Сражаясь с превосходящим силами противником, побеждали. Сотня русских воинов под ураганным огнём трое суток держалась в «верхнем городке» Рассказы очевидцев говорят о героизме, мужестве и самоотверженности русских воинов, именно это сыграло ключевую роль в разгроме грузинской армии. У грузинского войска была прекрасная выучка, численное превосходство, лучшая американская и израильская электроника и связь. Американские самолёты ДЛРО «АВАКС» над Турцией выдавали целеуказания, американские спутники снабжали развединформацией. Американские инструкторы действовали в составе передовых грузинских частей. А мы взяли и победили.

(В статье использованы материалы военных журналистов «Красной звезды». Не умением, числом!)

Игорь МАТВЕЕВ, Проза. ру

СМЕРТЬ ЛИТЕРАТУРНОГО ШКУРО: «ОСИНОВЫЙ КОЛ» — ОТВЕТ НА «ДЫШЛО В ГЛОТКУ»

(Продолжение. Начало в № 39)

На другой странице «Литгазеты» — отклики президента, патриарха, председателей обеих палат Совета Федерации — Сергея Миронова и Бориса Грызлова, министра культуры Фурсова, а также иностранных вельмож — Николя Саркози-миротворца, Ангелы Меркель и отставного Жака Ширака. Разумеется, не обошлось без очередного объявления усопшего Совестью Нации. Это сделал, как и полагается, министр культуры, возможно, по поручению президента. Ну, здесь всё тоже в духе Распутина-Радзинского-Коха.

Но нельзя не заметить, что некоторые из помянутых плохо знают то, о чём пишут. Так, патриарх уверяет: «Он вынес все тяготы войны, неправедных судов и лагерей». Во-первых, ваше преосвященство, Нравственник «вынес» далеко не все тяготы войны. Вначале-то он и сам уверял: «Четыре года моей войны…». Но ему напомнили, что и вся-то война четырёх лет всё-таки не длилась, а он лично пробыл на фронте полтора с чем-то последних года, которые были несравнимы с первыми двумя, и к тому же врагов разил в таком роде войск, что к нему раз десять приезжал погостить школьный друг из соседней армии и даже — любимая супруга аж из Ростова-на-Дону. Вот вдвоём с супругой они и несли свою долю тягот… Во-вторых, ваше преосвященство, Справедливец решительно не согласен с вами, будто над ним был учинен «неправедный суд». Правда, сперва, в «Архипелаге», он опять же писал, что угодил в лагерь «за одно то, что остался жить». Но ему фронтовики врезали: «Полно брехать-то. После войны нас миллионы «остались жить». Уличённый в жульничестве, Апостол признал: «Я не считаю себя невинной жертвой. К моменту ареста я пришёл к весьма уничтожающему выводу о Сталине. И даже мы с моим другом составили документ о необходимости смены советской системы», а «содержание наших писем давало по тому времени полновесный материал для осуждения». По тому военному времени — полновесный… Словом, ваше преосвященство, Солженицын уже тогда на фронте явил себя как едва ли неполный ваш единомышленник. А Сталин — неужели не знаете? — был тогда подобно Медведеву Верховным Главнокомандующим сражающейся Красной Армии. Так в чьих же интересах был «уничтожающий вывод» о нем офицера Солженицына, как и документ о «необходимости смены режима»? На кого это работало?

Далее читаем: «Ему выпало немало испытаний, и он всегда принимал их с христианским смирением». Смирением? Представьте себе, совсем наоборот. Оказавшись в лагере, А.С. писал многочисленные письма протеста и просьб — о пересмотре дела, о помиловании или сокращении срока и Генеральному прокурору, и в Президиум Верховного Совета, и маршалу Жукову, и Микояну. А уже на свободе выражал по разным личным поводам своё недовольство и негодование в письмах Брежневу, Черненко, Косыгину, Суслову, председателю КГБ Андропову, министру внутренних дел Щёлокову, министру культуры Фурцевой, писал даже патриарху — уж это-то вы должны бы знать… А ещё — и Всесоюзному съезду писателей, и сразу всем «Вождям Советского Союза», и в Московскую коллегию адвокатов… А однажды 250 писателей сразу получили от него письмо. Да кому он только ни посылал свои богобоязненные протесты да христолюбивые проклятья! И всё это потом опубликовал (Кремлёвский самосуд. М.,1994), уверенный, что кому-то интересно.

Примечательно, что в похоронном номере «ЛГ» почти две полосы посвящены обсуждению «проблемы мата в литературе». Владимир Даль даёт такие определения: «матерщина, матерность — похабство, мерзкая брань… матерный — похабный, непристойно мерзкий… матерник — похабник, непристойный ругатель». И вот в ходе великих демократических реформ, в результате, по словам патриарха, «развития социальной, культурной и духовной жизни в новой, обновлённой России» мы дожили до того, что мерзское похабство гремит с экранов телевидения, со сцен театров, в том числе — академического МХАТа, возглавляемого похабником Табаковым.

Защитниками и пропагандистами мата выступили, разумеется, стихотворец-депутат Е. Бунимович, заслуженный учитель России, лауреат премии «За личный стиль (матерный? — В.Б.) в журналистике», и В. Ерофеев, в характеристике не нуждающийся. Первый заявил, что мерзость «нужно оставить для соответствующих ситуаций». Например? Ну как же, говорит, вот, забивая гвоздь, я саданул по пальцу. Как не матюгнуться!.. Да пожалуйста, если супруга не против, а дети этому рады, но какое отношение забивание гвоздей имеет к литературе? А в другой раз, говорит, милая моя мамочка послала куда по дальше кого-то по ошибке позвонившего нам по телефону. «Это было божественно… Я получил массу удовольствия». А папочка, говорит, профессор МГУ, «воевавший от первого до последнего дня», всегда ходил в штыковые атаки с матом наперевес.

Второй сказал: «Мы до сих пор народ архаический… Архаическое сознание мешает строительству нашей цивилизации, модернизации страны…» Вот начали бы все материться — дело модернизации пошло бы на лад. А я, говорит, «совершенно спокойно отношусь к мату». Но это притворство. На самом деле он в восторге от того, что при демократии можно где угодно и когда угодно материться: «Я считаю, что это красивые, замечательные слова… Я совершенно не думаю о реакции читателей. Мне надоело о ней думать». Утомленный гений…А уверен ли он, что читателю не надоело о нем думать?

Конечно, о Ерофееве можно бы сказать, например, так: му — ла, п — дюк, раз — ай, п — рванец, х — ос, х… моржовый, е — й в стос и т. п. Но все-таки лучше бы так: оглоед, ублюдок, хамло и даже — эскимо на палочке….

Невозможно понять Юрия Полякова, приглашающего в редакцию таких, как эти двое. Хотя бы уж из-за того, что они же и так не вылезают из телеэкрана да со страниц правительственных газет. Какая необходимость предоставлять им пространные площади еще и на страницах «ЛГ»?

В этом обсуждении приняла участие Людмила Сараскина, упоминавшаяся биограф Солженицына, доктор филологии. Учёная дама почему-то уверена, что солдаты в армии, заключенные в лагерях и тюрьмах, их охрана «говорят только или почти только на матерном языке». Можно подумать, то она 25 лет отсидела в лагере, а потом столько же прослужила в армии. Но, во-первых, никакого матерного языка не существует. Есть «блатная музыка», «феня». Мат же лишь приправа к речи, убогое средство стилистической выразительности у того, кто обделен Богом чувством родного языка. Во-вторых, матерщинники есть везде, но это редкость. Во всяком случае так было в те знакомые мне годы, когда служил и сидел персонаж Сараскиной. Был у нас в роте шофер на радиостанции РСБ дядя Ваня Сморчков, москвич — единственный завзятый матерщинник на всю роту. А был ещё ездовый Вася Клоков, верующий. Он всегда умолял нас не материться в Бога, ибо, конечно, матерок порой вырывался и у других.

А дальше Л. Сараскина сказала о Достоевском и Солженицыне, как о равных: «Оба (!) классика не пропустили матерщину в печать». Достоевский и попытки материться не делал, и в уме у него этого не было. А что касается Апостола, то приходится сказать: да, мата у него не было, но зато в его книгах навалом столь злобная, изощренная, совершенно осатанелая ругань, что омерзительней всякого мата. Неужели элегантная женщина не заметила этого?