Потом, уже не в первый раз за эту ночь, он мысленно увидел себя самого. Он входил в горящий дом, поднимался по лестнице. В воображении ему не было больно, даже когда огонь нашел его одежду, патроны в его револьвере. Он сядет наверху, в комнате Дженни, где она шила, и закроет глаза, и ждать придется недолго.

Он всхлипнул и зажал пальцами нос. Чушь. Он видел людей, обгоревших до смерти. Да, он умрет, но перед этим будет метаться и сбивать с себя пламя. При одной мысли об этом его руки и ноги отяжелели, по коже побежали мурашки.

Ларри включил задний ход и медленно отъехал от дома к началу лесной дороги. Минут десять он наблюдал, как разрастается огонь, и старался ни о чем не думать, просто смотреть на пламя. Потом ему позвонил Линн, дежурный.

– Шериф?

– Я, – сказал он.

– Нед звонил. Похоже, Салливановский дом горит.

– Горит?

– Так он сказал. Он видит в лесу пожар.

– Ай-яй-яй, – сказал Ларри. – Я на старом пятьдесят втором, только что проехал Макай. Постараюсь добраться туда поскорее, взгляну, что там.

Он подождал еще десять минут. Огонь выбивался в щели на заколоченных окнах. Занялся потолок первого этажа. Между деревьями шатались длинные тени; лес ожил, закачался, затанцевал. Что-то живое, охваченное пламенем, вылетело из двери – кролик?

Мечась из стороны в сторону, оно проскочило поворот подъездной аллейки и кинулось к нему. На мгновение Ларри почудилось, что оно юркнуло под машину, но это существо, кем бы оно ни было, побежало в лес справа от него. Он видел, как оно застряло в кустах, и оттуда тонкими струйками поднялся дымок,

– Дежурный, – сказал Ларри.

– Слушаю.

– Я у дома Салливанов. Он и правда горит. Давай, вызывай пожарных.

Через двадцать минут появились две пожарные машины. Они осторожно выбрались на луг. Люди вышли и, встав рядом с Ларри, оглядели дом, теперь уже ярко полыхающий целиком, сверху донизу. Потом объехали на своих машинах автомобиль Ларри и облили из шлангов траву вокруг дома и деревья поблизости Потом все смотрели, как дом рушится и догорает, и почти никто ничего не сказал.

Ларри оставил их у пожарища перед самым рассветом. Он приехал домой и попытался отмыть пахнущие дымом волосы, а потом лег рядом с Эмили. Она не пошевелилась. Некоторое время ом лежал без сна, пытаясь убедить себя в том, что он действительно это сделал, а после – в том, что не делал.

Когда он наконец заснул, он увидел все тот же дом в огне, только теперь в нем были люди: Дженни Салливан в окне второго этажа прижимала к себе своего младшего и звала Ларри по имени, кричала, а Ларри сидел в машине, дергая ручку, и не мог даже крикнуть ей в ответ, что он заперт.

1985

Патриция Пайк с самого начала знала, что у шерифа Томкинса нет большого желания с ней сотрудничать. Теперь, когда он вез ее по пустынным местным дорогам к дому Салливанов, она гадала, не было ли то, что она приняла за сдержанность, настоящим гневом. Месяц назад они говорили по телефону, и тогда он был с ней достаточно вежлив, но с сегодняшнего утра, с тех пор как она пришла в его крошечную захламленную комнатку, больше похожую на вахтерку или дворницкую, чем на кабинет шерифа, он все время был хмур и неразговорчив и избегал встречаться с ней взглядом.

Она привыкла к такому отношению со стороны полицейских. Многие из них читали ее книги, в двух из которых приводилась информация, не обнаруженная следствием. Выход второй ее книги, "В сумрачной долине", привел к отмене приговора. Полицейские – даже лучшие из них – терпеть не могут, когда их выставляют дураками, а Томкинс, судя по виду его рабочего кабинета, вряд ли был звездой криминалистики.

Когда-то, наверное, подтянутый, а теперь раздавшийся, Томкинс был высоким, сутуловатым, с седыми усами, какие заводят полицейские, и толстой жировой складкой под подбородком. Ему едва стукнуло сорок – на два года меньше, чем ей, – но выглядел он гораздо старше. На свадебной фотографии, стоявшей у него на столе, он имел вид напористого форварда – широкоплечий, с толстой шеей. Впрочем, удивляться туг было нечему: многие деревенские копы, с которыми ей доводилось встречаться, когда-то играли в футбол. Рядом с ним на фото была его жена – маленькая, призрачная темноглазая женщина, она широко улыбалась. Патриция подозревала, что после свадьбы эти улыбки повторялись нечасто.

Там, в кабинете, Патриция задала Томкинсу несколько вопросов о разных пустяках, просто чтобы его разговорить. Даже слегка пофлиртовала: она выглядела неплохо, и иногда это срабатывало. Но и тогда Томкинс отвечал апатично, тем языком, которым полицейские обычно пишут рапорты. Примерно в это время суток я, хм, прибыл на место преступления. Он то и дело посматривал на часы, но это ее не обмануло. В Кинслоу, штат Индиана, было всего шестьсот постоянных жителей, и Томкинс напрасно пытался убедить ее в том, что у него куча дел.

Теперь Томкинс вел машину по нескончаемым гравийным дорогам к Салливановскому лесу, одной рукой держа руль, а другой теребя кончики усов. Наконец ее терпение иссякло.

– Мое общество вам неприятно, шериф?

Он широко раскрыл глаза и неловко подвинулся на сиденье, кашлянул. Потом сказал:

– Ладно, не буду темнить. Вообще-то я не хотел этим заниматься.

– А кто бы на вашем месте хотел, – ответила она. Пусть получит сочувствие, на которое набивается.

– Если бы мэр не был вашим поклонником, – сказал он, – меня бы здесь не было.

Она улыбнулась ему, чуть-чуть. Потом сказала:

– Я говорила с родителями Уэйна и знаю, что Уэйн с Дженни были вашими близкими друзьями. Понятно, что вам непросто.

– Да, мэм. Так и есть. Томкинс свернул на асфальтовую дорогу поуже – с обеих сторон от нее не было ничего, кроме унылых полей с жухлыми, переломанными кукурузными стеблями и небольших рощиц, всех в один цвет, будто нарисованных карандашом.

Патриция спросила:

– Вы ведь вместе учились в школе?

– В Абинггонской, выпуск шестьдесят четвертого. Дженни была на год младше нас с Уэйном.

– Вы уже тогда подружились?

– С Дженни тогда познакомился. А с Уэйном мы знали друг друга с детства. Наши матери преподавали в одной начальной школе.

Томкинс покосился на Патрицию.

– Вы же все это знаете и без меня, – сказал он. – Раскручиваете на откровенный разговор?

Она улыбнулась, искренне благодарная. Все-таки он не безнадежен.

– Что делать, приходится, – сказала она.

Он вздохнул – вздохом большого человека, долгим и тяжелым, – и сказал:

– Я против вас лично ничего не имею, мисс Пайк. Но мне не нравятся такие книги, какие вы пишете, и мне не хочется туда ехать.

– Я очень ценю вашу помощь. Я понимаю, как это трудно.

– Почему именно этот случай? – спросил он. – Почему мы?

Она попыталась найти правильные слова, чтобы его не обидеть.

– Ну... я думаю, эта история меня чем-то задела. У меня есть агент – она присылает мне газетные вырезки, факты, из которых я могла бы сделать книгу. Убийства были настолько... жестоки, и случились они под Рождество. А поскольку произошло все в провинции, особенного шуму не было, люди об этом не знают – по крайней мере, в больших городах. Кроме того, во всем этом есть что-то... от сказки – дом в лесной чаще, понимаете?

– Угу, – буркнул Томкинс.

– И тут есть загадка: почему? Я ведь занимаюсь преступлениями определенного рода, теми, в которых остается нераскрытая тайна. Мне показалось странным, что Уэйн не оставил предсмертной записки. Вы единственный человек, которому он что-то сказал, да и то...

– Он почти ничего не сказал.

– Знаю, я читала протоколы. И все-таки вот он, мой ответ: тут много о чем можно написать.

Томкинс пригладил усы и повернул у знака остановки. Они подъехали к краю обширного лесного массива, гораздо более крупного, чем все рощи вокруг. Еще недавно Патриция видела, как он растет на горизонте, похожий на грозовую тучу, а теперь, вблизи, ей стало ясно, что он занимает по меньшей мере квадратную милю. Шериф притормозил и остановился перед низкими железными воротами, преграждающими въезд на дорогу без покрытия – она ныряла в лес и исчезала среди деревьев. На воротах висела табличка "Вход воспрещен". В нее много раз стреляли – некоторые дырки от пуль еще не успели заржаветь. "Минутку", – сказал Томкинс и вылез. Согнулся над гигантским замком и распахнул створки. Потом сел обратно за руль, проехал в ворота, не захлопнув дверцы, снова выбрался наружу и запер ворота.