя.

– Прости меня, что я так разозлился тогда на кладбище. – Он выглядел как маленький мальчик, раскаявшийся в своей шалости. – Но тебе тоже надо осторожнее выбирать компанию. И ты сама виновата в том, что я так вел себя.

– Я понимаю, Адриен. – Кэтрин совершенно расслабилась и не хотела спорить. В самом деле, этот их обычай постоянно пить, и пить помногу, начинал ее беспокоить. Она уже никогда не могла чувствовать себя совершенно трезвой – даже просыпаясь по утрам.

– Дорогая, – выдохнул он, и его губы припали к ее губам, сладкие, медовые уста.

Она теперь хорошо знала, как угодить ему, и он наслаждался, поучая ее. И хотя некоторые способы проявлять свою любовь поначалу показались ей несколько странными, ему все же удалось разбудить в ней глубоко скрытую чувственность, о существовании которой она и не подозревала. А теперь эта потребность постоянно удовлетворять свои желания переросла в ненасытную страсть. Если бы она могла, она проводила бы с ним все до одной ночи, однако им приходилось острожничать после возвращения в Новый Орлеан. Приличия должны быть соблюдены.

Тесно переплетя руки, то и дело останавливаясь, чтобы поцеловаться, они пошли через сад по направлению к garçonnière и поднялись по лестнице в его спальню. В комнате было пусто, ее освещало лишь лунное сияние, и Кэтрин отдала себя на его волю: полулежа на кровати, она наслаждалась поцелуями, которыми он покрывал ее лицо, шею и грудь.

– После свадебной церемонии мы останемся наедине, как сейчас, на целых семь дней и ночей, – напомнил он, улыбаясь, перебирая ее волосы.

– Я знаю, – промурлыкала она, припадая к нему. – Муж и жена навеки.

Ее руки потянулись к вороту его рубашки, расстегнули пуговицы, а затем двумя резкими движениями сняли рубашку и бросили на пол возле кровати. За ней последовали брюки, и вот он снова лежит рядом с Кэтрин, лаская ее так, как ему хочется. Кэтрин погрузилась в сладострастные грезы, она как бы утратила самое себя, ее тело превратилось в море огня и экстаза, и к рассвету они успели утолить свою страсть всеми доступными им способами – вряд ли остался хоть один, который они не испытали на себе. Она была уверена, что Адриен тоже испытывает к ней ту же любовь, словно они уже стали единой плотью и кровью, словно у них отныне только общие радости, мечты и планы на будущее.

– Деклан Уокер приходил повидаться со мною. – Фени, сидя у себя в гостиной за инкрустированным слоновой костью столиком, наливала Седрику английский чай марки «Эрл Грей» из серебряного чайника георгианского стиля (подарок его сиятельства). – Вы можете сказать, чтобы я не совалась не в свое дело, но все-таки мне интересно, так ли вы уверены в целесообразности союза с Ладурами?

– Но именно этого желает сама Кэтрин, – уклончиво отвечал Седрик, которого мучили те же самые сомнения. – А она – благоразумная девушка.

Фени подала ему тонкую фарфоровую чашечку, расписанную цветами.

– Благоразумие, мой дорогой сэр, уносится первым же сквозняком, если леди влюбляется.

– Ах, вот как? – Седрик протянул руку и пожал спрятанное под атласным подолом колено. – Значит, это чувство никогда в жизни не поражало вас – ни разу в жизни я еще не встречал более благоразумной особы.

– Ах, ну видите ли, я просто стараюсь не позволять моему сердцу управлять моими мыслями.

– А что вы сказали майору Уокеру? – Седрик откинулся в кресле, осчастливленный ее ответом. Его добродушие и терпение принесли свои плоды. Он был теперь почти уверен, что она всерьез задумывается над его предложением вернуться вместе в Англию.