В тот же момент в машине завибрировал его мобильный на подставке, рядом с приборной доской. Надпись на экране: «Номер не известен». Эмма непроизвольно протянула руку, чтобы ответить, затем вспомнила, что телефон вообще-то не ее.

– Жан-Филипп, вам звонят. Я отвечу?

Она схватила аппарат с подставки, не дожидаясь ответа Гранье и поднесла его к уху.

– Алло? – послышался женский голос.

– Алло, – ответила Эмма. – Вы не подождете несколько секунд? Жан-Филипп сейчас…

Она не успела закончить фразу: собеседница бросила трубку.

Секунда тишины, потом Гранье появился у двери машины.

– Я не знаю, что случилось, – извинилась Эмма. – Бросили трубку прежде, чем я успела сказать, что вы сейчас подойдете. Мне очень жаль.

– Не беспокойтесь. Если что-то важное, она перезвонит, – спокойно сказал писатель.

Широко улыбаясь, он уселся за руль. Но Пьер готов был поклясться, что заметил секундой раньше панику в глазах романиста.

28

Если скажу, что никогда не переставал верить, это, конечно, будет ложью. На самом деле почти на год я забросил поиски тайной комнаты и формулы, доказывающей существование Бога. Но проблема никуда не делась, я постоянно о ней помнил. Доказательство: к темам оповещения на сайте artvalue.com я добавил «подвалы Версаля» и «Трианон».

Как-то мы были в Касабланке, в отеле «Хайятт», когда мне на компьютер пришло оповещение. Какой-то журналист брал у нас с Амелией интервью по поводу борьбы с бедностью. Как это часто бывает, вопросы мне быстро наскучили. Слишком просто, слишком предсказуемо. Журналист хотел устроить конкуренцию между нами и другими филантропами. Ведь, как это ни звучит странно, в благотворительности тоже началась борьба за первенство. В Силиконовой долине уже несколько лет богатеи (хотя ты помнишь, наверное) соревнуются в воображении и чувстве юмора, чтобы на них обратили внимание. Заставляют клонировать своих попугайчиков за пятьдесят тысяч долларов или покупают машину, которая сможет ездить под водой, чтобы пересечь бухту Сан-Франциско в час пик… Теперь они, как и мы, вкладывались в благотворительность. Все акулы бизнеса захотели стать Матерью Терезой.

Так что я сидел перед журналистом в кожаном кресле «Хайятта». Как всегда, я позволил ему задавать мне вопросы, довольствуясь короткими ответами, точными и… банальными: моя тактика на первые пятнадцать минут – чтобы проверить собеседника, уровень его знания темы и ума. Амелия отвечала любезными банальностями. «Как у вас получается путешествовать по всему миру и в то же время столь успешно воспитывать детей?» «Обычно миллиардеры стараются не обращать внимание на горе других, а вы нет, почему?» Сколько раз уже…

Интервью затягивалось. Стэн, мой пресс-атташе, убедил меня согласиться на встречу с представителем этого французского журнала, популярного среди сторонников левых партий и, кроме того, охотно распространяющего антиамериканские настроения, столь приятные французской элите. Я сомневался, потому что обычно на сто интервью, которые я даю, приходится всего одно для французской прессы. Помнишь, это ты обратила однажды мое внимание: во всемирном масштабе французская пресса составляет меньше одного процента. Один процент рынка, одно интервью из ста: вложение времени в прессу рассчитывается очень быстро.

Раздраженный, я торопился закончить и рассеянно посмотрел на личные письма, которые приходят на treo.com. Впервые от тебя ни строчки. Зато, как в отместку, послание от маман, желавшей организовать семейный ужин «в ближайшие месяца полтора», и письмо от отца, которому я только что подарил на восьмидесятипятилетие самую малость: двадцать миллионов долларов для ассоциации ученых-палеонтологов, которых он так любит.

Он выразил короткую благодарность. Я придумывал дипломатичный ответ на письмо матери, когда на экране появилось оповещение. Отправитель: artvalue.com. Они ничего не присылали мне уже несколько недель. С другой стороны, предметы, касающиеся садов Версаля, Ленотра и даже Людовика XIV, всегда редко появлялись в продаже. А вот про Наполеона такого не скажешь: за год до двухсотлетнего юбилея его коронации всплыли тысячи связанных с ним предметов. Потом поток опять пошел на спад.

Начало письма меня взволновало.

Я открыл письмо.

На продажу выставлена маленькая рукопись 1932 года с подписью Элси де Вульф.

Описание было коротким. Элси де Вульф (1865–1950), знаменитый американский декоратор, в первой половине XX века владела красивой версальской виллой, которая называется «Трианон». Участок рядом с парком дворца был старым охотничьим павильоном графа Артуа, младшего брата Людовика XVI, который во времена Реставрации недолго правил под именем Карла X.

– Месье Баретт, как вы считаете, можно ли избавиться от горя во всем мире так же, как избавляются от конкурента?

На этот раз вопрос журналиста напрямую адресовался мне.

– Достаточно применить к этому такой же подход. Такую же решительность. Стратегию. Цели. Средства. Контроль над деятельностью. Это просто.

Этот вопрос мне задавали уже раз сто. Ответ мы выработали вместе со Стэном. Я говорил, не поднимая глаз, и одновременно загружал письмо от Элси де Вульф, которое мне хотелось как можно скорее прочитать полностью.

– За вычетом тех денег, которые вы отдаете бедным, что останется вашим детям? Один из ваших друзей-миллиардеров говорит, что они – члены «клуба удачливых сперматозоидов». С чем вы планируете их оставить?

Вполуха я выслушал ответ Амелии.

– Достаточно, чтобы они могли заниматься той профессией, которой хотят.

Отлично, Амелия. Эта реплика тоже была подготовлена вместе со Стэном. Как правило, она производила нужный эффект. Еще ни один журналист не пошел дальше и не спросил, какой же будет цифра. К счастью, потому что мы с трудом смогли бы ее назвать.

Содержание рукописи, которая выставлена на продажу в следующем месяце на аукционе «Кристи», появилось у меня на экране. Это было письмо Элси одной из своих подруг, Элизабет Марбери, жившей в Нью-Йорке; тоже очень неординарная женщина. Три первых параграфа – обычная банальщина: Элси спрашивала о здоровье Элизабет, намекала на последние события в мире политики по обе стороны Атлантики. В четвертом абзаце – настоящая цель письма: смерть собачки, пуделя, которого корреспондентка отлично знала. Но до потолка я подпрыгнул на пятом: 

Я даже не стал читать продолжение. Мне необходимо это письмо. И вилла «Трианон».

– Месье Баретт, вам скоро исполнится сорок один год. Какой подарок вас порадует больше всего?

– …

– Дэн, что происходит?

Я едва услышал вопрос журналиста. Встал, извинился – крайне срочное дело, вынужден уйти. Попросил Амелию отвечать вместо меня: знал, что она будет рада.

– Счастье не в том, чтобы получать, что хочешь, – ответила она, – а чтобы желать того, что имеешь.

Ее любимая сентенция. Она без труда убедила Стэна включить ее в наши сеансы media training. Обычно журналисты записывали торопливо. И вставляли в текст.

С письмом все не так уж сложно: на аукционах все – вопрос средств.

А вот вилла «Трианон» не продавалась. Это заброшенное старое строение принадлежало какой-то версальской богачке, отец которой знал Элси. После смерти блистательной хозяйки в доме никто не жил, и все осталось, как было при ней: безделушки, мебель и даже кое-какая одежда в шкафах. Итак, я должен убедить владелицу, а она была резко против.