Это был хороший вопрос, и у меня не было ответа.
Ночью мне не спалось… Я много раз прокрутил сложившуюся ситуацию в свете последних событий, отправил письма нескольким моим друзьям по всему миру. Послания я завершал одним и тем же вопросом: «Кто есть Вайнстоун? Он — Черчилль, Чемберлен или просто старый уставший еврей?» Двадцатью минутами позже пришел ответ от моего друга Дэниела: «Мне кажется, Вайнстоун вступил в эру исторических событий, все из которых имеют счастье быть связанными с тобой. Марк, ты забыл одну старую истину: близость рождает презрение. Мало ли кто издалека кажется гигантом, а если подойдешь поближе, то вдруг обнаружишь, что у него воняет изо рта и он недостаточно часто меняет нижнее белье. Будь более терпимым. Ты хочешь, чтобы Вайнстоун вел войну. Он не Наполеон, он вымотался. У него своя биография, и он сделал замечательную карьеру. Он поступил с тобой как умный человек, и хотя он не тот, с кем бы ты хотел оказаться на одной стороне улицы темной ночью, он честен. Отлично владеет дипломатическим искусством и сильный политик. Да, может быть, он стареет и ему необходимо сейчас сделать резкий рывок для окончания карьеры. Пока у тебя не будет лучшего варианта, ты связан с ним. Он не тот боец, какого ты хотел бы видеть, но ты ему нравишься, поверь мне, ты можешь использовать его таким, какой он есть».
Мы отсосали все каловые массы и гной из живота и в последний раз проверили кишечный анастомоз. Выглядит неплохо. Ничего не забыли?
— Барб, прикроем анастомоз сальником, хорошо? Видишь, свободно подтягивается.
— Доктор Зохар, почему вы не хотите уйти? Я могу закрыть живот сама, Сорки доверяет мне, — глаза Барбары над маской улыбнулись мне.
— Барб, он не только доверяет тебе, он хочет тебя!
Я снял грязный халат и перчатки и вышел из операционной, бросил халат на кучу голубых щеток и направился в офис.
Немного спустя, когда я читал «Нью-Йорк Репорт», в дверях показался Чаудри.
— Что делаешь? — предупредительно поинтересовался он. — У тебя нет пациентов?
— Ты видел это? — я указал на одну из страниц газеты. — Гинеколог вырезал свои инициалы на коже пациентки. Должно быть, сумасшедший, какое-нибудь психопатическое расстройство.
— Покажи мне, — он схватил газету. — Репортер… Ага, Джейн, твоя подруга, да? Когда она собирается написать про нас?
— Еще слишком рано, Салман, дай время ОНПМД закончить свою работу. Смотри, уполномоченный по охране здоровья приостановил лицензию этого гинеколога и оштрафовал госпиталь Маунт-Сион.
— Отлично, это должно напугать Ховарда и Фарб-штейна. Марк, вчера вечером, когда мы вместе с Якоб-сом сидели в предоперационной, вошел Сорки. Он начал донимать Якобса, интересуясь, оставит ли его Вайнстоун на третий год. Я сказал Якобсу, что его скорее всего оставят. Потом я намекнул Сорки, что его двоюродного брата тоже могли бы оставить, если бы тот принял предложение Вайнстоуна вместо того, чтобы отклонять его. Когда я сказал это, Сорки закричал: «Мой брат лучше, чем Якобе! Чаудри, почему ты стал марионеткой Вайнстоуна? Я был твоим учителем, я покупал тебе книги, приглашал к себе домой!»
Я сказал ему, Что книги все еще у меня, и поскольку я больше не являюсь его резидентом, то могу сказать, как он был неправ. Это все спровоцировало длинный монолог Сорки, в его речи было много желчи. Он наговорил много всего: «Чертов Ховард, тупой Фарбштейн. Я говорил им уволить Вайнстоуна и Зохара, но они побоялись трогать Вайнстоуна, потому что не хотят потерять рези-дентуру. Они не решились уволить Зохара, потому что не хотят попасть на страницы „Нью-Йорк Репорт“. Отлично, завтра за обедом я скажу Ховарду, что семьдесят пять процентов врачей в госпитале перестанут принимать пациентов».
Я ответил ему, что он опять ошибается, и персонал не с ним, они просто запуганы его дружком Сусманом. Сорки взорвался, выдав что-то вроде: «Сусман — мой лучший друг! А Ховард и Фарбштейн ходили к Кардуч-чи! Они сказали ему, что я лучший хирург госпиталя, что я оперировал их самих и их жен».
— Ты шутишь, — сказал я, застыв. — Они ходилик Кардуччи, чтобы так рьяно поддержать этого психопата?
Чаудри меня не слышал, он пытался вспомнить все детали:
— Я сказал ему, что не надо быть таким самоуверенным, сейчас не время избавляться от кого-либо, лучшетратить силы на то, чтобы защитить себя. Но он продолжал кричать: «Зохар, Зохар… Почему вы поддерживаетеего? Вайнстоун давно бы от него избавился, но Зохар знает всю его подноготную. Вайнстоун боится его трогать».
— Возможно, это и правда, — подтвердил я. Чаудри вспомнил:
— Я у него спросил: «Доктор Сорки, что вы такого знаете о Ховарде, если он всегда так вас защищает?»
— Салман, это хорошо, что ты можешь ему противостоять. Кстати, ты видел последний выпуск «Палса»? — Я протянул ему информационное письмо по здравоохранению Нью-Йорка. — Видишь, сколько они зарабатывают?
Основная зарплата Ховарда шестьсот сорок четыре тысячи двести два доллара, а Фарбштейна — триста тридцать семь тысяч двадцать два доллара! И это только основные выплаты, прибавь сюда премии, дополнительные выплаты, выплаты по контрактам, левые деньги, взятки. Неудивительно, что Ховард и Фарбштейн так борются за Сорки. Зачем нарушать баланс? Жизнь ведь так хороша.
В дверях появилась Tea, новый секретарь Вайнстоуна.
— Доктор Зохар, босс хочет вас видеть прямо сейчас, он не в лучшем настроении, только что вернулся со встречи с Фарбштейном.
— Салман, пойдем со мной, возможно, мне понадобится свидетель.
Чаудри последовал за мной в офис Вайнстоуна.
Вайнстоун выглядел строгим, сидя за своим большим столом. Его красная шея, казалось, вот-вот будет удушена тесным воротничком белой рубашки.
— Отлично выглядите сегодня! — проговорил я, стараясь казаться спокойным.
Вайнстоун взял со стола какой-то документ и сказал:
— Это очень серьезно. Позвольте мне зачитать вамкое-что из заявления, полученного от Фарбштейна несколько минут назад. Из первого параграфа: «Мы поставили своей целью создать травмоцентр… призываем васпринять согласованные временные усилия по найму хирургической бригады для выполнения данной программы…» — Вайнстоун читал вялым, лишенным эмоций голосом: — Второй параграф: «Как уже говорилось, мы серьезно озабочены текущим экономическим статусомПарк-госпиталя и считаем необходимым начать сокращение штата для уменьшения расходов. Сокращение административных и неадминистративных должностейуже выполнено. К сожалению, мы вынуждены признать, что врачебные ставки также будут сокращены… и чтоконтракт доктора Зохара заканчивается 1 июля 2000года. Следующее сокращение врачебного штата планируется в госпитале этим летом. Просьба информировать доктора Зохара об окончании его контракта 1 июля 2000 года. Я готов встретиться с вами и доктором Зохаром для обсуждения данного вопроса».
Вайнстоун положил письмо и посмотрел на меня. Думаю, он ждал, что я взорвусь, но в этот раз я решил сдерживаться, лишь пару раз глубоко вздохнул, наблюдая за эффектом.
Наконец я заговорил:
— Отличное письмо. Я ожидал этого — тупой Фарбштейн копает себе могилу.
Вайнстоун не разделял моего оптимизма.
— Я советовал тебе подписать заявление. Если бы тысделал это, у нас было бы время для передышки, по крайней мере до конца года. Ты не последовал моему совету.
Я подумал, что у меня осталось только три месяца, да, кажется, я просчитался, мне просто не верилось, что они посмеют меня уволить. А что же Вайнстоун? Он играет в свою игру, пытаясь спасти собственную задницу? Надо искать новую работу. Что скажет Хейди? Мы должны быть осторожными в своих тратах.
Что ж, надо идти, я поднялся.
— Итак, они меня увольняют. Что еще? Через три месяца меня здесь не будет. Неужели вы думаете, что эторешит проблему? Вы думаете, это спасет Сорки? Вы думаете, что в конце концов это спасет вашего вице-президента?
Мой голос слегка дрожал.
— Марк, Марк, — сказал Вайнстоун своим спокойнымтоном. — Сядь, пожалуйста. В таких местах человек считается уволенным лишь в тот момент, когда его нет на работе на следующий день после окончания контракта. Доэтого точку ставить рано. Ты знаешь, что я не позволюэтому случиться. Но ты должен успокоиться и помочь мнебороться с ними. Нашей главной целью станет обновление департамента. Нам нужен новый сосудистый хирургна место Илкади, надо развивать эндоваскулярную хирургию. Твой друг Мортон из Детройта идеально подошелбы, и я хочу, чтобы ты продолжал работать с ним.