Как только паром пришвартовался к острову, мы пересели на другой и вернулись в город. Миссис Юм заранее приготовила для нас прощальный обед, и не прошло и часа после возвращения, как мы уже сели за стол. Все закончилось. Мои вещи были упакованы, и сразу после трапезы можно было уже навсегда покинуть дом Эффинга. Миссис Юм собиралась остаться на то время, пока будут улаживаться все дела с недвижимостью, а потом — если все пойдет хорошо, сказала она, подразумевая завещательный отказ, который она должна была получить — она переедет с Чарли во Флориду и начнет новую жизнь. Уже раз пятьдесят она говорила мне, что будет рада видеть меня в этой квартире столько времени, сколько я захочу, и уже в пятидесятый раз я отвечал ей, что у меня есть где жить: у одной из подруг Китти. Что я думаю делать дальше? — интересовалась она. Чем буду заниматься? Говорить ей неправду не было нужды.

— Еще не знаю, — сказал я. — Мне надо подумать. Но что-то обязательно подвернется, и надеюсь, скоро.

Мы прощались с искренними объятиями и слезами, обещали никогда не терять друг друга из виду, но, конечно же, обещания не сдержали. Больше я ни разу не встречался с миссис Юм.

— Ты замечательный молодой джентльмен, — сказала она, когда мы уходили. — Никогда не забуду, как ты был добр к мистеру Томасу. Такого доброго отношения он и наполовину не заслуживал.

— Каждый заслуживает доброго отношения, — ответил я. — Кто бы он ни был.

Мы с Китти уже выходили из подъезда, когда нас нагнала миссис Юм.

— Чуть не забыла. — Она перевела дыхание. — Мне велено было кое-что передать вам.

Мы вернулись в квартиру, миссис Юм открыла шкаф в коридоре и взяла с верхней полки помятый коричневый пакет.

— Мистер Томас дал мне его месяц назад, — сказала она, — и просил передать вам, когда вы будете уходить.

Я сунул было пакет под мышку и хотел идти, но Китти остановила меня.

— Неужели тебе не интересно, что там? — спросила она.

— Я думал посмотреть, когда мы выйдем. А вдруг это бомба?

Миссис Юм рассмеялась:

— Правда-правда. От старого мошенника и этого можно ожидать.

— Вот именно. Шуточка под занавес, с того света.

— Ну, если ты не хочешь, то я открою пакет, — сказала Китти. — А может, там что-нибудь хорошее.

— Видите, какая она оптимистка, — с улыбкой сказал я миссис Юм. — Всегда надеется на лучшее.

— Пусть откроет, — заинтересованно вступил в разговор Чарли. — Держу пари, там лежит ценный подарок.

— Ладно, — я протянул Китти пакет. — Раз мое решение не прошло, передаю тебе все свои привилегии.

Изящным движением Китти раскрыла горловину пакета и заглянула внутрь. Взглянув на нас, она на миг замялась, а потом просияла широкой торжествующей улыбкой. Не говоря ни слова, она перевернула пакет и стала высыпать содержимое на пол. Полетели деньги, бесконечный поток старых мятых купюр. Мы молча смотрели, как у наших ног ложатся десяти-, двадцати- и пятидесятидолларовые бумажки. Все вместе составило более семи тысяч долларов.

6

Для меня началась удивительная пора. Восемь или девять месяцев я жил, как никогда прежде, и до последнего мгновения той поры, как и во все иные годы, прожитые мной на этой земле, я не был ближе к человеческому представлению о райской жизни, чем тогда. Дело было не только в деньгах (хотя и деньги не стоит недооценивать), но и в той молниеносной перемене, которая произошла. Смерть Эффинга сняла с меня бремя зависимости от него, и в то же время Эффинг снял с меня бремя зависимости от мира, а поскольку я был молод и довольно мало об этом мире знал, то и представить себе не мог, что счастливая пора может кончиться. До этого я словно блуждал в пустыне, и вдруг — как гром среди ясного неба — предо мной явилась Земля обетованная, мой Ханаан. Первое время я только и мог, что ликовать и, благодарно преклонив колени, целовать землю, на которой стоял. И разве можно было тогда предположить, что все обретенное разрушится, представить, какое изгнание из рая уготовано мне впереди.

Где-то через неделю после того, как я получил оставленные мне Эффингом деньги, Китти закончила очередной курс, а к середине июня мы уже нашли себе жилье — меньше чем за триста долларов в месяц. Мы поселились на просторном и пыльном верхнем этаже дома на восточном Бродвее, неподалеку от Чатем-сквера и Манхэттен-бридж. Это был самый центр Китайского квартала. Все переговоры вела, конечно же, Китти; благодаря своим связям с китайцами она уговорила домовладельца сдать нам этаж в рассрочку на пять лет и частично оплатить ремонт, который мы сделаем в доме. Был 1970 год и, если не считать горстки живописцев и скульпторов, снимавших чердаки под свои студии, жить в старых торговых зданиях в Нью-Йорке только-только входило в моду. Китти захотела устроить здесь зал для занятий танцами (площадь нашего жилья была свыше двух тысяч квадратных футов), а меня увлекала перспектива пожить в этом бывшем складе с торчащими повсюду трубами и ржавым жестяным потолком.

Мы купили подержанную газовую плиту и холодильник, оплатили установку в ванной допотопного душа с подогревателем. Прочесав улицы в поисках выброшенной мебели, обзавелись столом, книжным шкафом, четырьмя стульями и шатким облезлым бюро, потом купили матрац из пенопласта и кое-какие кухонные принадлежности. Всей нашей мебели на таком огромном пространстве и видно не было, но мы оба терпеть не могли захламленности — непрезентабельный минимум обстановки нас не смущал и к иным дополнениям мы не стремились. Чем транжирить деньги на обустройство жилья — я и так потратил на него почти тысячу долларов — я решил вместе с Китти побродить по магазинам и присмотреть новую одежду. Все, что нужно было мне, я нашел за какой-нибудь час, а остальное время мы посвятили выбору красивого платья для Китти. Мы шлялись из магазина в магазин по всему городу, и только вернувшись в Китайский квартал, наконец нашли то, что хотели: чипао, шелковое платье сочного цвета индиго, украшенное красно-черной вышивкой. Это был идеальный костюм для Повелительницы драконов, плотно облегавший грудь и бедра, с длинным боковым разрезом. Цена оказалась баснословной, и я помню, как сжал руку Китти, чтобы она не возражала: на это, по моему мнению, стоило потратить деньги. Мне всегда очень нравилось, когда Китти надевала это платье. Если мне казалось, что оно зависелось в шкафу, я всякий раз изыскивал невинный повод сходить вдвоем в приличный ресторан — просто ради удовольствия посмотреть, как ее изящная фигурка будет проскальзывть в синий шелк Китти всегда чутко улавливала мои сластолюбивые мысли, и поняв, как волнует меня это чипао, иногда по вечерам надевала его и дома. И это было началом чудесной ночи.

Китайский квартал был для меня как чужая страна: каждый раз, когда я выходил на улицу, меня охватывало чувство смущения и собственной неуместности. Это тоже была Америка, но я не понимал, о чем говорили вокруг, не мог постичь того, что вокруг происходит. Даже когда я познакомился с соседними торговцами, наше общение, кроме утилитарного, состояло лишь из приветливых улыбок и выразительной жестикуляции, языка знаков, лишенного какого бы то ни было конкретного значения. Дальше немой внешней стороны жизни в Китайском квартале я проникнуть не мог, и порой это напоминало сон, в котором идешь сквозь толпы теней в масках. Вопреки моим опасениям, роль чужака мне не претила. Наоборот, некая чужеродность меня странным образом воодушевляла и обостряла восприятие новой обстановки. Нет — казалось мне — я не просто переехал в другой район города. Я обошел полсвета на пути к этой земле, и, естественно, все было здесь мне незнакомо, даже я сам стал другим.

Как только мы обустроились в нашей мансарде, Китти нашла себе работу на все лето. Я пытался отговорить ее от этого: мне было бы гораздо приятнее, если бы она жила на мои деньги и не думала о работе, — но Китти не согласилась. Она хотела, чтобы мы были на равных, как она выразилась, и ей совсем не по нраву было сидеть у меня на шее. И, самое главное, надо было беречь деньги, чтобы их хватило надолго. Китти, безусловно, была мудрее меня в таких вещах, и я отступил перед ее неопровержимой логикой. Она хотела найти временную работу секретаря, и не более чем через три дня ей подыскали такое место в издательстве «Макгроу-хилл» на Шестой авеню, в одном из коммерческих журналов. Мы так часто каламбурили по поводу его названия, что я помню его до сих пор, и всякий раз оно заставляет меня улыбнуться. «Современная пластическая хирургия: все о пластике». Китти ежедневно работала с девяти утра до пяти вечера, добираясь туда и обратно на метро и, как миллионы прочих пассажиров, изнывая от летнего зноя. Конечно же, Китти было нелегко, но она никогда не жаловалась. Вечером она по два-три часа занималась дома хореографией, а утром снова была свежа, бодра и готова бежать в духоту и пекло нового рабочего дня. Пока ее не было, я занимался домашними делами и ходил за покупками, всегда успевая к ее приходу приготовить обед. Я впервые вкусил радость семейной жизни и привязался к ней сразу же, безоглядно. О будущем мы не заговаривали, но в какой-то момент, где-то через два-три месяца совместной жизни, наверное, оба стали подумывать о свадьбе.