— У меня в пятницу назначена встреча с адвокатом, крупная «акула», тот самый, что победил вас в деле Садкамар. Вайнстоун вздрогнул.

— Это хороший выбор, Ротман опытный адвокат, но ты должен очень тщательно подумать, что будешь говорить ему. Я не советую рассказывать, что это ты сдал Сорки комиссии…

— Я собираюсь рассказать ему все, и кстати, разве только я выдал Сорки? Это сделали мы.

— Хорошо, хорошо, — быстро ответил Вайнстоун, — я не отрицаю этого. Но ты же помнишь, как в подкомитете Медицинского правления у тебя спросили, кто сообщил о Сорки, и ты сказал, что не знаешь. Протокол того собрания существует. Адвокаты госпиталя покажут его на суде и уличат тебя во лжи.

— Да ладно, доктор Вайнстоун, целью подкомитета было побеспокоить подозреваемых. Меня не волнует, что они там скажут, я собираюсь рассказать адвокатам всю правду, а если надо, то и газетчикам…

— Это будет твоей серьезной ошибкой.

— Доктор Вайнстоун, на этой сцене я остался один, мне идти к адвокату и мне платить. Я предлагал встретиться с адвокатом вместе с вами. Теперь же я один, и что я буду говорить, и как буду говорить — моя проблема, я не хочу больше обсуждать ее с вами.

Чаудри вошел в библиотеку, видно было, что у него есть новости.

— Майкл Ховард остановил меня сегодня в коридоре испросил, ищет ли Зохар новую работу. Я сказал ему, что утебя на это не было времени и скорее всего ты доставишьмного проблем администрации госпиталя. Я просил его, чтобы тебя оставили еще на один год, пока ты не найдешьработу. Знаешь, что он мне ответил? Его, видишь ли, неволнуют всякие недовольные работники и ему без разницы, пойдешь ли ты к журналистам или нет. В любом случае скандал забудется месяцев через шесть, а тебя никакой госпиталь в городе не возьмет теперь на работу.

Вайнстоун не удивился словам Чаудри.

— Что же, надо менять стратегию, Сорки пересталбыть нашим главным врагом. Он, конечно, ненормальный и опасен, но сейчас наши враги — Фарбштейн и Ховард, мы должны сосредоточиться на них.

Выйдя со мной из библиотеки, Чаудри сказал:

— Вайнстоун много болтает, он повторяется, строитбольшие планы, но ничего не делает. Теперь у тебя своявойна, иди и встречайся с «акулой»…

Глава 20. Война до изнеможения

Апрель — май 2000 года

В Нью-Йорк пришла весна, теплое дыхание уличного воздуха напомнило мне об этом, когда я вышел из метро. Оставалось еще время до моей встречи с адвокатом, и я оглядывался вокруг, думая чем бы заняться. На другой стороне улицы я увидел магазин сигар Ната Шермана и не смог устоять: купил себе три сигары «Данхилл» среднего размера, сделанные в Доминиканской Республике. Долго ли еще сохранится глупый бойкот кубинских сигар? Купив бумажный стаканчик кофе в близлежащем Старбаке, я забрел в Парк-Брайен, где устроился на пустующей скамье, освещенной ранним солнцем. На деревьях свежие почки, пройдет еще несколько недель и все зазеленеет. После глотка горячего кофе я зажег сигару и стал смотреть на завитки синего дыма, легко струящиеся надо мной.

Как начать разговор с адвокатом? Рассказать ему всю историю с первого дня или сконцентрироваться на недавних событиях? Билл Ротман уже сталкивался с нашим госпиталем и знал вовлеченных лиц. Он выиграл несколько миллионов для доктора Садкамар, предъявившей иск Вайнстоуну и госпиталю с обвинением в расовой дискриминации. Чаудри твердил мне:

— Ты должен видеть Ротмана. Он «акула»!

По рассказу Чаудри, Ротман очень умело настроил бруклинских присяжных против Вайнстоуна и его команды, представив их как бесполезных и невежественных хирургов-педагогов, преследующих талантливых индийских иммигрантов.

— Иди к Ротману, — советовал мне Чаудри. — Видел быты его в суде во время экзекуции Раска, он сверлил лицоРаска одним глазом, другого у него нет, и спрашивал: «Доктор Раек, скажите нам, сколько раз вы делали попытку сдать лицензионные экзамены?» Я никогда не виделРаска таким взволнованным.

Открыв портфель, я начал рыться в документах, пытаясь собраться с мыслями.

Я пересек Пятую авеню напротив общественной библиотеки и вошел в высокое административное здание. Лифт доставил меня на пятьдесят седьмой этаж прямо в юридическую фирму Ротмана и Эпштейна. Вежливая секретарша провела меня в просторную комнату для встреч.

— Что-нибудь выпьете, доктор? Кофе, чай, воду? Я показал ей свой стаканчик с кофе из Старбака:

— Благодарю, у меня еще осталось несколько глотков. Она улыбнулась.

— Господин Ротман находится на полпути из суда, егопомощники придут через минуту.

Я подошел к окнам. Какая панорама! Отсюда можно было наблюдать за тремя аэропортами Нью-Йорка. На столе лежала брошюра, на задней стороне обложки я прочитал: «Билл Ротман практикует с 1970 года, имеет степени от Колледжа Корнелла, юридического факультета Университета Вашингтона и Кембриджского университета (Англия), куда он был приглашен. Специализируется на коммерческих тяжбах, на разрешении споров и антимонопольном законодательстве. Билл Ротман хорошо ориентируется в процедурных вопросах и преподает на курсах повышения квалификации. Он директор гражданской программы правовой помощи обездоленным в западных округах Нью-Джерси».

Обучение в Кембридже и деятельность pro bono, на общественное благо, впечатляли.

Подошли две сотрудницы: чернокожая женщина лет тридцати и белая помоложе. Они представились, пожали мне руку и уселись на противоположной стороне длинного стола, достав чистые блокноты.

— Господин Ротман дал нам указание выслушать вашуисторию, — начала одна из них.

Я не успел заговорить, как прибыл Ротман. Ему было примерно пятьдесят лет, худощавый, острое лицо с темным пытливым единственным глазом и мясистым носом. Правый глаз покрыт большой черной повязкой а ля Моше Даян. Что это, ранение? Мы поздоровались.

— Доктор Зохар, я обязан предупредить вас, нашаюридическая фирма в настоящее время продолжаетразбирательство дела доктора Садкамар о дискриминации, которой она подверглась в вашем госпитале, поэтому все, что вы будете здесь говорить, может быть использовано нами и в ее деле. Добавлю еще, что докторВайнстоун не любит меня. Знаете, меня никто не любитпосле моих перекрестных допросов.

Сухое покашливание, похожее на хихиканье. Мне понравилась его искренность.

— С этим проблем не будет.

Три часа беседы прошли легко; поскольку Ротман знал основных героев моего рассказа, он часто прерывал меня, задавая много вопросов и листая документы. Когда я закончил, Ротман сказал:

— Доктор Зохар, наша фирма хорошо осведомленао коррупции, аморальности и грязи в нью-йоркскихгоспиталях подобного типа. Ваш Парк-госпиталь, пожалуй, один из худших. В этом трудно разобраться, хаос и интриги настолько запутаны, что диву даешься. Ховард и Фарбштейн — это преступники, которые злоупотребляют полномочиями и крадут федеральные фонды, они должны быть за решеткой. Но давайте сконцентрируемся на ваших неотложных делах. Какой цели вы сейчас хотите достичь? — И сам же ответил на свой вопрос: — В первую очередь, нужно сохранить вашу работу, пока вы сами не решите уйти. Если последнее невозможно, следует принять меры к получению компенсации, достаточной для оплаты образования в колледже ваших сыновей.

— А как же месть? Мой реванш?

Я спросил и сразу же пожалел о сказанном. Но меня можно было понять, после многих лет унижений я ничем не отличался от себе подобных. Как зверь, выпущенный из клетки, я был готов уничтожить своих обидчиков.

Единственный глаз Ротмана смотрел на меня неодобрительно.

— Месть? Таким термином мы не пользуемся. Мы занимаемся юридическим бизнесом завершения споров, месть — деструктивный термин, которого нет в нашем лексиконе.