Члены совета были почти убеждены, что судьба Нома в руках Сеппалы, поэтому в тот же вечер Саммерс навестил своего служащего и распорядился, чтобы тот готовился к главным гонкам своей жизни.
Тем временем Мейнард отправил телеграмму единственному человеку, который обладал достаточной властью и политическим влиянием, чтобы сделать воздушную операцию возможной. Это был делегат Аляски в Конгрессе США Дан Садерленд.
В НОМЕ РАЗРАЗИЛАСЬ СЕРЬЕЗНАЯ ЭПИДЕМИЯ ДИФТЕРИИ ТЧК НЕТ СВЕЖЕЙ СЫВОРОТКИ ТЧК ПОГОВОРИТЕ С МИНИСТРОМ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ И СООБЩИТЕ ЕМУ ЧТО ГОРОДУ НЕМЕДЛЕННО ТРЕБУЕТСЯ МИЛЛИОН ЕДИНИЦ ЛЕКАРСТВА… АЭРОПЛАН МОЖЕТ СЭКОНОМИТЬ ВРЕМЯ ТЧК
Леонхарду Сеппале было сорок семь, и по всем правилам ему полагалось бы остепениться. Но он был так же силен, как и летом 1900 года, когда прибыл в Ном в поисках золота. Он и теперь, спустя четверть века жизни и работы на холоде, был подвижен и ловок, как гимнаст. При росте 1 метр 62 сантиметра и весе около 65 килограммов, Король Трассы выглядел моложе своих лет. У него было сильное моложавое лицо и светло-каштановые волосы. Мальчишеские кудри откинуты назад, будто ему в лицо постоянно дуют северные ветры Нома.
Он был настоящим атлетом от природы, человеком необычайной силы и выносливости. В то время как большинство погонщиков собачьих упряжек считали 30 миль в день трудным переходом, Сеппала часто проходил 50, а иногда даже сто миль, если позволяла погода, двигаясь по 12 часов с полным грузом. В одну из зим он проехал на собаках в общей сложности семь тысяч миль.
Сепп, как называли его друзья, любил немного порисоваться, он мог, чтобы рассмешить друзей, пройтись колесом и закончить выступление двойным сальто. А иногда он ходил по Франт-стрит на руках, прогнув спину, так что его ботинки почти касались буйной шевелюры, а школьники хохотали и хлопали в ладоши.
С того времени как Марк Саммерс обратился к Сеппале за помощью, тот тренировал упряжку в безлесых холмах у подножия Сотут-Маунтинс. В этом году выпало относительно мало снега, поэтому собаки были не в лучшей форме. Если сыворотку доставят в Нулато, на полпути между Номом и Ненаной, Сеппале придется проехать за ней больше 300 миль. Это длинный перегон.
Сеппала решил пуститься в путь с двадцатью из имевшихся у него тридцати шести сибирских лаек. Это была довольно большая упряжка для такой легкой поклажи, но на трудном перегоне до Нулато собаки могли поранить лапы и выбиться из сил.
Маршрут от Нулато до Нома считался одним из самых опасных на Аляске. Он большей частью проходил по берегу залива Нортон-Саунд, где часто свирепствуют вьюги и холодные ветра, но самым трудным был последний отрезок пути, когда упряжке приходилось пересекать залив по льду. Особенно опасно было удаляться от берега: неожиданно отколовшаяся от берега льдина могла унести упряжку в Берингово море.
На трассе и вне ее собаки требовали постоянного внимания, и Сеппала не жалел на них ни времени, ни денег. Он начал обучать их еще щенками и понимал так же хорошо, как жену и ребенка.
«Собаки всегда были у нас на первом месте, – рассказывала репортеру его жена Констанс в 1954 году, когда ей было пятьдесят два года. – В нашей гостиной часто царил ужасный беспорядок: повсюду валялись муклуки, упряжь, нарты, веревки и прочее снаряжение, нуждавшееся в починке».
Погонщикам на Аляске постоянно приходилось заботиться о корме для собак. В рацион животных должно было входить достаточно белков и жиров, чтобы они не болели и не мерзли во время зимних переходов. Хозяева собак запасали главным образом лосося. На заготовку провианта порой уходило все лето; ежегодно запасали до двух тонн корма.
Езда на нартах была самой легкой частью работы погонщика. Здоровье собак требовало ежедневного внимания, независимо от того, находились они в пути или нет: незамеченный вовремя вирус, распространившись, мог уничтожить всю свору. Во время путешествия каюр должен был проверять собакам лапы и в случае необходимости лечить. Хороший погонщик ставил нужды собак выше собственных. После десятичасового перегона сначала полагалось накормить животных, на что уходило часа два-три. Надо было нарубить дров, сделать прорубь во льду, натаскать воды – по четыре литра на каждую собаку. Если воды поблизости не было, на костре топили снег; из четырех частей снега получалась всего одна часть воды.
Двигаясь вдоль берега, погонщик кормил собак сушеным лососем, а если вокруг было вдоволь дров, варил густую рыбную похлебку (некоторые погонщики предпочитали богатое жирами бобровое мясо) с рисом или овсянкой. Во время перегона Сеппала давал своим собакам по полкило сушеного лосося и по 150 граммов тюленьего жира в день.
После кормежки животным массировали натруженные мышцы. А потом рубили для них подстилку из лапника. Вид и запах хвои радовал собак, они затихали и устраивались на ночлег. Затем следовал ритуал, который погонщики называли «благодарственным воем».
Сначала начинала тонко выть одна собака, к ней присоединялась вторая, затем третья. И вскоре все собаки, задрав морды вверх, соединяли свои голоса в нестройном хоре. Пение обрывалось так же неожиданно, как и начиналось, собаки принимались все быстрее кружиться на месте, взбивая лапами подстилку, пока не устраивались со всем комфортом. Потом, прикрыв носы хвостами, они засыпали. Только тогда погонщик мог позаботиться о себе.
Сеппала полюбил эту работу с того момента, как впервые встал за нартами в свою первую зиму в Номе – ему было чуть больше двадцати. Джафет Линдберг, один из «трех счастливчиков шведов», уговорил его приехать на Аляску работать на его рудниках и послал проверить слухи о золотой жиле в 90 милях к северо-востоку от города.
«Березовые полозья моих нарт оставили такой глубокий след в моей памяти, что я и сегодня вижу их, – признался он однажды. – В конце изнурительного дня собакам было нужно одно: получить корм».
Первое правило выживания – держаться всем вместе, потому что без собак ты погиб.
Сеппала был одним из немногих погонщиков на Аляске, работавших почти исключительно с сибирскими лайками. Он считал, что ни одна другая порода не сравнится с ними в скорости и выносливости. Возможно, он видел в них самого себя: они были так же упорны и отважны, как и он.
Современные сибирские лайки происходят с восточного побережья сибирской реки Лены, где местные жители веками использовали собак для охоты на пушного зверя, тюленя и белого медведя. В XVII веке, когда русские обложили местных данью, торговля мехом стала играть важную роль в экономической жизни региона, охотники отправлялись за тысячи миль на груженых нартах, чтобы выменять меха на товары первой необходимости. Их собаки становились сильнее и быстрее. Многие охотники занимались улучшением породы, и к концу XIX века сибирские лайки превратились в выносливых собак, способных преодолевать по бездорожью большие расстояния.
В состоявшихся в 1869 году гонках по реке Колыме, в которых участвовали купец и русский офицер, одна упряжка пробежала 150 миль за пятнадцать часов, а другая – за шестнадцать. Эскимосские собаки редко показывали скорость больше пяти миль в час.
Хаски, маламуты и другие северные ездовые собаки способны выдерживать сильные морозы благодаря особому сочетанию физических качеств. Помимо длинной и грубой шерсти, защищающей кожу от воды, снега и солнца, для сохранения тепла у них имеется мягкий густой подшерсток, который летом вылезает. Во сне, защищаясь от холода, собаки прикрывают нос пушистым лохматым хвостом. (Хвост также защищает пах, единственное место, где у лаек нет густой шерсти.) Благодаря миндалевидному разрезу глаза лаек меньше страдают от снега и ветра, а остроконечные стоячие уши внутри покрыты мягкой шерстью, что сводит к минимуму потерю тепла. Благодаря слегка продолговатой форме лап и сомкнутым пальцам лед меньше повреждает лапы. Северные собаки способны выдерживать морозы до 30 градусов.